Вера Павлова - Стихотворения

АВТОПОРТРЕТ В ПРОФИЛЬ

Я —та,котораяпросыпаетсяслеваоттебя.

 Я, Павлова Верка,сексуальная контрреволюционерка,ухожу в половое подполье,иде же буду, вольно же и невольно,пересказывать Песнь Песнейдля детей. И выйдет Муха-Цокотуха.Позолочено твоё брюхо,возлюбленный мой!

И долго буду тем любезна,что на краю гудящей бездныя подтыкала одеялаи милость к спящим призывала.

Река. Многострунная ива.Кузнечики. Влажный гранит.На нём — полужирным, курсивом:Здесь Павлова Вера лежит,которая, братья-славяне,сказала о чувствах своихтакими простыми словами,что кажется — вовсе без них.

НЕБЕСНОЕ ЖИВОТНОЕ

Под свитерком его не спрячешь,мой первый лифчик номер первый,когда, гуляя по двору,его ношу, и каждый смотрит,и каждый видит, несмотряна то, что складываю плечии что крест-накрест руки. Труднодышать — затянуто дыханьеподарком, сделанным мне мамойвчера, как будто между прочим.

Идет          мужик.Упал.          Встает.Идет          мужик.Упал.          Лежит.Лежит          мужики не          встает.Потом          встает.Потом          идет.

Драконьей кровью умывалась,чтоб сделаться неуязвимой,но тут листок сорвался с ивы,но тут листок сорвался с ивы,но тут листок сорвался с ивы,прилип, проклятый, между ног.

Отпускаю себе грехи,словно волосы, кои долгии распущены. Тот, кто долгиотпускает, любит стихии женщин с длинными волосами.

Когда я пою, у меня болят ноги.Когда я пишу, у меня болят скулы.Когда я люблю, у меня болят плечи.Когда я думаю, у меня болит шея.

Сквозь наслоенья дней рожденийвсе лучше виден день рожденья.Сквозь наслоенья наслажденийвсе наслажденней наслажденьевобрать и задержать в гортанибольшой глоток дождя и дыма…Чем ближе мы подходим к тайне,тем легче мы проходим мимо.

Мысль не созрела, если онане уместится в четырех строках.Любовь не созрела, если онане уместится в одном ах.Стихи не сложились, если сейчасстану искать рифму и соблюдать размер.Жизнь не сложилась, если онане уместится в одном да.

Строю глазки, шейку и коленки,неприступно брови поднимаюи преступно поднимаю юбку,медленно, как флаг олимпиады,медленно, как занавес Большого:вот вам пара трогательных ножек,вот тебе скуластенькие бедра…Хватит, сколько можно красоватьсяу зеркала?

Как Мириам, как Жанна,ты пребываешь девой,сколько б ни воображала,будто гуляешь налево,сколько бы ни гуляла,с кем бы ни залетала,любовь, ты — вечная дева,нескончаемое начало.

Увидеть тебя и видеть,и видеть тебя, и видеть,и видеть, и вдруг решитьсяподнять на тебя глаза…

Хочу кататься с вами на коньках,в особенности если на конькахвы сроду не катались, я же сродукаталась, но из пропасти народуни с кем так не хотела на коньках,как — с вами…

Мама ушла на работу с утра.Пачкала небо заря.Невинность? Черт с ней! Вроде пора.Первая ночь состоялась с утрапервого сентября.Пообещала еще вчера.Слово держу. На.За подзаборные вечерамилого вознаградить пора.Так это и есть — жена?

Мужчина за номером ноль.Мужской вариант Лилит.Память о первом — боль.А нулевой заболитпоздней. Много поздней,много мужчин спустя,много спустя… Эй,где ты? Нету роднейтебя. И нету тебя,мужчина за номером ноль,Paul!

Ты любишь меня наотмашьпо дачным полынным обочинам.Как сладко, кляня весь род ваш,подмахивать этим пощечинами пыльный листок полынныйжевать с травоядным усердьем,чтоб крик журавлиный длинныйспать не мешал соседям.

Попался, голубчик? Ты в клетке,ты в каждой моей клетке,могу из одной своей клеткисоздать тебя, как голограмму,всего тебя — из миллиграмма,из Евиной клетки — Адама.

