Вера Павлова - Стихотворения

ДУХИ И БУКВЫ

Уставясь на твою бабочку, на твой цветок,как проситель — на орден, на пуговицу, на сапог,боясь посмотреть начальнику прямо в зрачки…Просителю — чинов, денег, дачу у реки,мне же, Господи, грех просить — у меняцветок, бабочка, сама середина дня…

Твое присутствие во мне меня —ет все вовне и все во мне меняет,и мнится: манит соловей меня,и тополя меня осеменяют,и облака — не облака, — дымыот тех костров, где прошлое сгорелои, выгорев дотла, осталось цело,и эти двое на скамейке — мы.

Положа ландыш на нотную бумагу,расшифрую каденцию соловья.Соловей — растение: он впитывает влагуи цветет,соловей да ландыш — одна семья.А я? А я, в тисках алфавита —а — я, а мне сам брат — не брат,речью, как пуповиной, обвитаи задушена.Дарвин, Дарвин, хочу назад!

В хор, на хоры, в хоровод хорала,гладить гласом нимбов чешую,забывать, что для спасенья мало,что "Тебе поем" Тебе пою.Путь нетруден — не проси награды,путь недолог, как от до до ля,от вина — обратно к винограду,от креста — до лунного ноля.

Благословляю вас, лесавокруг облезлой колокольни.Лесами больше небеса,чем колокольнею, довольны,тем более довольны птицы.Эх, вот бы, пересилив страх,и славословить, и молитьсяне на коленях — на лесах!..

А может быть, биенье наших телрождает звук, который нам не слышен,но слышен там, на облаках и выше,но слышен тем, кому уже не слышенобычный звук… А может, Он хотелпроверить нас на слух: целы? без трещин?А может быть, Он бьет мужчин о женщиндл этого?

Ты сам себе лестница — ноги прочнее упри,ползи лабиринтом желудка, по ребрам взбегай,гортанью подброшен, смотри не сорвись с языка,с ресниц не скатись, только путом на лбу проступайи волосы рви. Ибо лестница коротка.

О самый музыкальный на этом свете народ,чьи буквы так мало отличаются от нот,что — справа налево — я их могла бы спетьтой четвертью крови, которой порою треть,порой — половина, порою — из берегов —носом ли, горлом… И расступается море векови водной траншеей идет ко мне Моисейс Рахилью Григорьевной Лившиц, бабушкой Розой,прамамой моей.

Духи и буквы. Последние — инициалы.Всякое слово немного — аббревиатура.Скажем, Х с В, где бы ни были, кажутся алыми,в лампочках, с плохо спрятанной арматурой.Я я читаю курсивом в любой гарнитуре,в Ж угадаю Башмачкина любящий почерк.Возле ГУЛАГа Голгофа — аббревиатура,после ГУЛАГа любое тире — прочерк.

Если бы я знала морскую азбуку, я поняла бы,о чем клен машет листьями

Если бы я знала азбуку глухонемых, я поняла бы,о чем клен машет ветками

Если бы я знала азбуку Морзе, я поняла бы,о чем долдонит соловей на ветке клена,среди листьев

Если бы я все это поняла, я бы знала, зачемнужна азбука Кирилла и Мефодия

Журнал "Звезда" 2005

Близости лунный мед…Вот уж два годалоно мое цветет,но не дает плода.Золото полных сот.Сытых пчел свобода.Вот: мед, он и есть плод,когда столько меда.

Как нестерпимо жалит жалостьк себе! И плачешь на плече.Мне столько музыки досталось,что целый зал ушел ни с чем,ушел несолоно хлебавши.Плачь. Место есть на небесахподле на поле боя павшихдля захлебнувшихся в слезах.

Удержать и думать нечего,только — приостановить:утро дотянуть до вечера,вечер за полночь продлитьи склониться к изголовию,оставляя на потомдень — большое предисловиек сказанному перед сном.

