Ирина Кнорринг - О чём поют воды Салгира

«Я люблю мою тоску», — проговаривается однажды поэт, обнажая тем самым движущую силу своего творчества. Именно эту Господнюю тоску, скорбь по утраченному раю имеют в виду поэты:

Что весь соблазн и все богатства КрезаПред лезвием Твоей тоски, Господь?

О. Мандельштам

Прости, что я жила скорбяИ солнцу радовалась мало.

А.Ахматова

Вот где надо искать ключ к разгадке «поэзии тоски» (Н.Берберова) и «безответственных восьмистрочий» (М.Цветаева) Ирины Кнорринг. Добавим, что в жизни она была весёлой. «Там, где Кнорринг, там всегда весело», — говорили её друзья. Ирина считала, что все её горести принадлежат ей и претерпевать их она должна сама. Поэтому лишь стихи и дневник были свидетелями жизни души поэта.

Поэт есть символ Времени. Смерть И. Кнорринг «вписывается» в длинную череду убийств и самоубийств русских поэтов, как и России, так и в русской эмиграции. Ирина унаследовала от родителей внутреннюю собранность, внешнее спокойствие, умение терпеть и молчать. Она сумела сохранить в изгнании русский язык — ключ к океану русской культуры. Ей было свойственно то, что отличает поэта от не-поэта: сила сердечного трепета и желание воплотить его в слове.

В текстах сохранен ряд авторских написаний. Так, даты написания стихов даны одной цифрой, а дневниковые записи имеют двойную датировку (старый и новый стиль).

Составитель выражает глубокую благодарность Н.М. Софиевой-Черновой (архивные материалы), Г.Д. Петровой-Мышецкой (помощь в комментировании текстов), а также Юрию, Алексею и Павлу Невзоровым (за всестороннюю поддержку).

Беженский дневник в стихах и прозе

Часы

Тихо ночь летит над миром,Всюду тихо, тихо так,Только звук однообразныйСлышится: тик-так, тик-так…

Это тиканье — тоску лиГонит нынче от меня,Или мне напоминаетРадость нынешнего дня?

Вспоминается былое…Вот — совсем малютка я,И лежу в своей кроватке,Рядом — мамочка моя.

Вспоминаю… Я в Елшанке!Тут же Ниночка со мной.Вот уже сижу в коляске:Уезжаем мы домой.

Но очнулась я и слышуВновь: тик-так, тик-так, тик-так.Ах… Как вспомнила былое —Стало грустно, грустно так.

Горе и беда

Далёко от нашего края,Далёко от жизни людскойГора возвышается мрачноС вершиной своей снеговой.

Живёт там огромное Горе,Живёт там большая Беда,Живут они дружно. О людяхНе знали они никогда.

В одежде из серых туманов,И в шапке из огненных тучСтояло огромное Горе,Чей голос был крепок, могуч.

Беда — в одеянье из бури,С грозою на шапке своей,И с молнией жгучей на шее —Была самой смерти белей.

Друзьями чудовища были.И жили так дружно всегда!Пойдёт куда Горе, — туда жеПридёт непременно Беда.

Однажды чудовища вместеНа край той вершины пошлиИскать себе третьего друга,Но там никого не нашли.

Лишь только оставили гору,Где жили так мирно всегда —Свалилось огромное Горе,Спустилась большая Беда.

Вечер

Я лежу, но не сплю. На дворе уж темно,Только лужи большие мне видно в окно.За окном, на дворе буря грозно ревёт,Колыбельную песню мне ветер поёт:«Засыпай… Засыпай…»

Где-то поезд идёт, по дороге шумит,И вдали очень грустно, протяжно гудит,И куда-то далёко, далёко зовёт.Колыбельную песню мне ветер поёт:«Засыпай… Засыпай…»

Я лежу, чуть не сплю. На дворе уж темно,Только лужи блестят, мне их видно в окно.За окном, на дворе буря громче ревёт.Колыбельную песню мне ветер поёт:«Засыпай… Засыпай…»

В эту тёмную ночь золотая лунаИз-за сумрачных туч, ну, совсем не видна.Лишь горят фонари. Дождик в окна всё бьёт.Колыбельную песню мне ветер поёт:«Засыпай… Засылай…»

