Велимир Хлебников - Том 6/2. Доски судьбы. Заметки. Письма
Скоро Самара. Там я опущу письмо.
Пока всего доброго, холи и неги осенней.
Прощаюсь с Шурой (с ним я по рассеянности не прощался). Пусть он напечатается – рыбье брюшко и павдинские хвостики.
Его адрес советую переслать мне при первом письме в Астрахань.
Вчера покушал осетринки, в чем и вас прошу в уме участвовать.
Остаюсь и так далее.
Симбирец
Скоро Жигулевские ворота.
На пароходе больше ничего не остается делать, кроме посланий, облитых горечью и злостью, к родичам и уродичам.
Синий мешок я взял из ящика у Пчеловода!!!?
Казань все та же, а люди хуже: у молодежи преподлые лица людей под сорок.
37. Е. Н. Хлебниковой (Астрахань, 5 сентября 1911 г. – в Алферово, Симбирской губ.)*
Вот я в Астрахани. Видел Бориса и Зинаиду Семеновну. С парохода прямо отправился на скачки. Борис и Зинаида Семеновна шлют поцелуи, приветы порознь, с перечислением адресатов, и вместе. Они отнеслись самым радушным образом и отводят по-родственному мне уголок.
Подробности письмом.
Калмыки скачут отлично, с большим чувством.
38. В. А. Хлебникову (Петербург, 26 октября 1911 г. – в Алферово, Симбирской губ.)*
Мой адрес: Васильевский остров, 12 линия, дом 63, кв. 133. В университете недоимка в 50 р.
Я, может быть, перейду в Археологический.
Обдумаю.
39. Е. В. Хлебниковой (Херсон, 23 апреля 1912 г. – в Казань)*
Жму дружески руку и сообщаю, что скоро пришлю новый тяп-да-ляп – именуется «Разговор учителя и ученика».
Издаю его на собственные средства (15 руб.). Вообще здесь можно издать книжку рублей за десять. И за лето выпущу на Божий свет еще одну книжку.
Поклон глубокоуважаемой Маланье Якимовне и Елизавете Григорьевне и всем молодым вьюношам. Я уже считаю себя старцем и жду появления седин.
Как процветает Казань? Я уверен, что загляну в нее как-нибудь.
Жалко, что я не должен надеяться получить ответ, так как адреса не имею. Когда книжка будет напечатана, я пришлю ее. Пусть она вызовет взрыв негодования или же равнодушия. Это судьба всех книг.
Наверное, в Казани очень хорошо.
Шлю – что, сам не знаю. Будьте здоровы. Поклон.
Херсон, Богородицкая ул., д. Волохина.
Скоро уеду, не знаю куда.
40. Андрею Белому (Херсон, май 1912 г. – в Москву)*
«Серебряный голубь» покоряет меня, и я посылаю Вам дар своей земли.
Из стана осады в стан осаждаемых летают не только отравленные стрелы, но и вести дружбы и уважения.
Хлебников.
41. Семье Хлебниковых (Одесса, 5 июня 1912 г. – в Казань)*
Я был сердечно рад получить ваше письмо (обращаюсь пока к Кате и Шуре). Оно меня порадовало неподдельно льющейся искренностью. Но в ответ на него я тоже отвечу всей полнотой откровенности: оно пропитано трусостью, желаньем прибегать к уловкам – вещи, которых я избегаю.
Уверяю вас, что там решительно нет ничего такого, чтобы позволяло трепетать, подобно зайцам, за честь семьи и имени. Наоборот, я уверен, будущее покажет, что вы можете гордиться этой скатертью-самобранкой с пиром для духовных уст всего человечества, раскинутой мной.
Но все же хорошо, что средина и конец понравились.
У Ивана Степ. Рождественского!! не брал. Я рад, что радую.
Я здесь читаю Шиллера, «Декамерон», Байрона, Мятлева. Но вопреки желаниям сам ничего не делаю. Каждый день купаюсь в море и делаюсь земноводным, потому что в воде совершаю столь же длинные путешествия, как и на суше.
Я тронут, что Вера не присоединилась к семейной дрожи за потрясение основ и благодарю за письмо, похороненное рукой зайца.
Я хочу думать, что все вы здоровы. Маруся уехала в Святошино. Коля кончает испытания, похудел и вытянулся.
Я пришлю еще «Разговор».
42. А. Е. Кручёных (Чернянка, Таврической губ., сентябрь 1912 г. – в Москву)*
Спасибо Вам за письмо и за книжку: у ней остроумная внешность и обложка. Я крепко виноват, что не ответил однажды на письмо, но это случилось не по моей воле. Во всяком случае хорошо, что Вы не приняли это за casus belli. Мною владеет хандра, довольно извинительная, но она растягивает все и ответ на письмо я присылаю через месяц после письма.
