Чёрный снег: война и дети - Коллектив авторов
Сегодня – мой сосед…
В ночи к нему
позвали не врача, а санитаров.
…Теперь ты понимаешь,
почему
Меня вторым укрыли одеялом!
О тех, кого нельзя забыть
Мне кажется:
когда гремит
салют,
Погибшие блокадники
встают.
Они к Неве по улицам идут,
как все живые.
Только не поют.
Не потому,
что с нами не хотят,
а потому,
что мёртвые молчат.
Мы их не слышим,
мы не видим их,
Но мёртвые
всегда среди живых.
Идут и смотрят,
будто ждут
ответ:
ты этой жизни
стóишь или нет?..
«Блокады нет…»
Блокады нет…
Уже давно
напрасно
напоминает надписью стена
о том,
что «наиболее опасна
при артобстреле
эта сторона».
Обстрел покоя
больше не нарушит,
сирены по ночам
не голосят…
Блокады нет.
но след блокадный
в душах —
как тот
неразорвавшийся снаряд.
Он может никогда
не разорваться.
О нём на время
можно позабыть.
Но он в тебе.
И нет для ленинградцев
сапёров,
чтоб снаряд тот
разрядить.
Пусть видит враг!
Сверху видно,
как сброшенный им же фугас
превращает
дома ленинградские
в груды.
Только жаль,
что пилоту не видно оттуда
наших лиц,
наших сомкнутых губ,
наших глаз.
Он бы столько увидел!
Листовки
Над городом
Фашистские листовки:
«Сдавайтесь
и свергайте комиссаров!»
Нам обещают
жизнь без голодовки,
покой
взамен блокадного кошмара.
Им не понять,
что люди
здесь, в кольце,
солдат и комиссар —
в одном лице.
Города
Когда тебя проносят поезда
через страну,
нередко замечаешь:
давно знакомы эти города,
а этих
почему-то ты не знаешь.
Потом поймёшь:
здесь не было боёв,
их не сдавали
и опять не брали…
Мы в юности
названья городов
по сводкам фронтовым
запоминали.
Дорога жизни
Они
лежали на снегу
недалеко от города.
Они везли сюда
муку´.
И умерли от голода…
Роза
– Смотрите, люди, что я принесла! —
сказала нам однажды санитарка
и развернула комнатную розу:
– Блокадница!.. Бывает же такое!.. —
За ними долгий путь лежал из дома
сквозь стужу и февральскую метель.
Ту розу мы поставили в стакан.
И вся палата – двадцать человек —
потом часами на неё смотрела.
И уголки людских застывших губ
Вдруг вздрагивали медленной улыбкой.
И выцветшие, впалые глаза
светлели на какое-то мгновенье…
Когда её по комнате несли,
то прикрывали бережно ладонью,
как будто ветер мог её задуть.
Так берегут горящую свечу,
когда в дому не остаётся спичек…
Она жила недолго, эта роза.
На третий день во время артобстрела
всё дрогнуло – и роза пошатнулась,
и уронила первый лепесток,
потом второй…
…Ты извини: опять
на твой вопрос я про себя ответил.
Люблю ли розы, спрашиваешь ты?..
27 января 1944 года
За залпом залп
гремит салют.
Ракеты в воздухе горячем
цветами пёстрыми цветут.
А ленинградцы
тихо плачут.
Ни успокаивать пока,
ни утешать людей не надо.
Их радость
слишком велика —
Гремит салют над Ленинградом!
Их радость велика,
но боль
заговорила и прорвалась:
на праздничный салют
с тобой
Пол-Ленинграда не поднялось…
Рыдают люди, и поют,
и лиц заплаканных не прячут.
Сегодня в городе —
Салют!
Сегодня ленинградцы
плачут…
Ленинградские деревья
Им долго жить —
зелёным великанам,
когда пройдёт
блокадная пора.
На их стволах —
осколочные раны,
но не найти рубцов от топора.
И тут не скажешь:
сохранились чудом.
Здесь чудо или случай
ни при чём…
…Деревья!
Поклонитесь низко людям
и сохраните память
о былом.
Они зимой
сжигали всё, что было:
шкафы и двери,
стулья и столы.
Но их рука
деревьев не рубила.
Сады не знали
голоса пилы.
Они зимой,
чтоб как-нибудь согреться —
хоть на мгновенье, —
книги, письма жгли.
Но нет
садов и парков по соседству,
которых бы они не сберегли!
Не счесть
погибших в зимнее сраженье.
Никто не знает будущих утрат.
Деревья остаются подтвержденьем,
что, как Россия,
вечен Ленинград!
Им над Невой
шуметь и красоваться,
шагая к людям будущих годов.
…Деревья!
Поклонитесь ленинградцам,
закопанным в гробах и без гробов.
«Врач требует…»
Врач требует:
надо лечиться.
Сложу чемодан наугад.
Соседи решат,
что в больницу.
А я —
на вокзал, в Ленинград!
Приеду —
и с поезда прямо
туда, где ликует Нева,
где взоры слепит панорама,
которая вечно нова.
