Семён Раич - Поэты 1820–1830-х годов. Том 2

О литературной ориентации Раича конца 20-х годов можно судить по материалам его журнала «Галатея», который он издавал в 1828–1830 годах[5]. Восторженное отношение к Жуковскому, апологетические оценки поэзии Веневитинова и Подолинского, активная пропаганда на страницах журнала поэзии Тютчева, Полежаева, Ф. Глинки, Шевырева, Ознобишина, внимание к молодым поэтам Д. Ю. Струйскому (Трилунному), В. И. Соколовскому и Л. А. Якубовичу — все это довольно определенно выявляет романтические симпатии издателя «Галатеи». В суждениях же его о Пушкине прослеживается та самая полемическая тенденция, которой отдали дань писатели и критики романтического направления. Оперируя критерием «массивности» мысли и чувства, Раич утверждал, что «содержание почти во всех произведениях г. Пушкина не богато»[6]. Позднее, как бы продолжая Шевырева (его критику «изящного материализма» в поэзии), Раич с неодобрением писал, что «Пушкин — поэт по преимуществу пластический, поэтому он редко отрешается от материального»[7].

Нараставшее с годами у Раича сопротивление «языческому» духу в поэзии, как видно, стало для него волнующей творческой проблемой, за которой он усматривал серьезный нравственный смысл. В этом отношении любопытна его оригинальная поэма «Арета», в которую он стремился вместить свою духовную биографию — историю превращения эпикурейца в аскета. Это обширное стихотворное повествование с авантюрным сюжетом, рассказывающее о странствиях римлянина Ареты — героя, покинувшего отечество и обратившегося из язычника в благочестивого христианина. Тема императорского Рима, как и преследования христиан, в поэме Раича соотнесена была с русской жизнью 1820–1830-х годов. Подобными же аналогиями широко пользовались поэты-декабристы. Кстати, один из эпизодов «Ареты» — не что иное как зашифрованный рассказ автора о его собственной причастности к декабристским кругам и о драматической судьбе декабристов.

Однако социальная проблематика в поэме подчинена нравственной. Речь идет о духовном упадке русского общества. В контексте поэмы язычество, эпикуреизм — это синонимы бездушия, расчетливости, эгоистической жажды наслаждения и роскоши. Этому процессу «овеществления» человека (отразившему черты буржуазного сознания) Раич противопоставляет нормы христианина: любовь к ближним, скромность, кротость и самозабвение.

В своей поэме итогов, начатой, по-видимому, в 30-е годы, Раич сделал очередной и очень запоздалый шаг в сторону сближения с романтическим миросозерцанием. Следуя за Жуковским, он уносится мечтой в потусторонний мир; вслед за любомудрами он излагает популярные в 20-х годах идеи натурфилософии Шеллинга. Но в то же время он остается учеником Батюшкова: сумрак мистического мировоззрения не затмил его ясного художественного мышления. В христианстве Раич подчеркивает его земную миссию — осветить дорогу к обетованной стране, то есть вернуть людей к природе и простоте патриархального уклада.

Работа над «Аретой» растянулась не менее чем на десятилетие, а в печати поэма появилась совсем поздно — в 1849 году. Ее философия, наивные аллегории и чудеса, ее идиллическая окраска, наконец устаревшая фактура стиха — все это в конце 40-х годов производило впечатление явного анахронизма и было безоговорочно осуждено критикой «Современника» и «Отечественных записок».

В 50-е годы Раич напечатал несколько посредственных стихотворений в журнале Погодина «Москвитянин». Очевидно, тогда же была написана им поэма религиозного содержания «Райская птичка», оставшаяся в рукописи. Умер Раич 23 октября 1855 года.

1. ВЕЧЕР В ОДЕССЕ

На море легкий лег туман,Повеяло прохладой с брега —Очарованье южных стран,И дышит сладострастно нега.

Подумаешь: там каждый раз,Как Геспер в небе засияет,Киприда из шелковых власЖемчужну пену выжимает,

И, улыбайся, онаЛюбовью огненною пышет,И вся окрестная странаБожественною негой дышит.

2. ПРОЩАЛЬНАЯ ПЕСНЬ В КРУГУ ДРУЗЕЙ («Здесь, в кругу незримых граций…»)

Здесь, в кругу незримых граций,Под наклонами акаций,Здесь чарующим виномГрусть разлуки мы запьем!

