Геометрическая поэзия - Софья Бекас
Как на перины, упала в ответ.
Прогнувшись под мной золотой паутинкой,
Вода понесла меня в ранний рассвет.
И, словно в гипнозе, мне видится образ,
Воздушный и лёгкий, как ткань облаков.
Моя колыбель — расцветающий лотос,
Обитель волшебных, магических снов.
Прозрачные стопы несут меня в гавань,
О берег стучит лодка белым бортом.
В холодную воду опуская ладони,
Встречаюсь внезапно с мерцающим дном.
Меня не пугает песок шелковистый,
Под толщей воды погребённый во тьме,
Но берег встречает грядой каменистой,
И речка толкает к холодной скале.
А белая лодка лукавой усмешкой
У кромки качается, словно зовёт
Обратно в пучину, где сломленной пешкой
Я глупо надеюсь, что вновь повезёт.
Скрипят неумело тяжёлые вёсла.
По полупрозрачной хрустальной воде
Я вдаль убегаю, и мутные стёкла
Следят, разбиваясь за мной в темноте.
Туман, словно порванный, брошенный парус,
Скрывает в себе силуэт стрекозы,
И небо, окрасившись в яростный лакмус,
Закрылось листвой виноградной лозы.
А белая лодочка, ловкий кораблик,
Везёт меня дальше в речную страну.
Сияет на дне одинокий кристаллик
И ждёт, что я руку сейчас протяну.
Не терпится в эту манящую бездну
Нырнуть безрассудно, как в сон, с головой,
Однако напомнил об опыте лестно
Недавно потерянный нежный покой.
Кроткие лилии жёлтыми чашами,
Как ночники в запоздалой ночи,
Путь белой лодке зелёными лапами
Снова покажут, ты только молчи.
Плотный туман преукрашенным облачком
Реку укутал, её берега,
И потерялась белёсая лодочка
Там, где когда-то пестрели луга.
Паук и бабочка
В отголосках сознания можжевеловый хмель,
Мне твой образ повсюду мерещится.
В опустевшем саду жужжит розовый шмель,
И осока у пруда колеблется.
Как во сне, наяву я услышал твой крик,
Утонувший в безоблачном вечере,
Но уже чёрный ворон тускнеющий блик
На дороге оставил. Их четверо.
Ты боишься меня. Что ж, тебя не виню.
Я прикрыл из развратную лавочку,
Но пускать среди ночи на Блэк-авеню
Я, паук, не планирую бабочку.
Среди хвойных стволов корабельных опор,
Мачт, растущих из моря,
Одиноко плету с незапамятных пор
Паутину застывшего горя.
Много раз по ночам блудный сын-мотылёк
В сети падал ко мне, утомлённый,
Ведь цветущий во мгле озорной огонёк
Его крылья обжёг. Прокажённый,
Я по пляжу бреду, и потухший маяк
Встретит тьмой голодающей пропасти,
Но упёртая дева, словно бык или як,
Крутит старые ржавые лопасти.
В поле тихо, как тихо бывает у звёзд,
Лишь скрипит опустевшая мельница.
У забытых с непрожитой осени гнёзд
Грустит лёгкая бабочка-девица.
Подожди лишь чуть-чуть. Скоро солнце взойдёт,
День согреет разрушенный город.
И как только иллюзия снова пройдёт,
К нам вернётся зимующий голод.
Взгляд печальный в окно, словно жидким стеклом,
Отливает в претупленном свете,
И порхает над бездной, усеянной сном,
Мотылек, живший в солнечном лете.
Улиц праздничный смех встретит новый закат
Перед ночью с её огоньками.
Но по тёмным дворам я бреду наугад,
Тишину оглушая шагами.
Поздний час опустился на крыши домов,
Под которыми греется ласточка.
Как сгубила потоком бессмысленных слов
Паука полумёртвая бабочка?
У калитки скулит дому преданный пёс.