Снаружи это называется Подъезд.И изнутри — Подъезд. Скажи, нелепость?Ему бы надо называться Крепость,Мотель Для Мотыльков на сотню местчудесно спальных. Голубям — карниз,а нам с тобой — двуспальный подоконник.где птицам — вверх, там нам с тобою — вниз.Но ведь не на пол же, неистовый поклонник,не на пол? На пол. Кафелем разбитна параллели и меридианы,качнулся мир. Пять этажей знобит.Скажи, а ты, как я? Такой же пьяный?Ты на коленях предо мной, а яперед тобой, не важно, что спиною,повержены — скажи, душа моя? —любовью. Подзаборною. Земною.

Из кожи лезу, чтоб твоей коснуться кожи.Не схожи рожами, мы кожами похожи —мы кожей чуем приближенье невозможного:мороз по коже и жара, жара подкожная…

Я не могу согреть площадьбольше площади одеялая не могу сделаться прощечем в плоскости одеялая не могу сделать большечем тебе поправлять одеялоя не могу сделать большея понимаю что этого мало

Почему я, твое самое мягкое,сделана из твоего самого твердого —из ребра?Потому что нет у тебя твердого,которое не превратилось бы в мягкоево мне…

Битва, перед которой брею лобокбритвой, которой бреется младший брат.Битва, а собираюсь, как на парад.Бритый лобок покат, как тот колобок,который мало от кого до сих пор ушел.А от тебя и подавно не уйти.Бритва новая, бреет хорошо.Битва стара. Поражение впереди.

После первого свиданьяспала как убитаяпосле второго свиданьяспала как раненаяпосле третьего свиданьяспала как воскресшаяпосле четвертого свиданьяспала с мужем

Любились так, будто завтра на фронтили вчера из бою,будто бы, так вбирая рот в рот,его унесешь с собою,будто смогу, как хомяк — за щекой, —твой, на прощанье, в щечку…Будто бы счеты сведу с тоской,как только поставлю точку.

Засос поверх синяка…Тяжелая твоя, теплая твоя рука.

Я — твое второе Я.Ты — мое второе Ты.У местоименияни длины, ни высоты,только ширина, и таполутораспальная,широта и долготаи свеча венчальная.

От природы поставленный голос.От природы поставленный фаллос.Никогда еще так не боролась.Никому еще так не давалась.

Слава рукам, превратившим шрамв эрогенную зону;слава рукам, превратившим в храмдомик сезонный;рукам, преподавшим другим рукамурок красноречья, —вечная слава твоим рукам,локтям, предплечьям!..

Твое присутствие во мне меня —ет все вовне и все во мне меняет,и мнится: манит соловей меня,и тополя меня осеменяют,и облака — не облака, — дымыот тех костров, где прошлое сгорело,и, выгорев дотла, осталось цело,и эти двое на скамейке — мы.

Самозабвенна и лукавапобеда, горькая на вкус.Минет — змеиная забава.Отсасываю свой укус.

Ласка такой тонкой выделки,на кою способны лишь крепостные,которые ничего больше не видели,кроме иглы и нити — нынеи присно. Тело — уток и основа.гнется, гнется спина мастерицы.Так властительно серебритсятолько дело рук крепостного.

Муза вдохновляет, когда приходит.Жена вдохновляет, когда уходит.Любовница вдохновляет, когда не приходит.Хочешь, я проделаю все это одновременно?

Нарисуй меня в латахна голое тело,будто вместо халатая латы надела,я накинула латы,как халат, после душа.А они маловаты.А они меня душат.

Как мало мне дано для сочлененьяс тобою впадин, выступов, пазов.Как мало — только локти и колени —дано креплений. Ненасытен зоввдавиться в поры кожи, в кровотоктвой устремиться водопадом горным,извилинами мозга и кишоксовпасть, и позвоночники, как корни,переплести, чтоб на двоих — топор…Как мало мне дано природой-дурой:пристраивать в единственный зазорнесложную мужскую арматуру.

И снова все закончится концом,Концом Концов, воспетым в Песне Песней…Что, мать-судьба со случаем-отцомне знают ничего поинтересней?Нет, каково: до тридцати двух летсчитать любовь единственным событьем,предназначение считать соитьеми думать, что иного смысла нет!?.

В объятьях держишь — думаешь, поймал?Отброшу тело, ящерицын хвост.И то, что между ног моих искал,тебе искать придется между звезд.

Целовала твою руку.Оказалось, целую свою.Да?А я и не заметила!..

вот не быловот естьвот кончитсявот-вот

где моя родина? —возле родинкиу левой твоей ключицы.Если переместится родинка —родина переместится.

Я памятник была нерукотворныйтебе.Я память о руках твоих упорныхтеперь,ваятель мой! Мужское божье дело —ваять.А мне — свое крошить на буквы тело:а — ять.

