Марина Цветаева - Стихотворения 1906-1916 годов

Такой как ты нельзя обидеть:

Суровый звук — порвется нить!

Не нам судить, не нам винить…

Нельзя за тайну ненавидеть.

В стране несбывшихся гаданий

Живешь одна, от всех вдали.

За счастье жалкое земли

Ты не отдашь своих страданий.

Ведь нашей жизни вся отрада

К бокалу прошлого прильнуть.

Не знаем мы, где верный путь,

И не судить, а плакать надо.

ЭПИТАФИЯ

Л. А. Т.

— «Забилась в угол, глядишь упрямо…

Скажи, согласна? Мы ждем давно».

— «Ах, я не знаю. Оставьте, мама!

Оставьте, мама. Мне все равно!»

— «Не тяжки ль вздохи усталой груди?

В могиле тесной всегда ль темно?»

— «Ах, я не знаю. Оставьте, люди!

Оставьте, люди! Мне все равно!»

— «Добро любила ль, всем сердцем, страстно?

Зло — возмущало ль тебя оно?»

— «О Боже правый, со всем согласна!

Я так устала. Мне все равно!»

ДАМЕ С КАМЕЛИЯМИ

Все твой путь блестящей залой зла,

Маргарита, осуждают смело.

В чем вина твоя? Грешило тело!

Душу ты — невинной сберегла.

Одному, другому, всем равно,

Всем кивала ты с усмешкой зыбкой.

Этой горестной полуулыбкой

Ты оплакала себя давно.

Кто поймет? Рука поможет чья?

Всех одно пленяет без изъятья!

Вечно ждут раскрытые объятья,

Вечно ждут: «Я жажду! Будь моя!»

День и ночь признаний лживых яд…

День и ночь, и завтра вновь, и снова!

Говорил красноречивей слова

Темный взгляд твой, мученицы взгляд.

Все тесней проклятое кольцо,

Мстит судьба богине полусветской…

Нежный мальчик вдруг с улыбкой детской

Заглянул тебе, грустя, в лицо…

О любовь! Спасает мир — она!

В ней одной спасенье и защита.

Все в любви. Спи с миром, Маргарита…

Все в любви… Любила — спасена!

ЖЕРТВАМ ШКОЛЬНЫХ СУМЕРОК

Милые, ранние веточки,

Гордость и счастье земли,

Деточки, грустные деточки,

О, почему вы ушли?

Думы смущает заветные

Ваш неуслышанный стон.

Сколько-то листья газетные

Кроют безвестных имен!..

Губы, теперь онемелые,

Тихо шепнули: «Не то…»

Смерти довериться, смелые,

Что вас заставило, что?

Ужас ли дум неожиданных,

Душу зажегший вопрос,

Подвигов жажда ль невиданных,

Или предчувствие гроз, —

Спите в покое чарующем!

Смерть хороша — на заре!

Вспомним о вас на пирующем,

Бурно-могучем костре.

— Правы ли на смерть идущие?

Вечно ли будет темно?

Это узнают грядущие,

Нам это знать — не дано.

СЕРЕЖЕ

Ты не мог смирить тоску свою,

Победив наш смех, что ранит, жаля.

Догорев, как свечи у рояля,

Всех светлей проснулся ты в раю.

И сказал Христос, отец любви:

«По тебе внизу тоскует мама,

В ней душа грустней пустого храма,

Грустен мир. К себе ее зови».

С той поры, когда желтеет лес,

Вверх она, сквозь листьев позолоту,

Все глядит, как будто ищет что-то

В синеве темнеющих небес.

И когда осенние цветы

Льнут к земле, как детский взгляд без смеха.

С ярких губ срывается, как эхо,

Тихий стон: «Мой мальчик, это я!»

О, зови, зови сильней ее!

О земле, где все — одна тревога

И о том, как дивно быть у Бога,

Все скажи, — ведь дети знают все!

Понял ты, что жизнь иль смех, иль бред,

Ты ушел, сомнений не тревожа…

Ты ушел… Ты мудрый был, Сережа!

В мире грусть. У Бога грусти нет!

ДОРТУАР ВЕСНОЙ

Ане Ланиной

О весенние сны в дортуаре,

О блужданье в раздумье средь спящих,

Звук шагов, как нарочно, скрипящих,

И тоска, и мечты о пожаре.

Неспокойны уснувшие лица,

Газ заботливо кем-то убавлен,

Воздух прян и как будто отравлен,

Дортуар — как большая теплица.

Тихи вздохи. На призрачном свете

Все бледны. От тоски ль ожиданья,

Оттого ль, что солгали гаданья,

Но тревожны уснувшие дети.

Косы длинны, а руки так тонки!

