Глеб Анфилов - Стихотворения
Наше наследие, 1990, № 2.
«Курок заржавленный…»
Курок заржавленныйЧернеет строже.Патроны вставленыБез лишней дрожи.О, сколько искреннихОтвергнут помощь,О, сколько выстреловПроглотит полночь.Поутру сходятсяИз дальних комнат,О БогородицеТвердят и помнят.Лежит застреленныйВ цветеньи вешнем.В глазных расселинахСтоит нездешнее.А в далях городаНад злым конвертомРыдают молодоО нём бессмертном.
Наше наследие, 1990, № 2.
Обречённые
И эта ночь вокруг, как чёрная купель,И улиц тишина с больными фонарями.Ты помнишь, — здесь, в кругу недельМы были умными царями.
Но в буднях городских с искусственной лунойМы позабыли наш неугасимый берег,И нам ли возвестить о радости иной,О счастьи завтрашних америк.
Нас светом обожгло внезапное окно,Но одинокие — без воли, без испугаМы падаем опять в бессветное звено.В пределе твёрдом замкнутого кругаИдём туда, где что-то суждено.И эта полночь нам подруга.
1908, Москва
Лепта. М., 1995, № 26.
Сольфатара[3]
Видишь? — всадник на римской дороге, где чеканный серебряный свет остриями ложится на камни покинутых башен. Исполнитель тревоги, о котором вещало безумье Тацитовых лет. Нам он ведом, И нам лишь не страшен.Помнишь? — в книгах Каббалы мы прочли: «в эти дни засверкает сильнее стократ Водолей, будут люди и дни бесконечно усталы, но раскроются ало озёра Флегрейских полей[4]. В полночь всадник проскачет и тени назад не отбросит. Обрекающий индекс начертит над каждым крыльцом. Горе тем, кто заплачет, кто очнётся и спросит. Горе спящим в домах и в садах с непокрытым лицом…»[5]Ночь похитила месяц и ярче вдали Сольфатара.На рассвете узнают бездонность вулканных потех.Черногрудая парка к утру приготовит для всехКатапульты сражений и бочки пожара. Наши песни готовы — прозорливые песни свершенья назначенных дней, сотворённые рано…Посмотри: Как свеча от подземных огней, Вдалеке загорелось Аньяно.
1908, Петербург; 1909, Москва
Лепта. М., 1995, № 26.
Предки
Нас шестнадцать равнодушно-рослыхСочетавших дни и перепутья.Наши руки на дубовых вёслахОставляют ржавые лоскутья.Много крови и своей и вражьейНакопили старые кольчуги.Мы с тобой плывём, убитый княже,Все шестнадцать, павшие на юге.Пусть седые греки во вловеняхЗабивают мертвецов в колоды.Мы хотим лежать в холмах весенних —К своему вернёмся мы народу.От зари предутренней, прохладнойДо вечерних кликов лебединыхМы лежим безрадостно-громадныИ в сердцах у нас не тают льдины.Но едва зелёный луч ущербаЧутко тронет бронзовые брони,Мы ладьи выводим из-под вербыИ в ушах вечерних ветр застонет.Мы летим, спешим по водной шири.Рвём веслом сады подводных стеблей.Дальше тёмным волоком до Свири,А потом опять ночною греблей.И когда у капищ ЧерноградаОгибаем Рюриковы срубы,Нас пронзает прежняя услада,И на вёслах оживают трупы.Древним Ладо в голубом туманеНа заре сворачивает волны.Там нас ждут последние расстаньяМы туда и правим наши чёлны.
1913, Москва
Лепта. М., 1995, № 26.
Тоска о сестре
Ветер сильный, родись и послушно провей.Я молю, я велю, я хочу.Ты, что валишь в грозу колокольни церквей.Ты, что медленно гасишь свечу.