Ласка, распаляясь, станет золой.Ласка, повторяясь, станет скалой:ла-ска-ла-скала… С ее высотывижу тебя и уверена: это ты.

Бороться за право гладить тебе рубашкине буду, поскольку совсем не умею гладитьрубашки, но буду гладить кудрявые пряди,такие длинные, что за ворот рубашкиих заправляешь, когда идешь на работу,и, чтоб не узнали, прячешь глаза под шляпой,и все узнают мухоморную черную шляпуи думают: это Поздняев идет на работу!

С похмелья я похожа на Джоконду.А выспавшись — на первую любовьВ.С., на двести первую любовьИ.М. и на последнюю любовьтроих М.П. Но на Джоконду тоже.

На четверть — еврейка.На половину — музыкантша.На три четверти — твоя половина.На все сто — кто?

Пожизненно заключенав объятья, не прошу пощады.Неволь меня, моя отрада.Томи меня, моя вина.Я добровольно не вольнавзглянуть на волю ни в полвзгляда —так мне и надо. Так и надо —я не одна. Я не одна,покуда слышу снежной раньюсквозь вьюги полицейский вой,как стонет нежный мой охранник,взыскательный невольник мой.

Они влюблены и счастливы.Он:— Когда тебя нет,мне кажется —ты просто вышлав соседнюю комнату.Она:— Когда ты выходишьв соседнюю комнату,мне кажется —тебя больше нет.

Кормчий.Кормилица.Ропщет.Помирится.Гончий.Подельница.Общий.Поделится.Вскочит.Раздвинется.Кончит.Раскинетсятелом волнистым,руном золотистым.

Надежда пахнет свежим огурцом,а вера — луком, жаренным на сале.Избушка, повернись ко мне лицом.Твой домострой, как мир, универсален.Домостроитель мой, настройщик стен,давай три раза в день греметь посудой!Как в ребрах, в бревнах будем неподсудны.За дом — полмира: родственный обмен.

снятие с горшканочного ребенкаруки ребенканоги ребенкакак у жеребенкакак у Христадолги и тонкив потемкахPieta

Что завтра? Завтрак. Завтракать вдвоем,и послезавтракать вдвоем, и послеобеда спать с ребенком, если в ясли,проспав, его решили не вести,и долго ужинать — до девяти,до информационной до программы —что нового? А то, что самый-самыйлюбимый муж на свете — это ты,что больше не боюсь ни простоты,ни старости, что дом — прообраз храма,что завтра — завтрак.

Дитя — глиняная копилкав виде кошечки или свинки,с шершавой или гладкой спинкойи узкой щелкой в затылке.По мелочи — буквы, ноты —в щелку толкает щепоть,чтобы завтра копилку кокнуть,если вдруг проснешься банкротом.

Дом — это место для слушанья голоса ветра,для рассуждений о криках под окнами в полночь,для размещенья и перемещения книжек,чашек, подушек, квитанций на чистку одежды.Дом — это мир существительных, осуществлений,мир до-мажора арпеджио под абажуроми поцелуев, которые будят ребенка,и разговоров о лучшем, несбыточном доме.

Подзалетают ли от соловьев?Подзалетают. Ох, подзалетают!Что лебедь? — Мужика модель простая.Что лебедь, Леда? Взмыл и был таков.Что, Леда, соловей? — Черт знает что!Молчанье подтекстовывая пеньем,таким тебя затопит нетерпеньем!..Что лебедь, Леда? — Просто конь в пальто.

Смотрела на солнце сквозь векии видела красные рекитекущих сквозь веки веков,плывущих по ним рыбаков,чьи лодки легки, как улыбкии зыбки, как детские зыбки,а в зыбке тепло, как в раю…Спи, солнышко, баю-баю.

Иосиф-плотник + Мария-пряха —вот крест тебе, сынок, и вот рубаха,вот посох тебе крепкий, вот сума.Я сделал сам. Я сделала сама.

дочки еёточки над ё

Считай меня глухо-немойи черно-белой,считай, что этот дом — не мой,что хочешь, делайсо мной и без меня — стерплюслова, побои…Считай, что я тебя люблю.Что я — с тобою.

Мам, а небо далеко?Далеко.Мам, а море далеко?Далеко.Мам, а солнце далеко?Далеко.Мам, а папа далеко?Далеко.

Как всякая женщина,я кровожадна —я жажду крова,а не сложилось —тогда разрушениякрова чужого,а не разрушился —буду чужогомужа нянчить,а не захочет —буду у домаего маячить.

А что кончаю дактилем,так это c'est la vie.А что спала с редактором,так это по любви.А что с другим редактором —спросите у него.А что завидно некоторым,так что с того?