На земле щедротой небаТри блаженства нам дано:Песни — дар бесценный Феба,Прелесть-девы и вино…

Что в награде нам другой?..Будем петь, пока поется,Будем пить, пока нам пьется,И любить — пока в нас бьетсяСердце жизни молодой.

Други! Кубки налиты,И шампанское, играя,Гонит пену выше края…Погребем в них суеты…

У весны на новосельи,В несмущаемом весельи,Сладко кубки осушать,Сладко дружбою дышать.

Кто б кружок друзей согласныйПеснью цитры сладкогласнойВ мир волшебный перенес?Кто бы звонкими струнамиПробудил эфир над намиИ растрогал нас до слез?

Песни — радость наших дней, —Вам сей кубок, аониды!В кубках, други, нам яснейВидны будущего виды…

Мы не пьем, как предки пили.Дар Ленея — дар святой;Мы его не посрамили,Мы не ходим в ряд с толпой.

Кубки праздные стоят,Мысли носятся далёко…Вы в грядущем видов рядС целью видите высокой.

Пробудитесь от мечты!Кубки снова налиты,И шампанское, играя,Гонит пену выше края.Так играет наша кровь,Как зажжет ее любовь…

В дань любви сей кубок пенный!В память милых приведем!Кто, любовью упоенный,Не был на́ небе седьмом?

Вакху в честь сей кубок, други!С ним пленительны досуги, —Он забвенье в сердце льетИ печали и забот.

Трем блаженствам мы отпили,Про четвертое забыли,—Кубок в кубок стукнем враз,Дружбе в дань, в заветный час.

У весны на новосельи,В несмущаемом весельи,Сладко кубки осушать,Сладко дружбою дышать.

3. ПЕРЕКАТИ-ПОЛЕ [8]

Ветр осенний набежал        На Херсонски степиИ с родной межи сорвал        Перекати-поле.

Мчится ветер по степям        И на легких крыльяхМчит чрез межи по полям        Перекати-поле.

Минул полдень, и уже        Солнце погасало;Ветр оставил на меже        Перекати-поле.

И, объято тишиной        Наступившей ночи,Думу думает с собой        Перекати-поле:

«Тяжело быть сиротой!        Горько жить в чужбине!Ах, что станется с тобой,        Перекати-поле?»

Вот проснулся ветерок        После полуночи,Глядь — и видит огонек        Перекати-поле.

«Дунь и прямо к огоньку        Принеси сиротку!» —Говорила ветерку        Перекати-поле.

«Сдунь меня с межи чужой!        Брат твой — ветер буйный —Разлучил с родной межой        Перекати-поле!

Что же мыкать мне тоску        Вчуже, без приюту?Мчи скорее к огоньку        Перекати-поле!»

Вспорхнул легкий ветерок,        Пролетел полстепиИ примчал пред огонек        Перекати-поле…

И пригрел уж огонек        Трепетну сиротку,И слился в один поток        С перекати-полем.

В бесприютной стороне,        Без отрады сердцу,Долго ль мыкаться и мне        Перекати-полем?

4. ДРУЗЬЯМ («Не дивитеся, друзья…»)

Не дивитеся, друзья,            Что не раз            Между васНа пиру веселом я       Призадумывался.

Вы во всей еще весне,            Я почти            На путиК темной Орковой стране       С ношей старческою.

Вам чрез горы, через лес            И пышней            И милейСветит солнышко с небес       В утро радостное.

Вам у жизни пировать,            Для меня            Свету дняСкоро вовсе не сиять       Жизнью сладостною.

Не дивитесь же, друзья,            Что не раз            Между васНа пиру веселом я       Призадумывался.

Я чрез жизненну волну            В челноке            НалегкеОдинок плыву в страну       Неразгаданную.

Я к брегам бросаю взор —            Что мне в них,            Каждый мигОт меня, как на позор,       В мгле скрывающихся?

Что мне в них?            Я молод был,            Но цветовС тех бреговНе срывал, венков не вил       В скучной молодости…

Я плыву и наплыву            Через мглу            На скалуИ сложу мою главу       Неоплаканную.

И кому над сиротой            Слезы лить            И грустить?Кто на прах холодный мой       Взглянет жалостливо?

Не дивитеся, друзья,            Что не раз            Между васНа пиру веселом я       Призадумывался!

5. К ЛИДЕ