Борис Корнилов - Избранное
<1936>
Зоосад. — Впервые: «Литературный современник», 1936, № 1.
Ночные рассуждения
Ветер ходит по соломе.За окном темным-темно,К сожаленью, в этом домеПерестали пить вино.
Гаснет лампа с керосином.Дремлют гуси у пруда…Почему пером гусинымНе писал я никогда?
О подруге и о друге,Сочинял бы про людей,Про охоту на Ветлуге,Про казацких лошадей.
О поступках,О проступкахТы, перо, само пиши,Сам себя везде простукав,Стал бы доктором души.
Ну, так нет…Ночною теньюВозвышаясь над столом,Сочиняю сочиненьяСамопишущим пером.
Ветер ползает по стенам.Может, спать давно пора?Иностранная система(«Паркер», что ли?)У пера.
Тишина…Сижу теперь я,Неприятен и жесток.Улетают гуси-перьяКосяками на восток.
И о чем они толкуют?Удивительный народ…Непонятную такуюРечь никто не разберет.
Может быть, про дом и лес мой,Про собак — моих друзей?..Все же было б интересноПонимать язык гусей…
Тишина идет немаяПо моей округе всей.Я сижу, не понимаяРазговорчивых гусей.
<1936>
Ночные рассуждения. — Впервые: «30 дней», 1936, № 6.
Разговор
Верно, пять часов утра,не боле.Я иду —знакомые места…Корабли и яхты на приколе,и на набережной пустота.Изумительный властитель тронаи властитель молодой судьбы —Медный всадникподнял першерона,яростного, злого,на дыбы.Он, через реку коня бросая,города любуется красой,и висит нога его босая, —холодно, наверное, босой!Ветры дуют с оста или с веста,всадник топчет медную змею…Вот и вы пришлина это место —я вас моментально узнаю.Коротко приветствие сказали,замолчали,сели покурить…Александр Сергеевич,нельзя лис вами по душам поговорить?Теснотой и скукой не обижу:набережная — огромный зал.Вас таким, тридцатилетним, вижу,как тогда Кипренский написал.И прекрасен,и разнообразен,мужество,любовьи торжество…Вы простите —может, я развязен?Это — от смущенья моего!Потому что по местам окрестнымот пяти утра и до шестивы со мной —с таким неинтересным —соблаговолили провести.Вы переживете бронзы тленьеи перемещение светил, —первое свое стихотвореньея планиде вашей посвятил.И не только я,а сотни, может,в будущие грозы и боивам до бесконечия умножатлюди посвящения свои.Звали вы от горя и обмановв легкое и мудрое житье,и Сергей Уварови Романовполучили все-таки свое.Вы гуляли в царскосельских соснах —молодые, светлые года, —гибель всех потомков венценосныхвы предвидели еще тогда.Пулями народ не переспоря,им в Аничковом не поплясать!Как они до Черного до моряудирали —трудно описать!А за ними прочих вереница,золотая рухлядь,ерунда —их теперь питает заграница,вы не захотели бы туда!Бьют часы уныло…Посветало.Просыпаются…Поют гудки…Вот и собеседника не стало —чувствую пожатие руки.Провожаю взглядом…Виден слабо…Милый мой,неповторимый мой…Я иду по Невскому от Штаба,на Конюшенной сверну домой.
<1936>
Разговор. — Впервые: «Юный пролетарий», 1936, № 20.
Пирушка
Сегодня ты сызнова в Царском,От жженки огонь к потолку,Гуляешь и плачешь в гусарскомЛихом, забубенном полку.
В рассвете большом, полусонномЛикует и бредит душа,Разбужена громом и звономБокала,Стиха,Палаша.
Сражений и славы искатель,И думы всегда об одном —И пьют за свободу,И скатертьЗалита кровавым вином.
Не греет бутылка пустая,Дым трубочный, легкий, змеист,Пирушка звенит холостая,Читает стихи лицеист.Овеянный раннею славойВ рассвете совсем дорогом,Веселый,Задорный,Кудрявый…И все замолчали кругом.
И видят — мечами хранимый,В полуденном, ясном огне,Огромною едет равнинойРуслан-богатырь на коне.
И новые, полные мести,Сверкающие стихи, —Россия — царево поместье —Леса,Пустыри,Петухи.
И все несравненное этоВрывается в сладкий уют,Качают гусары поэтаИ славу поэту поют.
Запели большую, живуюИ радостную от души,Ликуя, идут вкруговуюБокалы, стаканы, ковши.
Наполнена зала угаром,И сон, усмиряющий вновь,И лошади снятся гусарам,И снится поэту любовь.
Осыпаны трубок золою,Заснули они за столом…А солнце,Кипящее, злое,Гуляет над Царским Селом.
<1936>
Пирушка. — Впервые: «Литературный современник», 1937, № 1.
В селе Михайловском
Зима огромна,Вечер долог,И лень пошевелить рукой.Содружество лохматых елокОберегает твой покой.Порой метели заваруха,Сугробы встали у реки,Но вяжет нянюшка-старухаНа спицах мягкие чулки.На поле ветер ходит вором,Не греет слабое вино,И одиночество, в которомТебе и тесно, и темно.Опять виденья встали в ряд.Закрой глаза.И вот румяныйОнегин с Лариной ТатьянойИдут,О чем-то говорят.Прислушивайся к их беседе,Они — сознайся, не таи —Твои хорошие соседиИ собеседники твои.Ты знаешь ихнюю дорогу,Ты их придумал,Вывел в свет.И пишешь, затая тревогу:«Роняет молча пистолет».И сердце полыхает жаром,Ты ясно чувствуешь: беда!И скачешь на коне поджаром,Не разбирая где, куда.И конь храпит, с ветрами споря,Темно,И думы тяжелы,Не ускакать тебе от горя,От одиночества и мглы.Ты вспоминаешь:Песни были,Ты позабыт в своей беде,Одни товарищи в могиле,Другие — неизвестно где.Ты окружен зимой суровой,Она страшна, невесела.Изгнанник волею царевой,Отшельник русского села.Наступит вечер.Няня вяжет.И сумрак по углам встает.Быть может, няня сказку скажет,А может, песню запоет.Но это что?Он встал и слышитЯзык веселый бубенца,Всё ближе,Перезвоном вышит,И кони встали у крыльца.Лихие кони прискакалиС далеким,Дорогим,Родным…Кипит шампанское в бокале,Сидит товарищ перед ним.Светло от края и до краяИ хорошо.Погибла тьма,И Пушкин, руку простирая,Читает «Горе от ума».Через пространство тьмы и света,Через простор,Через уютДва Александра,Два поэта,Друг другу руки подают.А ночи занавес опущен,Воспоминанья встали в ряд.Сидят два друга,Пушкин, Пущин,И свечи полымем горят.Пугает страхами леснымиСтрана, ушедшая во тьму,Незримый Грибоедов с ними,И очень хорошо ему.Но вот шампанское допито…Какая страшная зима,Бьет бубенец,Гремят копыта…И одиночество…И тьма.
<1936>