О, какая это роскошь —бывшие мужья!Как без них? — Свои же, в доску ж!И кому же ярасскажу, какой ты бедный,как тебе хужей,и о женатости беспросветнойбудущих мужей.

Долго и не на все пуговицы раздеваться,быстро и на все пуговицы одеваться —дисциплина адюльтера,adieuльтера…Эро —гений мой,аэрогений —уже полетел?Дисциплина небесных тел,для которых схожденье — затмение.

День и ночь подвергаюсь любви.Мне б хватило и ночи, не каждойи не через, а может — однаждыи навек. Не жалей, не зовии не плачь. Я откликнусь без зоваи сорву за печатью печать,буду петь в половине второгои в ладонь тебе буду кончать…

Дневник, в котором слово Тывстречается едва ли не чаще,чем Я, в котором настоящеевремя — так, для красоты,в котором не слова — кристаллы,как соль на нитке (опыт, пятьпо физике) — все солью стало,что было сердцем, переворачивавшимсяв груди, как плод на восьмом месяце,от внезапного: ты где-то здесь…

Больше жизни люблю того,с кем жизнь не делю.Меньше жизни люблю того,кого вообще не люблю.А того, с которым делюостаток ночей и дней,люблю, как жизнь, как сестра, люблю,а может, еще нежней.

Я тебя не буду добиваться,как не буду — славы и богатства,я к тебе не буду пробиваться,пробираться на свиданье в склеп —хватит блядства, но не хватит братства.Я тебя не буду добиватьсяи, склоняясь, буду уклоняться,как на мокром лобовом стекледворничиха.

И я принимаю судьбуи в рифму слагаю гимны ей,когда ты мне пишешь на лбукаленым железом: любимая.

Голый не может спрятать фигу в кармане.У голого — либо сразу заметная фига,либо кулак,либо ладонь и пять пальцевс заметной тягойк чужойтакой жеголойладони…

Инкогнито, как Купидон Психее,инкогнито, как Эльзе Лоэнгрин…Но этих легендарных дур умнее,начитанней, я знаю: шанс — один,я имени выпытывать не стану,я даже глаз не стану поднимать,когда в гостинице с названьем страннымлюбовь ты будешь мною обладать.

Мечтаю о тебе по-древнегреческии отрекаюсь по-старославянски…Но мы бы не смогли по-человечески,по-руссоистски a la russe — по-звански.О юношеском торсе — платонически,в потемках духа — ощупью, клюкою…Нам не соединиться органически.Не будет нам ни воли, не покою.

разбила твое сердцетеперь хожу по осколкамбосая

Верба — тезка слова.Verbis — тезка вербы.Я обоим тезка,потому что в детствепапа кликал Вербой,потому что нынчеза семь дней до Пасхивербы Вербой кличут.

Кроме следов, которые за,есть следы передо мной,по-над девственной белизной,нестерпимо слепящей глаза —как бы трассирующий свет.Я стараюсь идти след в след,слезы слизывая слепоты,ибо это — мои следы.

К до ля добавлю — вот и доля.К ре до прибавлю — вот и кредо.Про это буду петь на кровляхи все-все-все отдам за это.

О самый музыкальный на этом свете народ,чьи буквы так мало отличаются от нот,что — справа налево — я их могла бы спетьтой четвертью крови, которой порою треть,порой — половина, порою — из берегов,носом ли, горлом… И расступается море веков,и водной траншеей идет ко мне Моисейс Рахилью Григорьевной Лившиц,бабушкой Розой, прамамой моей.

Летом всякий ветер с моря.Зимой всякий снег с гор.Душу свою до предела просторя,выяснишь: безграничен простор.Осенью, ливнем дыша и дымом,по весне, на ландыш дышаили просто проснувшись любимым,выяснишь: безгранична душа.

Один пишем,два в уме,три на иконе на стене,четыре ножки у кровати,пять — спускаю ногу с кровати,шесть — спускаю другую с кровати,семь… Впрочем, и этого хватит.

сесть у рекии бросать и бросать в водусвои трудностии смотретькак они уплываютвниз по течениюне тонут легкие

Умыкнута, замкнутадолгим замыканием.Пряник — первый зам. кнута.Шоколад в капкане ем.Марс не слаще Сникерса.Стерпится. Слипнется.

В меблированных странахменя бы поставили в спальне,отразили в пяти зеркалах,спеленали бы шелком…А у нас, если встать у окнаи смотреть в него долго,непременно заплачешь.

