Альфред Теннисон - Волшебница Шалотт и другие стихотворения

ТИРЕСИЙ

Хотел бы я вернуться в те года,Когда зари багрянец, проникаяСквозь кровлю век, будил мои глаза,Еще живые, ищущие жадноЗначений, спрятанных в полете птиц,В извивах пламени над алтарями,И вещих знаков для мужей и жен,И тайн, одним богам принадлежащих.А боги, сын мой, сколько ни молись им,Куда злопамятней земных владык.Арес пылает гневом до сих пор:Он зол на весь ваш род, что происходитОт Кадма, чьим ударом умерщвленТам, у реки, на склоне КиферонаСвернувшийся в чудовищные кольцаГигантский змей, злосчастное отродьеВоинственного бога…

Эта быль,Рассказанная старцем седовласым, —Таким, как я, — когда я был, как ты,В меня вселила жаркое желаньеУзреть незримых, разглядеть яснейТех, что колеблют небеса и воды —И всё ж земным подвержены страстям.Тогда вокруг подножья ГеликонаВсе земли исходил я до клочкаВот этими ногами. Я взбиралсяИ в горы: мне казалось, до боговС вершины легче дотянуться взглядом.

Однажды на макушке той скалы,Где отдыхает по дороге в небоСестра меньшáя солнца, серебромОкрестные долины заливая, —Прилег я в полдень. Хоть прошло с тех порТвоих пять жизней, этот день я помню.Мне камень раскаленный руки жег,И вдоль ручья побрел искать я тени.Ручей сбегал во впадину, и там,В тени олив, увидел я Афину:Богиня, из купальни выходя,Одной ступней еще в воде струистой,Коленом белоснежным опершисьО бережок, таким лучилась гневом,И золото волос, и грозный шлем,Венчавший груду сброшенных доспехов,И девственная грудь, и взгляд разящийСияли так, что мой затмился взор,Лишь дивный голос прогремел во мраке:«Узревший слишком много, стань слепцом!Несущий истину, слыви безумцем!»…

О сын мой, тайным зреньем, здесь, во мне,За гранью тьмы, — ее досель я вижу:Такой невыносимой красотыЛюдскому не создать воображенью,Из мрамора не изваять… представь:Один лишь взгляд — и мрак — и дар внезапный,Пророческий, проклятый, слепотойОплаченный, насмешками, неверьем!Сто раз я предрекал им глад и мор,Потоп, землетрясенья и пожары,И гнев богов, — сто раз я призывалИх к жертвам искупительным, — не слышат,Не верят! Я бессилен пред Судьбой,Мой дар бесплоден. Если жаждет кровиТолпа, к войне губительной стремясь,Разумные слова ей — словно травкаДля льва голодного. Когда встаетНа брата брат в усобице кровавой,Толкающей обоих под ярмоК соседним государям, — я не властенПресечь безумства черни и царей.А кто хоть раз мои услышал речиО том, что тирания одногоЛишь предвещает тиранию многих?Или о том, что власть толпы ведетНазад, к единовластию тирана?Я не умел остановить войнуИ на войне был никому не нужен, —О мука сознавать свое бессильеИ мучиться из-за грядущих мук!Хоть кто-нибудь взглянул бы мимоходом —Как на скульптуры знатных горожанНа площади — и молвил: «Прорицатель,Ведь ты был прав!»

Да где там! Никогда.В деяньях познается добродетель,А тот, кто для деяний слишком слаб,Тот сам себе и узник, и темница,Источник утешенья и сосуд.

Ты видишь, Менекей, всё то, что слышуЯ слишком ясно: за волной волнаПодкатывает к семивратным Фивам.К нам движется война: скрипит обозПод бременем ее, звенят доспехи,Стучат копыта, нивы стерты в прахИ стены города трещат под градомКамней и стрел, Аресовых даров.Истерзаны безжалостным тараном,Кренятся башни, что возведеныПод звуки струн священных; отовсюдуНесутся стоны: враг, того гляди,Ворвется в крепость. Матери младенцев,Рассвет едва узревших, старики,Бредущие к закату, жены, девы, —Все молят, припадая к алтарям:«Спасите нас!»

И ты спасти их можешь.Мои глаза твоих не видят глаз,Но ясно видят, что в тебе спасеньеФив осажденных. Прошлой ночью мнеСам бог войны, Арес, кому отрадныЛюдские жертвы, — грозный, весь в крови, —Из тьмы явился, будто с поля брани:Шлем в молниях, копье наперевес,И проревел: «Конец проклятым Фивам!Иссякнет семя Кадма, коль в родуНе сыщется безумец благородный,Что сам, своей рукою…»

Мальчик мой!Нет в мире звука чище и прекрасней,Чем звук имен, принадлежавших тем,Кто отдал жизнь за милую отчизну:Они зовут на подвиги, в сердцахВеликодушье будят и отвагу.Потомки их прочтут спустя векаНа мраморе колонн мемориальных —И воспоют героев прежних дней,У них перенимая честь и доблестьИ силы черпая для славных дел.