Не грусти, здесь не ценится верность.
Что на волнах своих океан мне принёс?
Крылья бабочек, канувших в вечность.
Золотая осень
Парит под небом золотая осень,
Одетая в багровые леса.
Пять раз на день, а иногда и восемь
Я слышу в поднебесье голоса.
Богатый сон, рассыпанный в долине,
Пьянит и манит, сладкое вино.
Забылась ночь, как будто бы в помине
Никто не знал когда-то про неё.
Плач тихих грёз, оставленный с годами,
Так ненавязчиво напомнил о себе.
Хрустит листва под вязкими ногами,
Залившись в неуслышанной мольбе.
Проходит день, за ним проходит вечер.
Кровавой речкой тянется закат,
И этот странный, жаркий прелый ветер
Напоминает каменный гранат.
Горит костёр. Изнеженные листья
Сжигаю я в сентябрьском огне,
И в иле перепачканные устья
Меня встречают с радостью во тьме.
Кто ты, скажи, красавица-девица?
В бордовом платье с золотым венком
Ты, словно желтогрудая синица,
Мне песнь поёшь о чудище лесном.
Прошу, не надо. Зимние морозы
Скуют тебя до радостной весны,
Чьи цепи — не завянувшие лозы
В пределах чьей-то гаснущей луны.
Волшебный сон — не лето, и не стужа.
Что говорит уставшая слуга?
Что листопад в ночи покинул службу,
Устлав ковром зелёные луга.
Ты слышишь звук? То северные птицы
Летят с югов в объятия зимы,
А журавли вперёд, к неустающим лицам
На юг спешат, как делали и мы.
Но эта осень, залитая краской,
Из сердца вон уйдёт с её дождём.
Ты дорога, но за дешёвой лаской
Мы в гости снег и стужу позовём.
Послушай, как во мне скрипит зима…
Послушай, как во мне скрипит зима,
Как пахнет ночь, усыпанная снегом,
Как зажигаются на улицах дома,
Чьи крыши — нарисованные мелом.
Под лезвием конька поёт хрустальный лёд.
Свет фонарей под тонким ароматом
Моей зимы укутывает год,
Ступающий неравнодушным шагом.
И шелест звёзд над крышей поутих,
И на столе оставленные спицы
Вновь оживут под петушиный крик.
Январские озябшие синицы
В окно стучат, отбросы нищеты.
Простите мне за мой литературный,
Но я привык за лучшие труды
Просить награду. Мой платок нагрудный
В тепле камина светится зимой
И греет вьюгой начатое горло.
Огонь за этой каменной стеной
Колдует, вырисовываясь блёкло.
Послушай, как во мне скрипучий снег
Прогнулся под тяжёлым вздохом,
Как одинокий странный человек,
Укутанный зимой, с холодным домом
Наедине остался. В нём камин горит;
Горит, не греет. Заспанные звёзды
Сияют в вышине, и там же где-то спит
Метель под неразборчивые ноты.
Чёрное море
Я вижу вдали среди слоя тумана
Штиль грозных и неизведанных вод,
И будто за тонкой мембраной обмана
Я вижу в глубинах затерянный грот.
И жемчуг на дне где-то тускло мерцает,
Покрытый белеющей пеной морской.
Волнуется море, пески поднимает
И синие волны бьёт в борт за кормой.
Великое наше суровое море,
На волнах своих укачай моряка.
В могучем и необъятном просторе,
Тебя я прошу, пощади старика.
Но пенится море, и рушатся скалы
Под сильным ударом разгневанных волн,
И парус сквозь накипевшие валы
Покинул разбитый у берега чёлн.
За что ты так с нами? Борейские ветры,
Его ненаглядные, верные псы,
Бегут, подгоняют суровую веру
В бескрайность солёной морской полосы.
В пучине голодные дикие штормы
Крушили неуловимый фрегат,
И стёрлись границы, разрушились формы;
Мерещится