и каждый деньсто лет со дня рождения кого-тои каждый мигкаких-то поцелуев юбилейтогда налейпомянем прошлогоднее весельеидут векапришли стоят чего-то ждут

Воздух ноздрями пряла,плотно клубок наматывала,строк полотно ткалаАхматова.Легкие утяжелив,их силками расставилаптичий встречать приливЦветаеваРади соитья лексемв ласке русалкой плавалаи уплывала совсемПавлова.

Я в курсе своих ракурсов —я фотогигиенична.Улыбку сырную? — Накося!К себе изнутри привычная,хозяйка своих мускулов,ваяю себя снаружии прячу свою музыку,тоску, одиночество, ужас.

Всех стоматогинекологийМазох де Сад — в одной груди…Не стой на болевом пороге —входи.

Агония. Огонь.В огне плывущий конь.

Для развития дикции: молись за врагас полным ртом выбитых зубов.Для развития зрения: видишь врата?Приглядись: на воротах видишь засов?Для развития бицепсов: тяжек засови — для трицепсов — еще тяжелее дверь.Для развития слуха: походка часов,будильник. Просыпайся. Снам не верь.

Не бесполая — полая,не безвольная — вольная.полутораметроваяи такая тяжелая,что, во чрево метрово, яопускалась и думала:как бы под моей тяжестью эскалатор не провалился!

Ты сам себе лестница — ноги прочнее упри,ползи лабиринтом желудка, по ребрам взбегай,гортанью подброшен, смотри, не сорвись с языка,с ресниц не скатись, только потом на лбу проступайи волосы рви. Ибо лестница коротка.

Виртуоз игры на пуповине,как струна, натянутой разлукой,на одной струне, как Паганини,я играю. Скрипка — внучка лука,правнучка цикады, чьи сигналычасты, как звонок международный…Для разлук слова подходят мало —недостаточно чистопородны.

Стояла у зеркала,училась говорить нет.Нет. Нет. Нет.Но отраженье говорило:да.

Холодную землю своим животом согреваю.Двумями руками траву против шерсти чешу.Всему, что звучит, всем своим существом подпеваю.У всех, кто молчит, за крикливость прощенья прошу.

Как вешаться не хочется,как хлопотно стреляться,как долго и как холоднолететь вниз головой!В порядке исключенияпозволь в живых остатьсяи помереть, как следует,а не как Пушкин твой!

Свеча горела на столе,а мы старались так улечься,чтоб на какой-то потолокложились тени. Бесполезно!Разве что стоя над столом,о стол руками опираясьи нависая над свечой, —так — да. Но только рук скрещенья.

За пианино, к целому свету спиной.За пианино, как за высокой стеной.За пианино, в него уходя, как в забой,как в запой. Никого не беря с собой.

на рукахза ручкуза рукупод рукурука об рукуна рукахиз-под рукииз рук в рукипо рукамиз рук вонна рукахв руце

Глядеть вовнутрь, видеть все внутри —и вывернуться, чтобы всем нутромувидеть все вовне, всего себявнутри, в утробе жизни разглядеть.

Отдых на цвет — зеленый.Божий коровник в травеи, в той же самой траве,тело мое, крапленоеродинками и родами,скальпеля смелой резьбой, —тело мое, Бог с тобой! —валяй по законам природы,валяйся в постели, в траве,мычи, ощущая мужчину,буквы пиши на кореножом перочинным.

Молитва в минуту оргазмавнятней господу богу.Ведь это его затея —благословение плодом.Буду же благословенна.Господи, даруй живот.

Влюбленная беременная женщина…Нет повести печальнее и гаже!Бледнея от тоски и токсикоза,кружить по городу местами обитаньяЕго. И вдруг увидеть, и бежать,бежать долой с — таких прекрасных! — глаз(не падать же, ей-богу, на колени!),и до утра рыданьями глухимитревожить гладь околоплодных вод…

Тьма. Тьма тьмущая.Сотни, сотни мгновений.Вдруг — огонек спички.Вдруг — огонек сигареты.Ты прикурил, ты куришь.Слава тебе, Боже!

Творенье должно быть натянуто как палаткаТворенье должно быть натянуто как рогаткаТворенье должно быть натянуто как перчаткаНо при этом в нем не должно быть никаких натяжек

Я и папа, очень красивый.Я и папа, еще красивый.Очень красивая я.Я и некто — господи, как его?Я и некто, я — в подвенечном.Костюм — тот же, некто — другой.Я и девочка.Я и две.Я — нечетко, но в толстом журнале.Вполоборота.И со спины.Многие лица.Многая лета.Дальше не вышло.Но это неважно:Некто рассеянный вынул пленкуи засветил.

