Елена Сунцова - Голоса на воде

1

Вернёшься в тёплую Москву,под новую листву.Я просто не переживу.Я не переживу.

Автомобили, ночь, ладонь,знакомая на вкус.Ты будешь сетчатой водой,в себя принявшей груз,

Москва, чей голос до землисклоняет фонари…Через неё переболи.Даст Бог, перегори.

2

Вот и вернулся на место любви.Лёг и уснул, как был,на возвращение убивпару минут ходьбы. 

День отгорит, и тоска войдётв новую листву.Тот, кто вернулся, переживёт.Я — не переживу.

3

В темноте твою ладоньвспомнила почти.Там, где видится огонь,сумрак на пути.

Будто маятника стукног шаги босых.Так на тумбочку кладут,расстегнув, часы.

Так с тобою говорити молчит Москва.Слушай новый алфавит:я, ж, и, в, а.

Освободившись от любви,от темноты освободившись,не уходи, не оглянувшись,не останавливай руки,

не видя, что освобождён,так шелкопряда спящей спинкене тяжелее крыльев нитки,которыми перекрещён.

Летя дворами и домами,как фантик съеденной конфеты,снег был беспомощней бумаги,роднее первой сигареты,

не тая на ступенях лестниц,висящих по диагонали,не останавливаясь здесь ивверху, слепили, окунали,

и окончательно минулата, о которой соли горстка,в них, хлопьях пения и гула:лежит и светит солнца шёрстка.

И волна ли или нам иветер врёт, напомни,пели, верили, не знали,плакали о ком ли.

По живому морем небудогуляв счастливо,так не берег ждёт ковчега,голубя — олива.

Вечер плывёт по его руке,устье реки — плечо,дерево держит на поводке,он не поймёт о чём.

Это как раковины в песку,гребень волны шихана,долгий, глубокий рисунок скулберега океана.

По тёплым улицам пустыми наклонённым переулкам,сквозь юга дым и запах дынь,пекущейся дыханье булки,иду за ним.

По белым плитам босиком,под звон сдвигающихся рюмокк особняку, особняком,не обнимая, не горюя,иду легко.

Вор выпьет, что не на виду,дождь выйдет и следы зароетв ложащемся во тьму саду,к утру покажет сушь барометр,одна, иду.

Счастье только лишь чужое,никогда своё, —так полощется большоеновое бельё

в голой проруби дубовой,и стоит потомна балконе белым колом,словно в горле ком.

…ещё не высохла зима,но лёд чернеющий оттаял,вечнозелёные дома,в листву одеться не пытаясь,весной в самих себя растут,сомкнувшись под её рукою,зеркально радуются: тут,как сердце, озеро в покое,и верхней облачной душепора за ним, оно болит.…спускаясь с неба этажейв наружу отворённый город,в полузакрытый алфавит.

На одном материке,но у разных океановмы вдвоём, рука в руке,вопреки меридианам.

С гор покатится трамвай,мост метнётся неба выше,опрокинет в ночь и в рай —эхо, берег, волны, слышишь…

Я помню их осенний вид,но их не видела весною,они стоят передо мноюналево справа, как иврит.

Когда-нибудь переведутому, кто вырасти успеет:деревья, что не розовеют,не замерзают, как в аду.

Зимой дыхания теплоосыплется, как смерть сухая,по мёрзлой насыпи ступаяна глубине.

Мороз царапает стекло,и поворачивает поезд,какой восторг, какая горесть,иди ко мне.

Обыкновенная зимаи снег нерусский, глянцевитый,картина прерафаэлита,бочок надрезанный граната,разграбленные закрома.

Всё настоящее: луна,вернее, месяц, лёгший навзничь,мышь, удирающая прочь,куда глаза глядят, и плачхозяйки от дурного сна.

Какая радость, что меняон потерял и не увидит, —так ненавидящий, тая,заходит в дом и ненавидит,собой неузнанный, молчит,сквозь слёзы морщась, колупаяна стенах краску, голубая,как все умытые подъезды,обитель хлорки и стыда,она навечно, навсегда,как ненависть и как несчастье —но в том и радость, что, стеревпростую надпись «здесь забыли»,стоишь, закрыв глаза от пыли,передохнув, переболев.

Не поднимет душа — тяжелее зла,легче бабочкина крыла —с тех дорог, по которым она прошла,крошек того стекла.

Так не вспомнит вода, что сомкнула ротрыбе, вросшей в речной лёд,долгим летом, когда её сад пьёти соловей поёт.

И вот простилась с радугою, милый,мой спрятавшийся порох, пух невинный,мой папоротник белый, лучезарный,в пустыню убежав, не убежавший.

Люблю и потеряю, променяю,ты спишь, я всё равно тебя, и я, ибочок внутри ножа неосторожный,открой глаза, исчезнуть невозможно.

Себя на ветер бросил дождьи сгинул в облаке подвздошном,закрыл глаза и лёг, потухший,на в сумраке горящий зонт.

Беги, беги, и, кроме нас,к нему воздетыми рукамиприльнёшь, как с холода щекоюребёнок, прячущийся там.

Превозмогая вид знакомыйи до знакомого родной,ложатся, опадают горыпередо мной

в продольный воздух, не вечерний,он, по-вечернему горя,высвечивает возвращенье,благодаря.

Горе подарила,не заговорила,я тебя любила,наклоняла, мыла.

Куколка слепая,выя и зевая,горлышко моё,подержи её.

Смотри на небо этажей,как я на голое смотрю,оцепеневшее ужевполоборота к ноябрю

лицо воды во тьме реки,так запрокинутое, чтобприкосновение рукипроткнуло губ горячий шёлк,

рождая голос или крикпусть чайки, стонущей в окне, —в купели воздуха язык,двоясь, отсвечивал на дне

монетой, бывшей в колоколь —не частью музыки, онаей переплавлена, как больпроходит, не побеждена.

Вижу декабри,волны гор качнутся,что ни говори,не перевернутся.

Полон водоёмбелого паденья,не перевернём,лишь на погляденье.

Камень будет петь,папоротник виться,дерево мелеть,жить веретеница.

Уходи, как вверхканула дорога,солью на траве,крупной и неровной.

Тонет путешествийглинозём и обухв непроизошедшем,шедшем своим ходом.

Старый город новыйи такое солнце,скажешь здесь полслова,слово назовётся,

встанешь, будто здешний,голенями в ветки,дерево орешник,передай привет.

Зима, зима, земле золы зима,во зле воз левой мне было одной,не тронула тропы вошла тропой,спешила, понимала, поняла —

ноябрь, светлее воздуха ноябрь,не холодно от серой пелены,покалывай, показывай мне сны,двоя.

Или забыла тебя, потомвстала, тебе трава.Или беспомощно шёпотомдыхание приковала.

Господи! — я потерялась. Неслышь меня. Улыбнись.Кажется, вправду в другой стране.И в самом деле, жизнь.

Это дерево в окне.Это озеро в огне.Это белые следыот движения воды.

Замерзай, не замирай,исчезая, не играй.Словно линза, выпей свет.Нет.

Екатерине Симоновой