Судьба твоя завидна, ибо в жизниВсего важней достойно умереть.Ты можешь отказаться: горожанеДобром тебя не вспомнят — ну так что ж!Но если ты решишься — ведь недаромКровь Кадмова течет в тебе — тогдаВсе камни этих стен единым эхомТебя восславят, камни мостовойТвердить под каждым кованым копытомТвое лишь станут имя, и ручейНа склоне Киферона не устанетТвой подвиг пересказывать взахлебСпасенным Фивам…

Вход в пещеру ЗмеяПочти зарос — так говорили мне.Пред ним площадка, где любил ночамиСвои свивать он кольца, и плита,Алтарь напоминающая: преждеНа ней дремал неумолимый Сфинкс.Грудь женская, чудовищные крыльяИ лапы льва, — там, в пропасти, на днеБелеют кости жертв, а рядом с ними —Его скелет: речь мудреца услышав,От ярости он прыгнул со скалы.Ты, сын мой, не таков: ты внемлешь кроткоТому, кто мудр, и ты поверишь мне,Ослабив тем проклятие Паллады,И сам в себе прервешь биенье жизни,Чтоб кровью загасить Ареса гнев.Без страха погрузишься ты во тьму,Лишь радуясь, что солнце, звезды, месяцНе озаряют так людских сердец,Как весть о подвиге.

Ступай к пещереИ девственную жизнь свою отдайВо искупленье зла.

Моей ладониКоснулся… Что-то капнуло… Ушел.Отныне он бессмертен.

Хорошо быИ мне уйти на отдых, в мир теней,Потолковать с умершими царями,Владельцами скалистых островков,Богами навещаемых, — послушатьИх речи мудрые: здесь, у людей,Цена им грош, а там они бесценны, —Глазами отыскать знакомцев старых,Взглянуть на состязанья колесниц,На травлю льва — вернее, львиной тени,На битвы, где герои прежних днейСтяжают славу, где златые струныЗвенят, про их геройские делаСлагая героические гимны,Где стелется благоуханный дымТого костра, что на вершине дальней,Один в ночи, пылает для богов.

«В ночи пылает для богов»…Тут я подумал, ставя точку,Что друг мой, честен и суров,Пожалуй, счел бы эту строчкуНапыщенной; сказал бы он,Что под конец я разболтался…Но грянул погребальный звон,Мой рай античный зашатался;И сказку греческую вдругСмешала с явью боль потери —Ее не выслушает друг:Так гости шумные у двериТолпятся, опоздав на час,С далеких съехавшись окраин,Но дом закрыт, огонь погасИ навсегда ушел хозяин.Затмился дружбы щедрый свет,Из тьмы ночной во тьму инуюУшел во сне… Во тьму? О нет!В зарю — не в тусклую, земную,Но в лучезарный, вечный свет:Ведь если там лишь ночь без края,Зачем томиться столько лет,Себя трудами изнуряя?Зачем теперь мне жизнь моя —Деньки минувшие с любовьюПеребирать? Ушли друзья,Он был последний. К изголовьюКладу венок — всему венец —Да будет вечный дан покой нам,И повести моей конецДа будет мирным и достойным.

М. Бородицкая

MERLIN AND THE GLEAM

O young Mariner,You from the havenUnder the sea-cliff,You that are watchingThe gray MagicianWith eyes of wonder,I am Merlin,And I am dying,I am MerlinWho follow The Gleam.

Mighty the WizardWho found me at sunriseSleeping, and woke meAnd learn’d me Magic!Great the Master,And sweet the Magic,When over the valley,In early summers,Over the mountain,On human faces,And all around me,Moving to melody,Floated The Gleam.

Once at the croak of a Raven who crost it,A barbarous people,Blind to the magic,And deaf to the melody,Snarl’d at and cursed me.A demon vext me,The light retreated,The landskip darken’d,The melody deaden’d,The Master whisper’d‘Follow The Gleam.’

Then to the melody,Over a wildernessGliding, and glancing atElf of the woodland,Gnome of the cavern,Griffin and Giant,And dancing of FairiesIn desolate hollows,And wraiths of the mountain,And rolling of dragonsBy warble of water,Or cataract musicOf falling torrents,Flitted The Gleam.

Down from the mountainAnd over the level,And streaming and shining onSilent river,Silvery willow,Pasture and plowland,Innocent maidens,Garrulous children,Homestead and harvest,Reaper and gleaner,And rough-ruddy facesOf lowly labour,Slided The Gleam —

Then, with a melodyStronger and statelier,Led me at lengthTo the city and palaceOf Arthur the king;Touch’d at the goldenCross of the churches,Flash’d on the Tournament,Flicker’d and bicker’dFrom helmet to helmet,And last on the foreheadOf Arthur the blamelessRested The Gleam.

Clouds and darknessClosed upon Camelot;Arthur had vanish’dI knew not whither,The king who loved me,And cannot die;For out of the darknessSilent and slowlyThe Gleam, that had waned to a wintry glimmerOn icy fallowAnd faded forest,Drew to the valleyNamed of the shadow,And slowly brighteningOut of the glimmer,And slowly moving again to a melodyYearningly tender,Fell on the shadow,No longer a shadow,But clothed with The Gleam.

And broader and brighterThe Gleam flying onward,Wed to the melody,Sang thro’ the world;And slower and fainter,Old and weary,But eager to follow,I saw, wheneverIn passing it glanced uponHamlet or city,That under the CrossesThe dead man’s garden,The mortal hillock,Would break into blossom;And so to the land’sLast limit I came —And can no longer,But die rejoicing,For thro’ the MagicOf Him the Mighty,Who taught me in childhood,There on the borderOf boundless Ocean,And all but in HeavenHovers The Gleam.

Not of the sunlight,Not of the moonlight,Not of the starlight!О young Mariner,Down to the haven,Call your companions,Launch your vessel,And crowd your canvas,And, ere it vanishesOver the margin,Alter it, follow it,Follow The Gleam.

МЕРЛИН И ЛУЧ