[СТЕНА] - Николай Александрович Гиливеря
жар уединения.
Он смотрит строго на тех, кто (рой опущенных плеч) идёт
одинаковым строем.
Как презрены и жалки вы, коль поселилась в умах ваших
слабость, подчинённость сложной жизни. Уж лучше вам
не быть совсем, чем так позорить уникальность;
общее пространство, общий вымпел — человек!
Выньте изо рта всю грусть, расправьте плечи. Смотрите! –
хищным взглядом на врагов. Вы — мягкие люди без глубокой
цели, но кто сказал, что без клыков?!
Серенада
Серенада тиши
вновь слышна за углом.
Снова сидишь один,
вокруг — непроглядная ночь.
(только мысли страшны)
Серенада кротка,
её уста не кричат.
Снова наедине,
наконец-то можно вздохнуть.
(только мысли страшны)
Серенада ночи
не любит слова.
Только молчи –
бережно слово храни.
(только мысли страшны)
Надежда
В богом забытом месте,
на развалинах этой эпохи,
всё слышны соловьиные песни –
разносящие благие вести.
Соловьи дарят надежду
на незыблемость этой планеты.
А ещё, что новые дети
не сживут всё живое со света.
Плоды
В свободных муках
странствия
можно найти клад
усыпанный золотом
знания
очень странных слов.
И дойдя до пика
перевала реальности –
выйти с другой стороны.
Прокладывая путь к
подсознательному
можно сорвать плоды.
Тенью
Есть период в жизни,
когда у желаний
слишком много потерь,
что нету сил
терпеть давления.
Надо расстаться…
А затем,
стать тенью своей –
отпечатком на стенах.
Балка
Детство. Память юга снова уносит в горы.
Там каски погибших солдат,
спасение от потопа часто выходящих вод.
Кирпичный одноэтажный дом. Здесь рамы
поедают насекомые. Они поедают полы и
ноги — снова плесень.
Дом детства — разрушенная и пустая крепость.
Огород — десять соток. В памяти –
живая аллея плодов!
Сейчас же только проволока свисает,
да поросли сорняком все тропы.
Ночью, когда в округе начинаются пляски,
дом поглощает свет окон
своим прискорбным молчанием.
В воспоминаниях
Светает вновь за окном. Прольётся ещё не один дождь,
погружая ум в воспоминания, в светлую пору юных лет.
Беззаботных. Упрямых. С трагедией слёз на щеках
и радости улыбок родительской заботы.
Так иногда бывает, что грусть хочет управлять и головой,
и телом,
но под рукой снова пустой листок, а значит,
что на месте стоит наше дело!
Время набирать массу густых слов в стремлении не ослепнуть.
Заложник дерева
Твёрдая (стылая) земля — напоминание, что не всегда
удобно копать. Для этого есть свой сезон ясности
внутреннего откровения.
Прочие мысли — стыд! В момент угасания всё больше
обманывается людей. Теплят себя идеей о новом веянии,
новом языке…
Но, как бы ни грубо было сказано, своя фантазия в голове
так и останется фантазией. Зритель же видит только голову,
похожую на ссохшийся листок; да этот взгляд безумный…
Все расходятся, и ты (еле живой) стоишь
под палящим солнцем, под знаменем природы,
где не в силах сказать ни слова.
Так и становишься заложником дерева,
в которое обязательно ударит молния.
Кощей
Кощей искал так долго тишины
(завоевания и власть — темы прошлых дней)
Для него — старика, скопившего немного
золота,
есть единственная цель:
покинуть земли людей, посадить лес деревьев,
и уйти умирать в горы.
Праведная ночь
Всё забывается…
пустынный город блуждает
в собственной тени голых стен.
С надрывом тот
выслеживает мальчика,
что станет не мужчиной,
но голой стеной:
холодной и ровной;
Исполняющий волю
узаконенных праведников.
Себе блага творящих,
не ждущих.
Всей ночи помыслов личных,
под тенью идущих.
Поцелуй Иуды
В заточении сидит господь,
он пленник разума людского.
Среди томов бескрайней
информации,
он был затерян, брошен всеми.
Туника белая смешалась с кровью;
всех помыслов дурных
нечистых прихожан!
Господь в умах стал просто
оправданием, для дел чужих –
под маской высшего закона.
Так серые будни
стали серыми днями.
Кто искал правды — тот отпустил.
Кто корыстен, не верен –
дарит свой поцелуй отцу небесному,
что сидит в темнице на узколобой
цепи.
Танец
Здесь никого.
Стоит пластинка на повторе
простого ритма.
Хозяин заведения, закрыв глаза,
слушает свои глухие мысли.
Нету больше преград.
Станцуй для меня историю
своих печальных глаз.
Темнота порока
Среди руин бетона,
среди ночных фонарей:
чье-то эхо грохочет,
гложа эго своё.
Там, в темноте порока,
среди всей толпы зверей,
происходит акт любования
выдуманных масок людей.
Там, за кустами высокими;
там, где кусает смрадом –
обитают ночами пьяни,
что лишились судьбы иной.
В умах живёт лень и глупость,
вялость и грязные зубы.
Там, в темноте порока,
когда-то рождались люди.
За железной дверью
Пьяная карусель
пропахла прошлым
и банальной скукой.
Лучше в тишине
послушать песни
шагов людей
за железной дверью
своих страшных снов.
Иуда
Мучитель животных –
сам мученик с рождения,
распятый явью.
Где сила притяжения
тепла обошла его,
оставив напоследок –
холодные стены бетона
после расстрела.
Дары
Любые дары –
знак сомнений,
диапазон скрытых
подтекстов.
Любой дар –
признак лести,
он жаждет
взаимного ответа,
даже наперекор чести.
Дары –
контракты хитрых,
ушлый ход конем.
Любой дар — это червь,
что порождает сомнения.
Неопределенность
Нить тревоги,
что нашла иголку
в стоге,
вшила себя
в моё пальто.
Я иду в нём
по подворотням,
и мне холодно
даже днём.
Тень сомнения
(куда идти дальше?)
отбрасывает свой
силуэт. Я человек
с туманной целью,
мне идти
неизвестно лет.
Мечты
Среди гор бетона,
сквозь мрак пыли.
Через засаленные шторы –
мечты увиты.
Там запах неба,
да,
там пахнет рассветом.
Воочию где-то,
но не к нам передом.
А мечты эти ярки
и плывёт прохлада.
Так далеко она,
но кажется рядом.
Перед смертью воздух
слаще девы.
Везде
На полях душистых,
на холмах увитых,
понатыканных сосен
(и красных ягод) –
равновесие кроется,
