Борис Слуцкий - Том 3. Стихотворения, 11972–1977

ДНЕМ И НОЧЬЮ

Днем рассуждаешь.Ночью мыслишь,и годы, а не деньги, числишь,и меришь не на свой аршин,а на величие вершин.

Днем загоняем толки в догмы,а ночью          поважней                           итог мыподводим,пострашнейитог.Он прост,необратим,жесток.

ШКОЛА ВОЙНЫ

Школа многому не выучила —не лежала к ней душа.Если бы война не выручила,не узнал бы ни шиша.

Жизни, смерти, счастья, болия не понял бы вполне,если б не учеба в поле —не уроки на войне.

Объяснила, вразумила,словно за руку взяла,и по самой сути мира,по разрезу, провела.

Кашей дважды в день кормила,водкой потчевала ивразумила, объяснилавсе обычаи свои.

Был я юным, стал я мудрым,был я сер, а стал я сед.Встал однажды рано утроми прошел насквозь весь свет.

ЗВЕЗДНЫЕ РАЗГОВОРЫ

Тишина никогдане бывает вполне тишиной.Слышишь звоны? Звездагромыхает в ночи ледяной.

Зацепилась зубцомза звезды проходящей обгон.Вот и дело с концом —происходит вселенский трезвон.

И набат мировойобъявляет пожар мировойнад моей головой,от внимания еле живой.

Так и заведено́:слышать звезд на осях оборотникому не дано!Каждый сам это право берет.

Посчастливилось мне —я услышал, совсем молодойна родной стороне,как звезда говорит со звездой.

ОБГОН

А. Межирову

Обгоняйте, и да будете обгоняемы!Скидай доспех!Добывай успех!Поэзия не только езда в незнаемое,но также снег,засыпающий бег.

Вот победитель идет вперед,вот побежденный,тихий, поникший,словно погибший,медленнов раздевалку бредет.

Сыплется снег,но бег продолжается.Сыплется снег,метель разражается.Сыплется, сыплетсяснег, снег, снег,но продолжаетсябег, бег, бег.

Снег засыпает белыми тоннамивсех — победителей с побежденными,скорость               с дорожкой беговойи чемпиона с — вперед! — головой!

ЛЮБОВЬ К СТАРИКАМ

Я любил стариков и любви не скрывал.Я рассказов их длительных не прерывал,понимая,что витиеватая фраза —не для красного, остренького словца,для того,чтобы высказать всю, до конца,жизнь,чтоб всю ее сформулировать сразу.

Понимавшие все, до конца, старики,понимая любовь мою к ним,не скрывалииз столбцови из свитков своихни строки:то, что сам я в те годы узнал бы едва ли.

Я вопросом благодарил за ответ,и катящиеся,словно камни по склону,останавливались,вслушивались благосклоннои давали совет.

ЗАХАРОВА КО МНЕ!

Шестнадцать лет на станции живуу опоясывающей Москвудороги,             и пятнадцать лет ночамипытались все Захарова найти.По звукоусилительной сетипятнадцать лет: «Захарова!» —кричали.

Я прежде обижался, но привык,что на путях железных и прямыхк Захарову диспетчера́ взывают.Днем не слыхать. Но только кончен день,журят, стыдят и обличают лень,для спешных объяснений вызывают.

Как вечереет,                  с Захаровым беда!А я его не видел никогда,но без труда воображу, представлю,как слышит он:                       «Захарова ко мне!»,как он ругается                         и в сторонебредет фигурачеткая, простая.

Пятнадцать лет кричали, а потомзамолкли.               О Захарове о томпримерно год ни слуху и ни духу.Исправился?На пенсию ушел?Работу поспокойнее нашел?Не избежал смертельного недуга?

Как хочется, чтоб он был жив и здрав,захаровский                    чтобы тревожил нравв ином краю диспетчера иного.А если он на пенсии давно —пускай играет в парке в доминои слышит:«Прозевал Захаров снова!»

НАГЛЯДНАЯ СУДЬБА

Мотается по универмагупотерянное дитя.Еще о розыске бумагуне объявляли.Миг спустяобъявят,мать уже диктуетдиректору набор примет,а ветер горя дует, дует,идет решительный момент.

Засматривает тете каждойв лицо:не та, не та, не та! —с отчаянной и горькой жаждой.О, роковая пустота!Замотаны платочком ушки,чернеет родинка у ней:гремят приметы той девчушкинад этажами все сильней.

Сейчас ее найдут, признают,за ручку к маме отведути зацелуют, заругают.Сейчас ее найдут, найдут!Быть может, ей и не придетсястолкнуться больше никогдас судьбой, что на глазах прядется:нагая, наглая беда.

ОДИННАДЦАТОЕ ИЮЛЯ

Перематывает обмотку,размотавшуюся обормотку,сорок первого года солдат.Доживет до сорок второго —там ему сапоги предстоят,а покудова он суровобестолковый поносит снаряд.

По ветру эта брань несетсяи уносится через плечо.Сорок первого года солнцебыло, помнится, горячо.Очень жарко солдату. Душно.Доживи, солдат, до зимы!До зимы дожить еще нужно,нужно, чтобы дожили мы.

Сорок первый годок у века.У войны — двадцать первый денек.А солдат присел на пенеки глядит задумчиво в реку.

В двадцать первый день войныо столетии двадцать первомстоит думать солдатам?Должны!Ну, хотя б для спокойствия нервам.Очень трудно до завтра дожить,до конца войны — много легче.А доживший сможет на плечигруз истории всей возложить.

Посредине примерно лета,в двадцать первом военном дне,заседает солдат на пне,и как точно помнится мне —резь в глазах от сильного света.

ЗВУКОВАЯ ИГРА

Я притворялся танковой колонной,стальной, морозом досиня каленной,непобедимой, грозной, боевой, —играл ее, рискуя головой.

Я изменял в округе обстановку,причем имея только установкузвуковещательную на грузовике, —мы действовали только налегке.

Страх и отчаянье врага постигнув,в кабиночку фанерную я лези ставил им пластинку за пластинкой —проход колонны танков через лес.

Колонна шла, сгибая березняк,ивняк, дубняк и всякое такое,подскакивая на больших корнях —лишая полк противника покоя.

С шофером и механиком втроеммы выполняли полностью объемее работы — немцев отвлекали,огонь дивизиона навлекали.

Противник настоящими палил,боекомплекты боевые тратил,доподлинные деревца валил,а я смеялся: ну, дурак, ну, спятил!

Мне было только двадцать пять тогда,и я умел только пластинки ставитьи понимать, что горе не беда,и голову свою на карту ставить.

«Привычка записывать сны…»

Привычказаписывать сны —при спичке,при свете луны,при отблеске фонаря,неверной спросонок рукою!Образовалось не зряобыкновенье такое.

Покудова сон не забыт,из Леты едва только вынут,пока не засунут за быт,за явь до конца не задвинут,он — рифмы реальности.Они небо в руке — отраженье.Он — вечных трудов и временмгновенное преображенье.Не наши ли вещие сныв случайной своей красотев стихах повторены,запечатлены на холсте?

ПРЕТЕНЗИЯ К АНТОКОЛЬСКОМУ