Бред внезапный: «От вражеских пушек

Войско турок…» Недвижны иконки,

Что склонились над снегом подушек.

Кто-то плачет во сне, не упрямо…

Так слабы эти детские всхлипы!

Снятся девочке старые липы

И умершая, бледная мама.

Расцветает в душе небылица.

Кто там бродит? Неспящая поздно?

Иль цветок, воскресающий грозно,

Что сгубила весною теплица?

ПЕРВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

«Плывите!» молвила Весна.

Ушла земля, сверкнула пена,

Диван-корабль в озерах сна

Помчал нас к сказке Андерсена.

Какой-то добрый Чародей

Его из вод направил сонных

В страну гигантских орхидей,

Печальных глаз и рощ лимонных.

Мы плыли мимо берегов,

Где зеленеет Пальма Мира,

Где из спокойных жемчугов

Дворцы, а башни из сапфира.

Исчез последний снег зимы,

Нам цвел душистый снег магнолий…

Куда летим? Не знали мы!

Да и к чему? Не все равно ли?

Тянулись гибкие цветы,

Как зачарованные змеи,

Из просветленной темноты

Мигали хитрые пигмеи…

Последний луч давно погас,

В краях последних тучек тая,

Мелькнуло облачко-Пегас,

И рыб воздушных скрылась стая,

И месяц меж стеблей травы

Мелькнул в воде, как круг эмали…

Он был так близок, но, увы —

Его мы в сети не поймали!

Под пестрым зонтиком чудес,

Полны мечтаний затаенных,

Лежали мы и страх исчез

Под взором чьих-то глаз зеленых.

Лилось ручьем на берегах

Вино в хрустальные графины,

Служили нам на двух ногах

Киты и грузные дельфины…

Вдруг — звон! Он здесь! Пощады нет!

То звон часов протяжно-гулок!

Как, это папин кабинет?

Диван? Знакомый переулок?

Уж утро брезжит! Боже мой!

Полу во сне и полу-бдея

По мокрым улицам домой

Мы провожали Чародея.

BTOPOE ПУТЕШЕСТВИЕ

Нет возврата. Уж поздно теперь.

Хоть и страшно, хоть грозный и темный ты,

Отвори нам желанную дверь,

Покажи нам заветные комнаты.

Красен факел у негра в руках,

Реки света струятся зигзагами…

Клеопатра ли там в жемчугах?

Лорелея ли с рейнскими сагами?

Может быть… — отворяй же скорей

Тайным знаком серебряной палочки! —

Там фонтаны из слез матерей?

И в распущенных косах русалочки?

Не горящие жаждой уснуть —

Как несчастны, как жалко-бездомны те!

Дай нам в душу тебе заглянуть

В той лиловой, той облачной комнате!

ЛЕТОМ

— «Ася, поверьте!» и что-то дрожит

В Гришином деланном басе.

Ася лукава и дальше бежит…

Гриша — мечтает об Асе.

Шепчутся листья над ним с ветерком,

Клонятся трепетной нишей…

Гриша глаза вытирает тайком,

Ася — смеется над Гришей!

САМОУБИЙСТВО

Был вечер музыки и ласки,

Все в дачном садике цвело.

Ему в задумчивые глазки

Взглянула мама так светло!

Когда ж в пруду она исчезла

И успокоилась вода,

Он понял — жестом злого жезла

Ее колдун увлек туда.

Рыдала с дальней дачи флейта

В сияньи розовых лучей…

Он понял — прежде был он чей-то,

Теперь же нищий стал, ничей.

Он крикнул: «Мама!», вновь и снова,

Потом пробрался, как в бреду,

К постельке, не сказав ни слова

О том, что мамочка в пруду.

Хоть над подушкою икона,

Но страшно! — «Ах, вернись домой!»

…Он тихо плакал. Вдруг с балкона

Раздался голос: «Мальчик мой!»

В изящном узеньком конверте

Нашли ее «прости»: «Всегда

Любовь и грусть — сильнее смерти».

Сильнее смерти… Да, о да!..

ВОКЗАЛЬНЫЙ СИЛУЭТ

Не знаю вас и не хочу

Терять, узнав, иллюзий звездных.

С таким лицом и в худших безднах

Бывают преданны лучу.

У всех, отмеченных судьбой,

Такие замкнутые лица.

Вы непрочтенная страница

И, нет, не станете рабой!

С таким лицом рабой? О, нет!

И здесь ошибки нет случайной.

Я знаю: многим будут тайной

Ваш взгляд и тонкий силуэт,

Волос тяжелое кольцо

Из-под наброшенного шарфа

(Вам шла б гитара или арфа)

И ваше бледное лицо.

Я вас не знаю. Может быть