Не так подробно, Господи!

BLASONSВдруг, не стерпев счастливой муки,Лелея наш святой союз,Я сам себе целую руки,Сам на себя не нагляжусь.Ходасевич. К ПсихееПсихея же в ответ: — Земное,Что о небесном знаешь ты?Ходасевич. ИскушениеO corps qui fait par sa grande vertuSentir un bien que j`ai cele…Anonim. Les blasons anatomiquis du corps feminim.ПавловуLes yeuxМое лицо носит печать хорошей породы,хотя ничего хорошего нету этой породы:сибирские священники, вологодские алкоголики,украинские евреисонно аукаютсяв венах моих и артериях. Отсюда —разрез глаз,надрез глаз,порез скуластой скулы —а кто из нас не татарин?Зато мой профиль правилен и антикварен.Дабы начать поэму по возможности скромненько,даю мои глазаглазами моих любовников:"Они, как полная луна, лишают сна" —А.Р., отвергнутый кавалер,всем кавалерам пример:если девушке восемнадцать,с ней следует целоваться."У тебя глаза красивые, как у меня" —М.П., так меня этим фраппе,что сегодня я тоже П."Как у меня" — это: "полные огня","горящие", "говорящие","молчащие", "ащебеззаконие назреши, Господи, Господи,кто постоит?"La boucheЯ постою, но, скромная, опускаю ресницы(разумеется, длинные, тенистые)на щеки,с обратной стороны которых —мышца смеха,тренированная много лучше, чеммышца хлеба, не хуже, чеммышца, смарщивающая брови(См. "Анатомию для художников", автора не помню).Далее — рот,который много на себя берет,который сегодня целует, а завтра — воспоет,послезавтра же — с новой силой:"Глас той же, Господи, помилуй!"И продольной флейтой тянется шея,почти отрываясь от тела…И чешутся пальцы мужские — дотянуться,коснуться, сомкнутьсяна трепетной вые.Le con de la pucelleЯ родилась голой. И эта наготабыла наготой почки,наготой листа кроваво-зеленогов день четвертый мая,в ночной глубине.Я впервые себя вспоминаю голой —у ног подметающих небо елей,наготой змеи, в травемелькающей еле.Колесом под откос и —река. Нагота — рыбья.Крупным планом — рука с комариной,крапивной сыпью —панибратство природы.В руке стрекозиная личинка — надрываю ее,достаю осторожно начинку,расправляю мятую стрекозку… О повитухапятилетняя!..Певчих кузнечиков пасла по слуху,целовала в губы лягушек, вкусных, родниковых…Пятнадцатым летом нагота превратилась в оковы.Le corpsЧто мне терять на земле, кроме этого тела?И — уже теряю.Тело уже поредело.Но оно и сейчас — у меня ведь судьба не дура! —удачавсевышнего мастера обнаженной натуры.165 — высота, она же длина,если лежа.53 — не ношаносящему на руках, подста —вляющему колени — не давление.Время измерениятоже следует учесть:26 умнице моей —ибо тело мое не среднего рода —красавице моей, послушной, чуткой…Подружка! Кто научил тебявовремя поднимать ножки и,кончая, кричать, окликатьотлетающую душу?Никто не учил.Природа.Природа, меня наделившая тонким запястьем,чтобы сошлись на нем намертвомужские пальцы,природа, меня наделившая теломкомпактным и белым, чтобыстелиться ему по земле под тяжелым телом мужчины,которого пишет влюбленная памятьв сновиденьи,натура которого дышит под боком,в сновиденьи,либретто которого вместе распели…Вокализ андрогина и взбитые сливки постели.La larmeА когда начали прорастать груди,в меня влюбился двоечник Рудик,который с усердием более чем страннымпереписал для меняписьмо Татьяны почти до середины,почти без ошибок,и целый часпростоял на отшибе двора,под окном моим,с петлей на шее…Груди прорастали.Двоечники становились смелее,и самый смелый из них без лишних вопросовпритащил меня за косу в ЗАГС, как сидорову козу…Андрей ПервозванныйБога о нас молил хуже и реже,чем ты,Архистратиже Михаил.Оказалось:цельность — она не от слова "целка".Медовое Черное море показалосьмелким.Оказалось:заврались слова, пересохли надежды.Восемнадцатым летом наготастала формой одежды.Форма одежды — парадная:фигурка голодная, ладная,кожица — импортный шелк.