Вадим Андреев - Стихотворения и поэмы в 2-х томах. Т. II
«Неплодородный и кремнистый кряж!..»
Неплодородный и кремнистый кряж!Напрасен труд, суровый и упорный.Насильственный оратай я и стражЗемли — я знал, что погибают зерна.
Ветра и зной взвевали серый прах.Мой негостеприимный край бежалиСтада и табуны, и лишь репейник чах;Огонь и дымы воздух угнетали.
Но он прошел, бесспорен и могуч,Твоей любви великолепный ливень —Огромным счастием огромных туч;И край зацвел, тяжелый и счастливый.
И глядя на пасущихся овец,И на цветы, и на большие травы,Я знал, что я отныне, Бог Отец,Тебе, как пахарю, достойно равен.
«Был неуклюж рассвет. Он долго шарил…»
Был неуклюж рассвет. Он долго шарилВ кустах, средь серых ребер бурелома,И мне казалось, — он меня состарил,Как будто старость мне была знакома.
С бесформенным и вялым небосклономНе совладав и отступить не смея,Рассвет огнем мучительным и соннымНапрасно бился, будто цепенея.
Но в этот час тяжелого рожденьяВнезапно вышли и пошли на приступ,Навстречу дню — чириканьем и пеньемМильоны птиц — неудержимым свистом.
Преображен блаженным звоном воздух!Вкушая благовест земной природы,Рассвет рукой прикрыл большие звездыИ вытер пятна ночи с небосвода.
«В молчание, как в воду, погрузясь…»
В молчание, как в воду, погрузясь,Плывет и кренится корабль тяжелый слова.Вода бежит, невольно раздвоясьИ за кормой смыкаясь снова.
Как медленно мутнеет голова!Годами муза ждет, но корабельный остовДвойная окружила синева,И все по-прежнему — необитаем остров.
Безветренный и безмятежный день!Горстями пью благословенное безделье,И не ложится голубая теньСтихов — над лирной колыбелью.
На палубе — смолистый дух сосныИ голубые хлопья воздуха и света.Как стаи рыб, ныряют в волнах сны,И проплывает в нежной глубине комета.
«Плачь, муза, плачь!» Бесплоден мирный зной,И ветер спит и видит сны, и в тишине лазурнойВ разладе он с эоловой струнойИ с песней творческой и бурной.
«Оцепенение, его, увы…»
Оцепенение, его, увы,Не выразишь, не вытеснишь словами.Оно уставилось в меня глазами,Как будто полнолунными, — совы.
И полусон не смея опрокинуть,Напрасно хочет исполинский слухВнять бормотанию глухих старухИ этот мир, и эту жизнь — покинуть.
«На утомленном облаками небе…»
На утомленном облаками небе,Как будто тяжесть вправду велика,Холодная, вечерняя рукаРисует острый, пятипалый гребень, —
И черные вонзаются лучиВ растрепанные волосы и тучи,И ночь спешат принесть на всякий случайОт века расторопные ткачи.…………………………………..
Иных по вечерам смущает совесть —Они молчат, но в мерзкой тишинеСама собой, в самодержавном сне,Развертывается ночная повесть.
«Не трогай ночь — на что тебе…»
Не трогай ночь — на что тебеПривычной правды разрушенье?Гляди, она в самой себеДавно нашла осуществленье.
И если в расщепленный мракЧужая истина ворвется,Не выдержав, умрет маякИ обреченный не проснется.
Храни, мой друг, бесценный дар,Бесценной слепоты молчанье, —Когда-нибудь иной пожарСожжет твое существованье.
«Опустошаясь до самого дна, до отчаянья…»
Опустошаясь до самого дна, до отчаянья,Так вот — до капли, до самой последней,Облаком — вверх, где безмерно молчание,Где лишь рукою подать до вселенной соседней —
Господи, там —
Снова, и мучась и маясь огромной разлукою,Снова к планете бесцельно любимой,Снова стремиться и с новою мукойДушу вернуть в этот мир, для нее нестерпимый.
«Что ропщешь ты, душа моя…»
Что ропщешь ты, душа моя,И рвешься и дрожишь в тенетах?
Струя густая бытияНакапливалась в звездных сотах:Гудел не даром гордый рой,Пчелиный труд венчая славой, —Стекает темный мед струей,Торжественной и величавой.
А ты все в той же суете сует,Все в том же теле неудобном, —
Уже сияет странный свет,Жизнь кончилась на месте лобном.И отрешаясь и стыдясьМатематического счастья,Как бы внезапно раздвоясь,Вселенная раскрылась настежь,И в хаосе, и в мраке, и в цветахМне смерть поет о новой жизни,
А ты, душа, ты только прахТебя отвергнувшей отчизны.
«Жизнь, как вода, сквозь лед струится…»
Жизнь, как вода, сквозь лед струитсяИ смертью дышит человек, —Тяжелый, вскормленный волчицейИ все ж — высоколобый век.
Сквозь ледяную безнадежность,Сквозь глыбы воздуха, сквозь сонНам открывается возможностьРодной покинуть небосклон.
И мы на рубеже вселенной,На стыке двух эпох — сквозь смерть —Вдыхаем свет иноплеменныйИ видим ангельскую твердь.
Так осенью из мертвой бездныЖивая падает звездаИ, отсияв во мгле железной,Вновь пропадает без следа.
«Да, не дает мне покоя…»
Да, не дает мне покояЛампа, зажженная мной.Вечером снова нас двое,Сердце, мой недруг, с тобой.
Снова два страшно унылых,Страшно бесцельных огня. —Кто по ночам побудил ихЖить в ожидании дня?
Жжет двуязыкое пламя.Испепеленная мглаСнова простерла над намиВ небе два смертных крыла.
«Охапка хвороста сгорит дотла…»
Охапка хвороста сгорит дотла,Вновь зарубцуется, срастется мгла.
Над плоским миром непотребный сонВ развернутый упрется небосклон.
Мы будем спать и спать, и только спать,Без сновидений сон — какая благодать!
Но задушевный огнь еще горит,Еще нам наша жизнь, пеняя, мстит,
Прозрачных искр воздушный фейерверкЕще не вовсе в темноте померк.
Промышленной мечте наперекорЕще горит возлюбленный костер.
«Переступив за жизнь, за край природы…»
Переступив за жизнь, за край природы,Разъединясь с землей,В суровый край твоей свободыВступая, Боже мой,Душа, еще разъятая, томимаВсей суетой сует,Над нею веют крылья серафимаИ поглощают свет.И дымно-нежным веяньем объята,Она дрожит, звеня,И вверх, к Тебе, по плоскости покатойОна влечет меня,И я, еще живой, вступаюВ горящие поляИ медленно иду по огненному краю,По острию огня,Еще храня избыток смертной страсти,Еще, как зверь, дыша,Пока не прорастет высоким счастьем —Звездой — моя душа.
«Отверженным созданьем Бога…»
Отверженным созданьем БогаПо краю розы — гусеницей — мнеПолзти, пока мое немногоНе успокоится в просторном сне.
В тенетах шелковых волоконУмрет, как человек, и вновь, скорбя,Найдет мой безобразный коконСквозь смерть — преображенного себя.
И над уродом окрыленным,Тесня сиянье семиструнных лир,Восстанет облаком зеленымВсе тот же плоский гусеничный мир.
«И я болел очарованьем…»
