Том 4. Поэмы, сказки - Александр Сергеевич Пушкин

И прочее… всё, что придумать мог, –

Творец любил восточный, пестрый слог.

Потом, призвав любимца Гавриила,

Свою любовь он прозой объяснял.

Беседы их нам церковь утаила,

Евангелист немного оплошал!

Но говорит армянское преданье,

Что царь небес, не пожалев похвал,

В Меркурии архангела избрал,

Заметя в нем и ум, и дарованье, –

И вечерком к Марии подослал.

Архангелу другой хотелось чести;

Нередко он в посольствах был счастлив;

Переносить записочки да вести

Хоть выгодно, но он самолюбив,

И славы сын, намеренье сокрыв,

Стал нехотя услужливый угодник

Царю небес… а по-земному сводник.

 Но, старый враг, не дремлет сатана!

Услышал он, шатаясь в белом свете,

Что бог имел еврейку на примете,

Красавицу, которая должна

Спасти наш род от вечной муки ада.

Лукавому великая досада –

Хлопочет он. Всевышний между тем

На небесах сидел в унынье сладком,

Весь мир забыл, не правил он ничем –

И без него всё шло своим порядком.

 Что ж делает Мария? Где она,

Иосифа печальная супруга?

В своем саду, печальных дум полна,

Проводит час невинного досуга

И снова ждет пленительного сна.

С ее души не сходит образ милый,

К архангелу летит душой унылой.

В прохладе пальм, под говором ручья

Задумалась красавица моя;

Не мило ей цветов благоуханье,

Не весело прозрачных вод журчанье…

И видит вдруг: прекрасная змия,

Приманчивой блистая чешуею,

В тени ветвей качается над нею

И говорит: «Любимица небес!

Не убегай, – я пленник твой послушный…»

Возможно ли? О, чудо из чудес!

Кто ж говорил Марии простодушной,

Кто ж это был? Увы, конечно, бес.

 Краса змии, цветов разнообразность,

Ее привет, огонь лукавых глаз

Понравились Марии в тот же час.

Чтоб усладить младого сердца праздность,

На сатане покоя нежный взор,

С ним завела опасный разговор:

 «Кто ты, змия? По льстивому напеву,

По красоте, по блеску, по глазам –

Я узнаю того, кто нашу Еву

Привлечь успел к таинственному древу

И там склонил несчастную к грехам.

Ты погубил неопытную деву,

А с нею весь адамов род и нас.

Мы в бездне бед невольно потонули.

Не стыдно ли?»

        – «Попы вас обманули,

И Еву я не погубил, а спас!»

– «Спас! от кого?»

        – «От бога».

            – «Враг опасный!»

– «Он был влюблен…»

        – «Послушай, берегись!»

– «Он к ней пылал…»

        – «Молчи!»

            – «…любовью страстной,

Она была в опасности ужасной».

– «Змия, ты лжешь!»

        – «Ей-богу!»

            – «Не божись».

– «Но выслушай…»

        Подумала Мария:

«Нехорошо в саду, наедине,

Украдкою внимать наветам змия,

И кстати ли поверить сатане?

Но царь небес меня хранит и любит,

Всевышний благ: он, верно, не погубит

Своей рабы, – за что ж? за разговор!

К тому же он не даст меня в обиду.

Да и змия скромна довольно с виду.

Какой тут грех? где зло? пустое, вздор!» –

Подумала и ухо приклонила,

Забыв на час любовь и Гавриила.

Лукавый бес, надменно развернув

Гремучий хвост, согнув дугою шею,

С ветвей скользит – и падает пред нею;

Желаний огнь во грудь ее вдохнув,

Он говорит:

      «С рассказом Моисея

Не соглашу рассказа моего:

Он вымыслом хотел пленить еврея,

Он важно лгал, – и слушали его.

Бог наградил в нем слог и ум покорный,

Стал Моисей известный господин,

Но я, поверь, – историк не придворный,

Не нужен мне пророка важный чин!

 Они должны, красавицы другие,

Завидовать огню твоих очей;

Ты рождена, о скромная Мария,

Чтоб изумлять адамовых детей,

Чтоб властвовать над легкими сердцами,

Улыбкою блаженство им дарить,

Сводить с ума двумя-тремя словами,

По прихоти – любить и не любить…

Вот жребий твой. Как ты – младая Ева

В своем саду скромна, умна, мила,

Но без любви в унынии цвела;

Всегда одни, глаз-на-глаз, муж и дева

На берегах Эдема светлых рек

В спокойствии вели невинный век.

Скучна была их дней однообразность.

Ни рощи сень, ни молодость, ни праздность –

Ничто любви не воскрешало в них;

Рука с рукой гуляли, пили, ели,

Зевали днем, а ночью не имели

Ни страстных игр, ни радостей живых…

Что скажешь ты? Тиран несправедливый,

Еврейский бог, угрюмый и ревнивый,

Адамову подругу полюбя,

Ее хранил для самого себя…

Какая честь и что за наслажденье!

На небесах, как будто в заточенье,

У ног его молися да молись,

Хвали его, красе его дивись,

Взглянуть не смей украдкой на другого,

С архангелом тихонько молвить слово;

Вот жребий той, которую творец

Себе возьмет в подруги наконец.

И что ж потом? За скуку, за мученье

Награда вся дьячков осиплых пенье,

Свечи, старух докучная мольба,

Да чад кадил, да образ под алмазом,

Написанный каким-то богомазом…

Как весело! Завидная судьба!

 Мне стало жаль моей прелестной Евы;

Решился я, создателю назло,

Разрушить сон и юноши, и девы.

Ты слышала, как всё произошло?

Два яблока, вися на ветке дивной

(Счастливый знак, любви символ призывный),

Открыли ей неясную мечту,

Проснулося неясное желанье;

Она свою познала красоту,

И негу чувств, и сердца трепетанье,

И юного супруга наготу!

Я видел их! любви – моей науки –

Прекрасное начало видел я.

В глухой лесок ушла чета моя…

Там быстро их блуждали взгляды, руки…

Меж милых ног супруги молодой,

Заботливый, неловкий и немой,

Адам искал восторгов упоенья,

Неистовым исполненный огнем,

Он вопрошал источник наслажденья

И, закипев душой, терялся в нем…

И, не страшась божественного гнева,

Вся в пламени,