Прошуми, пробеги в придорожной пылиВ голубую вечернюю тень.Зачерпни кукованья в сосновой далиИ молчанье ночных деревень.
Пронесись молодой над землёй, над водойВ чужелюдную землю Бретань.Опрокинься в моря корабельной бедой,И к любимому сердцу пристань.
Прозвени, что в словесный наджизненный скитЯ ушёл, чтоб себя превозмочь.Прогреми, что и я непогодой убит,Как кулик в воробьиную ночь.
1913, Грязи
Лепта. М., 1995, № 26.
Флаги
Чёрные флаги восстанийСвеют последнюю робость.На башне вечерних ласканийЧёрная плещется лопасть.Гордые вызовы в воздухС песней звонкой метнулись.В душных револьверных гнёздахПули очнулись.Чёрная вьюга клубящихся тканейСмоет последнюю негу.Птицы исканийБлизки к ночлегу.В буднях родились герои —Бойцы с немигающим взглядом.Там, где встретились трое,Трое становятся рядом.В небе, ломаясь, трепещутМолний священные шпаги.Над будущим плещутЧёрные флаги.
1914, Москва
Лепта. М., 1995, № 26.
Христос
Ранний час. В пути незримоРазгорается мечта.Веют крылья серафима,Даль прозрачна, высь чиста.
А.Блок1.Чудный свет пошёл из Обояни.От вечерен молния сверкала.Все пути затеряны в тумане.Лягу спать — заутра встану ране.Я весь день вчера его искала.Говорят — всё так же сир и беден.След нашла и жарко целовала —Это он в лучах прошёл устало.Тянет ночь над миром чёрный бредень.Чуть вдали предстанет на дороге —Станет лик мой счастлив и победен.Славься, Боже, полевых обеден.Где межи коснулись Божьи ноги,Расцветают белые герани,Курослепы рассмеялись в логе,Встал стеной боярышник убогий…Сам Господь грядёт из Обояни.
2.Его видали сегодня,Он шёл, опираясь на посох.Светлая риза Господнягорела в дальних покосах.И тучи вверху, как дети,Играли громовым огнивом,А Он на раннем рассветеГоворил молчаливым нивам.
Блаженны птицы и звери,Кого только видел Я в поле.Для вас отворялись двериВ Мои золотые воли.
Блаженны скользкие гады —Братья печали и злости.В Божьи сады-вертоградыИ вы войдёте, как гости.
Блаженны травы на склонахИ ты, усталая пажить,В тихих моих СионахВам повелел Я княжить.
И вы блаженны, ракиты,И ты, можжевельник частый.К вам Я пришёл забытый,Вы Мне сказали: «Здравствуй».
Все вы грустили о СынеНочью средь бедных вотчин,Всех прииму Я нынеВ царстве Моём и Отчем.
3.Иисус пришёл из хвойной глуши.Мы его все дни поём и хвалим.Он принёс задумчивые душиНашим синим, предвечерним далям.
До рассвета посетил трущобу,Стал на старом одиноком дубе.Отпускал зверям тоску и злобуИ крестил безветренные глуби.
Шёл опять, и можжевельник колкийРанил Божьи пресвятые ноги.А по следу набегали волки,Совещались о нежданном Боге.
И была простой росы безвестнейКровь Христова Третьего Завета.Там, в полях, где медленно, как песня,Догорало золотое лето.
1914, Москва
Лепта. М., 1995, № 26.
«Его привезли из Замостья…»
Его привезли из ЗамостьяВ крови, с непокрытым лицом,И смерть, как суровая гостья,Вошла в затихающий дом.
Катились, гремя, батареи.Вдали надрывался вокзал.У двери шептались евреи,А он ничего не слыхал.
И к утру черты заострилисьВ последней простой белизне.И мой голубой амариллисУвял у него на окне.
Он умер без стона и боли.Как месяц спустился за лес.Я стану молиться в костёле,Чтоб он из убитых воскрес.
1915