Мимо никто не прошел.Le coeurИскала душу.Вертела сердце в руках.Раздвигала ребра.Душу нашла — в мозгах.Искала Бога.Вертела сердце в руках.Раздвигала ребра.Бога нашла — в мозгах.Искала тебя.Вертела и раздвигала.И ничего не нашла.Нигде.Ничего.La voixНичего, кроме голоса, который —тело души.Он живет между ребер,из этой ветвистой глуши вырываясь под куполнёба, черепа, неба,минуя мышцу смеха и мышцу хлеба,сокращая мышцу неба…Высокие ноты мне даются лучше,чем низкие нотыработы подневольной,забот о забытом,любви сквозь зевоту.Потому я пою и люблю во второй октаве —мне вторую октаву кузнечики певчие ставили,педагог по вокалу возилсясо средним регистром — не стоит,и звучок ниже среднего,благо, что чисто,потому что мне слух развивалилетучие мыши —через тысячу стентелефонный звонок услышу,через тыщу сугробов — шаги.Что касается духа —ничего, кроме голоса.И ничего, кроме слуха.А когда обломилось все то, что подвластно обломам, —нагота стала домом родным.Единственным домом.Кто-кто в теремочке живет?Кто-кто в невысоком живет?Живет в теремочке эмбрион.Тебе он прислал поклон.Le ventreЕдинственной клеткой,единственной буковкой Е, еечервячком-головастиком, пущенным в плаваньеединственной ночью в холщовом алькове, в томле —нье ты началась. Первый месяцв единственной гавани ты тихо сидела.Личинка, почти без лица.Вторая луна, продолжая утробное таинство,прибавила буковку Л, что сложила отца и мамупод то одеяло,поставив знак равенства.И третья луна повернулась к планете анфас.И скрыли ее облака, токсикозом гонимы.На лике личинкипрорезался маленький глаз ирядом другой, икрасивое И между ними.Затем — полнолунье четвертое.Литерой З забилось сердечкона дне акушеркиной трубки.И папа поставил в известностьподруг и друзей.И мамаоставила моду на узкие юбки.Под пятой луной — вокализ на слова "Ааа".Утроба колдует,глухая к советам досужим,в утробе — ЕЛИЗА."Элиза! Конечно, она! — вскричал ультразвук, —в головном прилеганьи к тому же!"И дальше пошло как по маслу — и В вам, и Е,и ручки, и ножки, и много локтей и коленок,которые били ключом, да не по голове,и землетряслись перекрытиямаминых стенок.Осталось нам ТА, пара месяцев, отпуск-декрет,последние приготовления —ногти, ресницы —и из тьмы появилась на свет,и Елизавета из тьмы появилась на свет!..А мне оставалось одно —родив, возродиться.Le sainО эрогенная зона, закрытая для критикибюстгальтером (обхват — 72, полнота третья),собой закрывающая амбразурутвоего одиночества,о чудо барочного выпукло-плавного зодчества,живая картинка дыханья и сбоев вдыхании, когдаты играешь со мною воднокасание,o sain, o mamelle, o tetin…Дышу пока, душа не забудетпришествия молока.Молоко приходит из-под мышек,вламываясь, будто в дверь ногой,и, напуганная, грудь не дышит,и танцуют плечи слово "ой".Темен путь молочных рек грунтовых.О иконописная тоска —половодье возле сердца!.. Сновавытолкнута пробочка соска.L`espritЛиния судьбы моей —линия от пупка и нижесангиной прочерченная создателем моим, чтобыне ошибиться в симметриисоцветий-яичникови других элементов премудрой моей утробы.Проследив ее вниз по лобку, доберешься до центравещества моего… Погоди, я теряю дар речи…Указаниям центра не смеет округа перечитьи ложится покорным пейзажем…Умелый топограф,эту местность своею рукою не раз рисовавший,в этих дебрях своей головою не раз рисковавший,ты опять заблудишься,голову опять потеряешь на груди моей левой,той, что хирург отметил некрасивым,похожим на кляксу мементо мори.На волнах моего дыханья — и помни море! —укачаю радость твою, моярадость,и к стене отвернусь,и твою отпущу руку, репетируяполночь иную, инуюразлуку.Смерть, погибель, кончина…Но меня не обманешь родом,я знаю: смерть — мужчина,щеголь рыжебородый,надушенный, статный, елезаметно кривящий губы…И так он меня полюбит,что больше не встану с постели.

