Самуил Маршак - Сочинения в четырех томах. Том третий. Избранные переводы
Цветок Дэвона
О, как ты прозрачен, извилистый Дэвон,Кусты осеняют цветущий твой дол.Но лучший из лучших цветов твоих, Дэвон.У берега Эйра впервые расцвел.
Солнце, щади этот нежный, без терний,Алый цветок, напоенный росой!Пусть из подкравшейся тучи вечернейБережно падает ливень косой.
Мимо лети, седокрылый восточныйВетер, ведущий весенний рассвет.Пусть лепестков не коснется порочныйЧервь, поедающий листья и цвет.
Лилией стройной гордятся Бурбоны,В гордой Британии розе почет.Лучший цветок среди рощи зеленойГде-то у Дэвона скромно цветет.
К портрету Роберта Фергюссона, шотландского поэта
Проклятье тем, кто, наслаждаясь песней,Дал с голоду поэту умереть.О старший брат мой по судьбе суровой,Намного старший по служенью музам,Я горько плачу, вспомнив твой удел.
Зачем певец, лишенный в жизни места,Так чувствует всю прелесть этой жизни?
О памятнике, воздвигнутом Бернсом на могиле поэта Роберта Фергюссона
Ни урны, ни торжественного слова,Ни статуи в его ограде нет.Лишь голый камень говорит сурово:— Шотландия! Под камнем — твой поэт!
О песне дрозда, которую поэт услышал в день своего рождения — на рассвете в январе
Пой, милый дрозд, в глухой морозной мгле.Пой, добрый друг, среди нагих ветвей.Смотри: зима от песенки твоейРазгладила морщины на челе.
Так в одинокой бедности, впотьмахНайдешь беспечной радости приют.Она легко встречает бег минут, —Несут они надежду или страх.
Благодарю тебя, создатель дня,Седых полей позолотивший гладь.Ты, золота лишив, даришь меняВсем, что оно не в силах дать и взять.
Приди ж, дитя забот и нищеты.Что бог пошлет, со мной разделишь ты!
В ячменном поле
Так хороши пшеница, рожьВо дни уборки ранней.А как ячмень у нас хорош,Где был я с милой Анни.
Под первый августовский деньСпешил я на свиданье.Шумела рожь, шуршал ячмень.Я шел навстречу Анни.
Вечерней позднею порой —Иль очень ранней, что ли? —Я убедил ее со мнойПобыть в ячменном поле.
Над нами свод был голубой,Колосья нас кололи.Я усадил перед собойЕе в ячменном поле.
В одно слились у нас сердца.Одной мы жили волей.И целовал я без концаЕе в ячменном поле.
Кольцо моих сплетенных рукЯ крепко сжал — до боли —И слышал сердцем сердца стукВ ту ночь в ячменном поле.
С тех пор я рад бывал друзьям,Пирушке с буйным шумом,Порою рад бывал деньгамИ одиноким думам.
Но все, что пережито мной,Не стоит сотой долиМинуты радостной однойВ ту ночь в ячменном поле!
Девушки из Тарболтона
В Тарбóлтоне, право,Есть парни на славу,Девицы имеют успех, брат.Но барышни Рóналдс,Живущие в Бéнналс,Милей и прекраснее всех, брат.
Отец у них гордый.Живет он, как лорды.И каждый приличный жених, брат,В придачу к невестеПолучит от тестяПо двести монет золотых, брат.
Нет в этой долинеПрекраснее Джинни.Она хороша и мила, брат.А вкусом и нравомИ разумом здравымРовесниц своих превзошла, брат.
Фиалка увянет,И розы не станетВ каких-нибудь несколько дней, брат.А правды сиянье,Добра обаяньеС годами сильней и прочней, брат.
Но ты не одинМечтаешь о Джин.Найдется соперников тьма, брат.Богатый эсквайр,Владелец Блекбайр —И тот от нее без ума, брат.
Помещик БрейхедГлядит ей воследИ чахнет давно от тоски, брат.И, кажется, ФордМахнет через борт,Ее не добившись руки, брат.
Сестра ее АннаСвежа и румяна.Вздыхает о ней молодежь, брат.Нежнее, скромнее,Прекрасней, стройнееТы вряд ли девицу найдешь, брат.
В нее я влюблен.Но молчать осужден.Робеть заставляет нужда, брат.От сельских трудовДа рифмованных строфНе будешь богат никогда, брат.
А если в ответУслышу я «нет», —Мне будет еще тяжелей, брат.Хоть мал мой доходИ безвестен мой род,Но горд я не меньше людей, брат.
