Марина Цветаева - Том 1. Стихотворения 1906-1920
Маленькая Ариадна.
Аля! — Маленькая теньНа огромном горизонте.Тщетно говорю: не троньте.Будет день —
Милый, грустный и большой,День, когда от жизни рядомВся ты оторвешься взглядомИ душой.
День, когда с пером в рукеТы на ласку не ответишь.День, который ты отметишьВ дневнике.
День, когда летя вперед,— Своенравно! — Без запрета! —С ветром в комнату войдет —Больше ветра!
Залу, спящую на вид,И волшебную, как сцена,Юность Шумана смутитИ Шопена…
Целый день — на скакуне,А ночами — черный кофе,Лорда Байрона в огнеТонкий профиль.
Метче гибкого хлыстаОстроумье наготове,Гневно сдвинутые бровиИ уста.
Прелесть двух огромных глаз,— Их угроза — их опасность —Недоступность — гордость — страстностьВ первый раз…
Благородным без границСтанет профиль — слишком белый,Слишком длинными ресницСтанут стрелы.
Слишком грустными — углыГуб изогнутых и длинных,И движенья рук невинных —Слишком злы.
— Ворожит мое перо!Аля! — Будет все, что было:Так же ново и старо,Так же мило.
Будет — с сердцем не воюй,Грудь Дианы и Минервы! —Будет первый бал и первыйПоцелуй.
Будет «он» — ему сейчасГода три или четыре…— Аля! — Это будет в мире —В первый раз.
Феодосия, 13 ноября 1913
«Уж сколько их упало в эту бездну…»
Уж сколько их упало в эту бездну,Разверстую вдали!Настанет день, когда и я исчезнуС поверхности земли.
Застынет все, что пело и боролось,Сияло и рвалось:И зелень глаз моих, и нежный голос,И золото волос
И будет жизнь с ее насущным хлебом,С забывчивостью дня.И будет все — как будто бы под небомИ не было меня!
Изменчивой, как дети, в каждой минеИ так недолго злой,Любившей час, когда дрова в каминеСтановятся золой,
Виолончель и кавалькады в чаще,И колокол в селе…— Меня, такой живой и настоящейНа ласковой земле!
— К вам всем — что мне, ни в чемне знавшей меры,Чужие и свои?!Я обращаюсь с требованьем верыИ с просьбой о любви.
И день и ночь, и письменно и устно:За правду да и нет,За то, что мне так часто — слишком грустноИ только двадцать лет,
За то, что мне — прямая неизбежность —Прощение обид,За всю мою безудержную нежность,И слишком гордый вид,
За быстроту стремительных событий,За правду, за игру…— Послушайте! — Еще меня любитеЗа то, что я умру.
8 декабря 1913
«Быть нежной, бешеной и шумной…»
Быть нежной, бешеной и шумной,— Так жаждать жить! —Очаровательной и умной, —Прелестной быть!
Нежнее всех, кто есть и были,Не знать вины…— О возмущенье, что в могилеМы все равны!
Стать тем, что никому не мило,— О, стать как лед! —Не зная ни того, что было,Ни что придет,
Забыть, как сердце раскололосьИ вновь срослось,Забыть свои слова и голос,И блеск волос.
Браслет из бирюзы старинной —На стебельке,На этой узкой, этой длиннойМоей руке…
Как зарисовывая тучкуИздалека,За перламутровую ручкуБралась рука,
Как перепрыгивали ногиЧерез плетень,Забыть, как рядом по дорогеБежала тень.
Забыть, как пламенно в лазури,Как дни тихи…— Все шалости свои, все буриИ все стихи!
Мое свершившееся чудоРазгонит смех.Я, вечно-розовая, будуБледнее всех.
И не раскроются — так надо —— О, пожалей! —Ни для заката, ни для взгляда,Ни для полей —
Мои опущенные веки.— Ни для цветка! —Моя земля, прости навеки,На все века.
И так же будут таять луныИ таять снег,Когда промчится этот юный,Прелестный век.
Феодосия, Сочельник 1913
Генералам двенадцатого года
Сергею
«Вы, чьи широкие шинели…»
Вы, чьи широкие шинелиНапоминали паруса,Чьи шпоры весело звенелиИ голоса.
И чьи глаза, как бриллианты,На сердце вырезали след —Очаровательные франтыМинувших лет.
Одним ожесточеньем волиВы брали сердце и скалу, —Цари на каждом бранном полеИ на балу.
Вас охраняла длань ГосподняИ сердце матери. Вчера —Малютки-мальчики, сегодня —Офицера.
Вам все вершины были малыИ мягок — самый черствый хлеб,О, молодые генералыСвоих судеб!
«Ах, на гравюре полустертой…»
Ах, на гравюре полустертой,В один великолепный миг,Я встретила, Тучков-четвертый,Ваш нежный лик,
И вашу хрупкую фигуру,И золотые ордена…И я, поцеловав гравюру,Не знала сна.
О, как — мне кажется — могли выРукою, полною перстней,И кудри дев ласкать — и гривыСвоих коней.
В одной невероятной скачкеВы прожили свой краткий век…И ваши кудри, ваши бачкиЗасыпал снег.
Три сотни побеждало — трое!Лишь мертвый не вставал с земли.Вы были дети и герои,Вы все могли.
Что так же трогательно-юно,Как ваша бешеная рать?..Вас златокудрая ФортунаВела, как мать.
Вы побеждали и любилиЛюбовь и сабли острие —И весело переходилиВ небытие.
Феодосия, 26 декабря 1913
В ответ на стихотворение
Горько таить благодарностьИ на чуткий призыв отозваться не сметь,В приближении видеть коварностьИ где правда, где ложь угадать не суметь.
Горько на милое словоПринужденно шутить, одевая ответы в броню.Было время — я жаждала зоваИ ждала, и звала. (Я того, кто не шел, — не виню).
Горько и стыдно скрываться,Не любя, но ценя и за ценного чувствуя боль,На правдивый призыв не суметь отозваться, —Тяжело мне играть эту первую женскую роль!
<1913–1914>
«Ты, чьи сны еще непробудны…»
Ты, чьи сны еще непробудны,Чьи движенья еще тихи,В переулок сходи Трехпрудный,Если любишь мои стихи.
О, как солнечно и как звездноНачат жизненный первый том,Умоляю — пока не поздно,Приходи посмотреть наш дом!
Будет скоро тот мир погублен,Погляди на него тайком,Пока тополь еще не срубленИ не продан еще наш дом.
Этот тополь! Под ним ютятсяНаши детские вечера.Этот тополь среди акацийЦвета пепла и серебра.
Этот мир невозвратно-чудныйТы застанешь еще, спеши!В переулок сходи Трехпрудный,В эту душу моей души.
<1913>
Восклицательный знак
Сам не ведая как,Ты слетел без раздумья,Знак любви и безумья,Восклицательный знак!
Застающий врасплохТайну каждого . . . . . .. . . . . . . . . . . . . . .Заключительный вздох!
В небо кинутый флаг —Вызов смелого жеста.Знак вражды и протеста,Восклицательный знак!
<1913>