Начальник хора, кто начальник твой?Начальник тишины, глухой молчальник,глухонемой о нас о всех печальник,певец без слов, поскольку пенье — вой,поскольку отвечаем головойза песенку, что выдохнуло тело,а песенка подернется травой.А тишине ни дела, ни предела.

Вскипают и клубятся фрескина стенках мыльных пузырей:фигуры, чьи движенья резки,как у кентавров и царей,и лики, чьи наклоны плавны,как у кормилиц и святых,и назревает кто-то главныйвверху, под куполом, но — пххх!

Надувала матрасКонсервировала выдохиНи один не пропал даром —матрас надувалсяголова кружиласьв голове кружилось:всякое дыхание да хвалит…При чем тут это?Тут при чем:стихи, песни,мыльные пузыри,может быть, поцелуии прочая авлетикаНадула, перевела духИли, Господи,каждый мой вдох —твой выдох?

Любовь — строительница мира.Бог — архитектор и прораб.О арка, о рабами Римасрабо… О сталинский масштаб,о бешеный объем работы!..Таская нежность на плечах,для ангелов мы строим соты.Строенье высится в лучах.

В хор, на хоры, в хоровод хорала,гладить гласом нимбов чешую,забывать, что для спасенья мало,что "Тебе поём" Тебе пою.Путь нетруден — не проси награды,путь недолог, как от до до ля,от вина — обратно к винограду,от креста — до лунного ноля.

Если поверишь, что хвала тебе —она перестанет быть тебе.Если поверишь, что хула тебе —она перестанет быть тебе.Мольба — не тебе, пальба — не тебеи не тебе петь "Тебе,Господи". А тебе — девиз на гербе:"Не тебе, не тебе, не тебе, не тебе".

Кому-то в беде посылают ангеловМне посылают людейТо ли на всех не хватает ангеловТо ли хватает людейТо ли посланных мне ангеловпринимаю впотьмах за людейТо ли в людях вижу ангелови не вижу людей

Что бы ты ни сделал,ты ничего не сделал.Что бы ты ни сделал,ты ничего не сделал.Что бы ты ни сделал,ты ничего не сделал.Что бы ты ни сделал,ты ничего не сделал.

Хождениепо водамзамерзшимна конькахМоление о чашес бутылкою в руках.Откуда взяться чаше?Давайте из горла.Каток на Патриарших.Жизнь, как коньки,мала.

Сдавлено: о май гад!чтоб не трепать всуеЕго настоящее имя.

Поверхность — черточка дроби.Сугробы ваяют надгробьяпо образу и подобьюбезобразного бесподобья.Мой ангел с моим бесомво облацех спят валетом.Я знаю, ты начал с леса,ты мир сотворял летом,зимой бы не захотелось…

Отогревая Бога на груди,согретая за пазухой у Бога,иду своей дорогой. О, идисвоей дорогою, моя дорога!Пути не зная, не собьюсь с пути.Себя не зная, знаю слишком многоо том, что ожидает на пути,о том, кто поджидает у порога.

Не хочу кирпича с крыши —Я хочу умирать долго.Я хочу умирать, наблюдая,как тело, капля по капле,выделяет уставшую жизнь.Пропустить ее сквозь себя,как сквозь мелкое-мелкое сито,и — не скоро — вздохнуть с облегченьем,не увидев на дне ничего.

Я думаю, что он придет зимой.Из нестерпимой белизны дорогивозникнет точка, черная до слез,и будет долго-долго приближаться,с отсутствием приход соизмеряя,и будет долго оставаться точкой —соринка? Резь в глазах? И будет снег,и ничего не будет, кроме снега,и долго-долго ничего не будет,и он раздвинет снежную завесуи обретет размеры и трехмерность,и будет приближаться — ближе, ближе…Все. Ближе некуда. А он идет, идет,уже безмерный

Растущий к свету дорастет до тьмы.Тянущий я дотянется до мыи скажет: мы ебали эту тьму.И я его тогда в мужья возьму.

Не могу на тебя смотреть, когда ты ешь.Не могу на тебя смотреть, когда ты молишься,Не могу, когда вынимаешь ногу из брюк.Не могу, когда целуешь меня и берешь.Не могу на тебя смотреть, когда ты спишь.Не могу на тебя смотреть, когда тебя нет.Не могу дождаться, когда же ты снова придешьи, помолившись, сядешь за стол есть.

И тараканов малых сих,и, взявши выше, комаров,и, взявши всюду и везде,смешливых мух, мокриц в ночномсортире, пауков и моль —пойми их и прости. Оницеленаправлены и цельны,и нашей жизни параллельны,и людям преданны душойи легким телом.

Красным, ХВ — два шрамана смуглых щеках яйца.Как утешать маму?В че