Как важная знать,Не могу я скакать,По моде обутый, верхом, брат.Но в светском кругуЯ держаться могуИ в грязь не ударю лицом, брат.
Я чисто одет.К лицу мне жилет,Сюртук мой опрятен и нов, брат.Чулки без заплатки,И галстук в порядке,И сшил я две пары штанов, брат.
На полочке шкапаЕсть новая шляпа.Ей шиллингов десять цена, брат.В рубашках — нехватка,Но есть полдесяткаБелейшего полотна, брат.
От дядюшек с детстваНе ждал я наследстваИ тетушек вдовых не знал, брат.Не слушал их бреднейИ в час их последнийНе чаял, чтоб чорт их побрал, брат.
Не плут, не мошенник,Не нажил я денег.Свой хлеб добываю я сам, брат.Немного я трачу,Нисколько не прячу,Но пенса не должен чертям, брат.
Пойду-ка я в солдаты
На чорта вздохи — ах да ох!Зачем считать утраты?Мне двадцать три, и рост неплох —Шесть футов, помнится, без трех.Пойду-ка я в солдаты!
Своим горбомЯ нажил дом,Хотя и небогатый.Но что сберег, пошло не впрок…И вот — иду в солдаты.
Ода шотландскому пудингу «Хáггис»
В тебе я славлю командираВсех пудингов горячих мира,—Могучий Хáггис, полный жираИ требухи.Строчу, пока мне служит лира,Тебе стихи.
Дородный, плотный, крутобокий,Ты высишься, как холм далекий,А под тобой поднос широкийЧуть не трещит.Но как твои ласкают сокиНаш аппетит!
С полей вернувшись, землеробы,Сойдясь вокруг твоей особы,Тебя проворно режут, чтобыВесь жар и пылТвоей дымящейся утробыНа миг не стыл.
Теперь доносится до слухаСтук ложек, звякающих глухо.Когда ж плотнее станет брюхо,Чем барабан,Старик, молясь, гудит, как муха,От пищи пьян.
Кто обожает стол французский —Рагу и всякие закуски(Хотя от этакой нагрузкиИ свиньям вред),С презреньем щурит глаз свой узкийНа наш обед.
Но — бедный шут! — от пищи жалкойЕго нога не толще палки,А вместо мускулов — мочалки,Кулак — орех.В бою, в горячей перепалкеОн сзади всех.
А тот, кому ты служишь пищей,Согнет подкову в кулачище.Когда ж в такой руке засвищетСтальной клинок, —Врага уносят на кладбищеБез рук, без ног.
Молю я Промысел небесный:И в будний день, и в день воскресныйНам не давай похлебки пресной,Яви нам благость —И ниспошли родной, чудесныйГорячий Хаггис!
Две собаки
Где в память Койла-короляЗовется исстари земля,В безоблачный июньский день,Когда собакам лаять лень,Сошлись однажды в час досугаДва добрых пса, два верных друга.
Один был Цезарь. Этот песВ усадьбе лорда службу нес.И шерсть и уши выдавали,Что был шотландцем он едва ли,А привезен издалека,Из мест, где ловится треска.Он отличался ростом, лаемОт всех собак, что мы встречаем.
Ошейник именной, с замком,Прохожим говорил о том,Что Цезарь был весьма почтеннымИ просвещенным джентльменом.
Он родовит был, словно лорд,Но — к чорту спесь! — он не был гордИ целоваться лез со всякойЛохматой грязною собакой,Каких немало у шатровЦыган — бродячих мастеров.
У кузниц, мельниц и лавчонок,Встречая шустрых собачонок,Вступал он с ними в разговор,Мочился с ними на забор.
А пес другой был сельский колли,Веселый дома, шумный в поле,Товарищ пахаря и другИ самый преданный из слуг.
Его хозяин — резвый малый,Чудак, рифмач, затейник шалый —Решил — кто знает, почему! —Присвоить колли своемуПрозванье «Люат». Имя этоНосил какой-то пес, воспетыйВ одной из песен иль балладТак много лет тому назад.
Был этот Люат всем по нраву.В лихом прыжке через канавуНе уступал любому псу.Полоской белой на носуСамой природою отмечен,Он был доверчив и беспечен.
Черна спина его была,А грудь, как первый снег, бела.И пышный хвост, блестящий, черный,Кольцом закручен был задорно.
Как братья, жили эти псы.Они в свободные часыМышей, кротов ловили в поле,Резвились, бегали на волеИ, завершив свой долгий путь,Присаживались отдохнутьВ тени ветвей над косогором,Чтобы развлечься разговором.
А разговор они велиО людях — о царях земли.
Цезарь