А книги, если что, поделим так:тебе — нечетные, мне — четные страницыиз тех, что мы друг другу вслух читали,и поцелуем прерванное чтеньевозобновлялось полчаса спустя.

Не солнечнострунная лира,увитая гроздьями роз,но медленный труд ювелира —огранка непролитых слез.Не ради лучистости взгляда,но чтобы совсем не пропасть…И царскою будет награда —возможность выплакаться всласть.

Память, дырявый мешок,стольких бессонниц напасть!Было ли ей хорошов час, когда я началась, —маме? Вознесся ли духв апофеозе тепла?Я состояла из двухклеток. Но третью была.

Зачатая за Полярным кругом,выношенная полярной ночьюназло черным вьюгам,рвущим дыханье в клочья,я родилась в столице —не к славе ее вожделея,но чтобы на свет появитьсятам, где немного светлее.

Попытка не пытка.Не пытка вторая попытка.А третья попыткаизрядно похожа на пытку.Четвертая — пытка.А пятая пытка — попыткавнушить своему палачу,что попытка — не пытка.

Вспомнить тебя, а не твои фотографии,вспомнить себя, а не свои дневники, —нет никакой надежды. Дитя орфографии,сколько себя помню, живу от руки.Стоит поверить руке — и не веришь зрению,только слуху. Смогу ли судьбу упроситьвыправить согласованья, склоненья, спряженья,хоть немного синтаксис упростить?

Март на школьном дворе — серебро.Сентябрь в больничном парке — золото.Перебираю свое добро.Примеряю. Выгляжу молодо.Бриллиант, изумруд, сапфирчистой совести. К тихой старостипримеряюсь. И миру мирвозвращаю в целости и сохранности.

Века закроются как веки,сомкнутся веки как века,и реки слез, и крови рекисвои затопят берега.Какой мучительный избыток!Как непривычно воскресать!Но небеса совьются в свиток,а значит, есть на чем писать.

Голоса"

Арион" 2005, 1

Приватная помойка у забора,общественная свалка у реки…Когда б вы знали, из какого сорарастут у нас в деревне сорняки!

четырехлетний когда рыбачишьдевятилетний когда читаешьнадцатилетний когда целуешьдвадцатилетний когда берешьтридцатилетний когда плачешьсорокалетний когда ликуешьпятидесятидевятилетний когда засыпаешьчетырехлетний когда уснешь

Мне больше нравятся стихи,не разматывающиеся, как клубок,но наматывающиеся, как спининг,когда клюнет, и с каждым оборотомощутимей, какая она большая,и вот она показывается над водой,огромная,и рвет леску.

Поговорив на неродном,как славно помолчать на родненьком!Сварила рис со словарем.Сходила в церковь с разговорником.

Нежности барщина.Страсти оброк.Барин суров,молчалив,одинок.

Любишь книги и женщин,и книги больше, чем женщин.Я женщина больше, чем книга.Повсюду твои закладки,твои на полях пометки.Раскрой меня посередке,перечти любимое место.

Дудочка и подростковая прыть.Уголь и жало.Муза, о чем мне с тобой говорить?Ты не рожала.

Никто не ждет. Никто не гонится.Не подгоняет. Не зовет.Смерть — просто средство от бессонницы,бессонница наоборот.

погасить долгизастеклить картинынаточить конькинастроить пианино

Ошиблась, словно дверью, временем —октябрь! — июльская жара,и травы исходили семенемна сброшенные свитера,и под рубашкою распахнутойструился родниковый пот,и верилось: в душе распаханнойозимая любовь взойдет.

Покидая пределы земли,примеряя неба обновы,умолять, чтобы всё сожгли —рукописи, дневники, письма —как одежду чумного.

Ты филолог, я логофил.Мне страшна твоя потебня.Можешь по составу чернилвоскресить из мертвых меня?Для чего в тетради простойпрописи выводит рука,если из любой запятойне выводится ДНК?

а этот стишокзаписывать не будуоставлю себеRaron

Голоса" Арион" 2005, 2