Я лежу и не сплю. На дворе так темно!Только лужи блестят. Не гляжу я в окно.Хорошо мне… А буря свистит и ревёт.Колыбельную песню мне ветер поёт:«Засыпай… Засыпай…»»

Запись от 13 / 26 июня 1919 г. Харьков

Сегодня я была на Соборной площади. Там у добровольцев был молебен и парад. Народу — полна площадь. Я там встретила Нину Ткачёву, одну нашу второклассницу. Мы с ней в дверях какого-то магазина стояли на стуле. Добровольцев было очень много, и пехоты, и артиллерии. В них бросали цветами. Оркестр играл «Коль славен», все офицеры стали на колени. После молебна провозглашал тосты за «Единую неделимую Россию», за Колчака, за Деникина и за Добровольческую армию. После каждого тоста кричали «Ура», играла музыка. А потом был парад. Одно войско проходило за другим. Как они чудно шли! Добровольцы опять ввели старый стиль и Петроградское время, т. е. на двадцать пять минут назад от старейшего. Получается, что сейчас не десять часов, а только шесть.

Запись от 18 июня / 1 июля 1919 г

Видела портреты Деникина и Колчака. Колчак мне больше понравился. Он очень молодой, лет тридцать, энергичное лицо, красивый. Словом, я стала его поклонницей.

Запись от 29 октября / 11 ноября 1919 г

Я совсем углубилась в себя, я заменяю себе всё и всех! Порой одиночество невыносимо! Тогда я начинаю думать о Колчаке, как будто чувствую его присутствие около меня, душа успокаивается. А иногда заберусь в какой-нибудь укромный уголок и плачу; плачу, слёзы сами льются, и становится так спокойно и грустно, грустно.

Запись от 2 / 15 ноября 1919 г

«В ночь с пятого на шестое ноября наши части оставили Курск и медленно отходят к югу» — из газеты. Ходят невероятные слухи, настроение паническое. На фронте адмирала Колчака скверно!

«И ничто мне теперь уж не мило…»

И ничто мне теперь уж не мило,Пыл погас, в сердце нету огня,Даже то, что так страстно любила,Уж теперь не волнует меня.

Равнодушно, надменно, суровоЯ слежу за дыханьем весны,И не жажду я радости снова,Вас не жду, златокрылые сны.

Прочь летите в счастливые страны,Улетайте в цветущую даль —Здесь неволя, здесь только обманы,Здесь безумная веет печаль.

Запись от 25 ноября / 8 декабря 1919 г. Ростов

Семнадцатого ноября бежали. Вот уже несколько дней как мы в Ростове.

Запись от 28 ноября / 11 декабря 1919 г

Устроились здесь у одних знакомых[3]. Сегодня-завтра сдадут Харьков.

Запись от 30 ноября / 13 декабря 1919 г

Сегодня Харьков сдали большевикам. Пишут, что это сделали нарочно, по установленному плану, но я этому не верю. Да и можно ли верить? Теперь там шныряют автомобили с красными звёздами, развеваются красные тряпки.

Запись от 1 / 14 декабря 1919 г

Папа-Коля меня утешает, говорит, что большевиков разобьют под Лозовой.

Запись от 3 / 16 декабря 1919 г

Я — фальшивая монета. Сначала её принимают за настоящую и ставят наравне с другими. Когда же узнают её «фальшь», бросают в сторону. Люди видят, что человек не такой, как все, и его отставляют в сторону. А чтобы добыть золото в его душе, нужна искренность.

Что я съела 16 декабря 1919 г., во вторник, и была сыта: 3 чашки кофе с молоком и с сахаром (утром); 1 большой кусок хлеба с маслом; 3 тарелки кислой капусты с постным маслом (завтрак); 1 тарелку ухи с куском рыбы (обед); 2 котлеты с кашей; 2 чашки чаю без сахара и без молока, с лимоном; 1 чашку чая без сахара и без молока, без лимона, 1 чашку чая с сахаром и с молоком, 1 чашку молока; 3 куска хлеба с маслом; 2 конфеты. Изрядно!