Владимир Маяковский - Париж (1924-1925)
NOTRE-DAME
Другие здания лежат, как грязная кора,в воспоминании о Notre-Dame’e[9].Прошедшего возвышенный корабль,о время зацепившийся и севший на мель.Раскрыли дверь — тоски тяжелей;желе из железа — нелепее.Прошли сквозь монаший служилый елейв соборное великолепие.Читал письмена, украшавшие храм,про боговы блага на небе.Спускался в партер, подымался к хорам,смотрел удобства и мебель.Я вышел — со мной переводчица-дура,щебечет бантиком-ротиком:«Ну, как вам нравится архитектура?Какая небесная готика!»Я взвесил все и обдумал, — ну вот:он лучше Блаженного Васьки.Конечно, под клуб не пойдет — темноват,об этом не думали классики.Не стиль… Я в этих делах не мастак.Не дался старью на съедение.Но то хорошо, что уже местаготовы тебе для сидения.Его ни к чему перестраивать заново —приладим с грехом пополам,а в наших — ни стульев нет, ни орга́нов.Копнёшь — одни купола.И лучше б оркестр, да игра дорога —сначала не будет финансов, —а то ли дело когда орга́н —играй хоть пять сеансов.Ясно — репертуар иной —фокстроты, а не сопенье.Нельзя же французскому госкинодуховные песнопения.А для рекламы — не храм, а краса —старайся во все тяжкие.Электрорекламе — лучший фасад:меж башен пустить перетяжки,да буквами разными: «Signe de Zoro»[10],чтоб буквы бежали, как мышь.Такая реклама так заорет,что видно во весь Boulmiche[11].А если и лампочки вставить в глазахимерам в углах собора,тогда — никто не уйдет назад:подряд — битковые сборы!Да, надо быть бережливым тут,ядром чего не попортив.В особенности, если пойдутгромить префектуру напротив.
ВЕРСАЛЬ
По этой дороге, спеша во дворец,бесчисленные Людовикитрясли в шелках золоченых каретцтелес десятипудовики.И ляжек своих отмахав шатуны,по ней, марсельезой пропет,плюя на корону, теряя штаны,бежал из Парижа Капет.Теперь по ней веселый Парижгоняет авто рассияв, —кокотки, рантье, подсчитавший барыш,американцы и я.Версаль. Возглас первый:«Хорошо жили стервы!»Дворцы на тыщи спален и зал —и в каждой и стол и кровать.Таких вторых и построить нельзя —хоть целую жизнь воровать!А за дворцом, и сюды и туды,чтоб жизнь им была свежа,пруды, фонтаны, и снова прудыс фонтаном из медных жаб.Вокруг, в поощренье жантильных манер,дорожки полны стату́ями —везде Аполлоны, а этих Венербезруких,— так целые уймы.А дальше — жилья для их Помпадурш —Большой Трианон и Маленький.Вот тут Помпадуршу водили под душ,вот тут помпадуршины спаленки.Смотрю на жизнь — ах, как не нова!Красивость — аж дух выматывает!Как будто влип в акварель Бенуа,к каким-то стишкам Ахматовой.Я все осмотрел, поощупал вещи.Из всей красотищи этоймне больше всего понравилась трещинана столике Антуанетты.В него штыка революции клинвогнали, пляша под распевку,когда санкюлоты поволоклина эшафот королевку.Смотрю, а все же — завидные видики!Сады завидные — в розах!Скорей бы культуру такой же выделки,но в новый, машинный ро́змах!В музеи вот эти лачуги б вымести!Сюда бы — стальной и стекольныйрабочий дворец миллионной вместимости, —такой, чтоб и глазу больно.Всем, еще имеющим купоны и монеты,всем царям — еще имеющимся — в назидание:с гильотины неба, головой Антуанетты,солнце покатилось умирать на зданиях.Расплылась и лип и каштанов толпа,слегка листочки ворся.Прозрачный вечерний небесный колпакзакрыл музейный Версаль.
ЖОРЕС