Стихов «щипцы старого заката – заплата» я не одобряю: это значит вместе с водой выплеснуть ребенка – так говорят немцы – хотя чувствуется что-то острое, но недосказанное.
Длинное стихотворение представляется соединением неудачных строк с очень горячим и сжатым пониманием современности. (В нем есть намек на ветер, удар бури, следовательно, судно может идти, если поставить должные паруса слова). Чтоб сказать «стучат изнутри староверы огнем кочерги», нужно видеть истинное состояние русских дел и дать его истинный очерк. Тот же молодой выпад и молодая щедрость слышна в «огни зажгли смехачи», т. е. щедрость молодости, небрежно бросающей должный смысл и разум в сжатых словах, и бескорыстная служба року в проповеди его наказов, соединяемая с беспечным равнодушием к судьбе этой проповеди. Правда, я боюсь, что староверы относятся не только к сословию людей старого быта, но и вообще к носителям устарелых вкусов, но я думаю, что и в этом случае Вы писали под давлением двух разумов: сознательного и подсознательного; и, следовательно, одним острием двойного пера касались подлинных староверов. Эти два места, при правильном понимании их, драгоценны для понимания вообще России, собственно у русских (их племенная черта) отсутствующего. Итак, смысл России заключается в том, что «староверы стучат огнем кочерги» накопленного предками тепла, а их дети, смехачи, зажгли огни смеха, начала веселия и счастья. Отсюда взгляд на русское счастье как на ветхое вино в мехах старой веры. Наряду с этим существуют хныкачи, слезы которых, замерзая и обращаясь в сосульки, обросли русскую избу. Это, по-видимому, дети господ «истов», ежегодно выстуживающих русскую обитель. Жизнь они проходят как воины дождя и осени. Обязанность олицетворения этих сил выполняют с редкой честностью. Еще хорошо: «куют хвачи черные мечи, собираются силачи». Другие строки не лишены недостатков: сохраняя силу и беспорядочный строй, уместный здесь, они не задевают углом своих образов ума и проходят мимо.
Между прочим, любопытны такие задачи:
1) Составить книгу баллад (участники многие или один). Что? – Россия в прошлом; Сулимы, Ермаки, Святославы, Минины и пр… Вишневецкий.
2) Воспеть задунайскую Русь. Балканы.
3) Сделать прогулку в Индию, где люди и божества вместе.
4) Заглянуть в монгольский мир.
5) В Польшу.
6) Воспеть растения. Это все шаги вперед.
7) Японское стихосложение. Оно не имеет созвучий, но певуче. Имеет 4 строчки. Заключает, как зерно, мысль и, как крылья или пух, окружающий зерна, видение мира. Я уверен, что скрытая вражда к созвучиям и требование мысли, столь присущие многим, есть погода перед дождем, которым прольются на нашу землю японские законы прекрасной речи. Созвучия имеют арабский корень. Здесь предметы видны издали, точно дальний гибнущий корабль во время бури с дальнего каменного утеса.
8) Заглядывать в словари славян, черногорцев и др. – собирание русского языка не окончено – и выбрать многие прекрасные слова, именно те, которые прекрасны.
Одна из тайн творчества – видеть перед собой тот народ, для которого пишешь, и находить словам место на осях жизни этого народа, крайних точек ширины и вышины. Так, воздвигнувший оси жизни, Гете предшествовал объединению Германии кругом этой оси, а бегство и как бы водопад Байрона с крутизны Англии ознаменовал близившееся присоединение Индии.
Присылается вещь «Вила», недоконченная. Вы вправе вычеркнуть и опустить кое-что и, если вздумается, исправить. Это вещь нецельная, написана с неохотой, но все же кое-что есть, в особенности в конце.
Ваш В. Х.
43. М. В. Матюшину (Москва, 5 октября 1912 г. – в Петербург)*
Умоляю! Заклинаю всем хорошим поместить эти два стихотворения. Я знаю, есть сильное течение (Д<авид> Д<авидович>, В<ладимир> В<ладимирович>) против их помещения. Но я уверен, что Вы исполните эту просьбу. Если нужны еще вещи, то пошлите открытку: Ново-Васильевский, д. И, кв. 3 и я тотчас вышлю (драма в стихах). Глубокий поклон Елене Генриховне. Сердечный привет.
В. Хлебников. 5 октября 1912 г.
P.S. Первое стихотворение замечательно путями, которыми образ смерти входит в детский ум. Второе раскрывает, как над маленьким сердцем нашего времени тяготеет образ Орлеанской девы. Через четыре года это поколение войдет в жизнь. Какое слово принесет оно? Может быть, эти вещи детского сердца позволяют разгадывать молодость 1917-19 лет. Оно описывает трогательную решимость лечь костьми за права речи и государственности и полны тревожным трепетом предчувствия схватки за эти права. Важно установить, что эти предчувствия были. Оправдаются ли они или нет – покажет будущее.
