Сергей Соловьев - Собрание Стихотворений
II. СВЯТОЙ ПУТЬ[5]
М.И. Сизову
Вот кувшин последний выпит,Хлеб давно иссяк в кульке.Дряхлый тайнами ЕгипетСмутно брезжит вдалеке.
Села — реже, горы — диче.Ослик зыблет колыбель.С грудью матери девичьейСлил уста Иммануэль.
Смотрит девушка любовноСыну в сонное лицо.Зверь под ней ступает ровно;Тает звездное кольцо.
Тихий мальчик, сон лелея,Пьет святое молоко.Край, вскормивший Моисея,Твой рубеж — недалеко.
А за дальними горамиБрызги крови кормят пыль.Над детьми стенает в РамеМатерь древняя Рахиль.
И солдаты в селах рыщут,Вес пороги обагря.Ненасытно, жадно ищутИудейского царя.
Села — реже, горы — дичеОслик зыблет колыбель.С грудью матери девичьейСлил уста Иммануэль.
Солнце. Мрак лучами выпит.Сын, проснись! потом — дремать.Дряхлый тайнами ЕгипетПринял девственную мать.
III. МАРИЯ МАГДАЛИНА[6]
Sur quels pieds tombez-vous, parfums de Madeleine?
A. Musset
Чья это песня во мраке доносится,Чьи это, чьи это слышны рыдания?К гробу Христову несет МироносицаБлагоухания.
Там горизонта туманная линия.Скоро засветит заря Магдалине.Плавают сумерки, сумерки синиеВ тихой долине.
К гробу приходит, никем не замечена.Там, в глубине кипарисного сада,В камне пещерном гробница иссечена.Вот и ограда.
«Вижу зари задрожавшие пятна я,Серые камни пещеры зардели.Там погребенный лежит, ароматныеТкани на теле.
Нашим рыданьям не внемлет,Скрытый в могильные недра…Пальмы чернеют, и дремлютСтройные кедры.
Долами, мраком объятыми,В страхе пошла я сегодня.Шла умастить ароматамиТело Господне».
Чья это жалоба носится,Сумрак предутренний гонит?К камню припав, МироносицаПлачет и стонет.
IV.ПЕРЕД ИЕРУСАЛИМОМ
Уж город царственный воздвигся перед Ним.Он шел, не преступив положенного срока;В последний раз теперь Он шел в Иерусалим:Он шел, да сбудется писание пророка.
Дрожали на песке отливы багреца;Был запад облечен в торжественную ризу,И отблеск заревой с высокого зубцаСпускался медленно по белому карнизу.
И Он опять прошел по дорогим местам,Опять увидел стен высокие уступы,Громады мрамора, дворцы и, здесь и там,Детей пустыни, пальм разбросанные купы.
Опять привычный взор слепила пестротаСемьею тесною столпившихся строенийИ горделивых стен немая высота.Он знал, что придут дни последних запустений,И город рушится, как пепел, как мечта.
А ночь всё медлила, и тихо вечер гас,Сгущая по стенам причудливые тени.Он шел в Иерусалим. Он шел в последний раз,Покорный голосу отеческих велений.
Вспомнил он, вспомнил тогдаДетства забытого лета:Милые сердцу года,Домик родной Назарета.
Звезды тихонько горят.Синяя, звездная тишь…Там убегающий рядПлоских, белеющих крыш.
Дети давно уже спят,Мальчику только не спится.Звезды ему говорят,Что-то далекое снится.
Мать с кувшином поутруТихо идет от колодца.Дети заводят игру,Говор и смех раздается.
Плавно ступает она,Легкою тканью одета.В косы ее вплетена,Яркая блещет монета.
К матери мальчик бежит,На спину влез к ней украдкой,Звонко смеется, шалитПлатья широкого складкой.
Где он ни кинет свой взор,Всё ему — радость, игрушки.Звякнул отцовский топор,Валятся легкие стружки.
Вспомнил, как в детстве сюдаШли они на богомольеВсею семьей: вот когдаДетям простор и раздолье.
Старый Иосиф идет,Важно опершись на посох.Сына Мария несет,Солнце играет на косах.
Спят, погруженные в лень,Возле дороги оливы.Вьются в древесную теньТемных дорожек извивы.
Фиг зеленеют плоды,Скрытые лиственной кущей.Рощи, холмы и сады —Радостный мир и цветущий.
Странники дальше идутТой же дорогой привычной.Вот — Самария, и тутМерзкий народ, злоязычный.
Яркие блекнут поля,Скрылись веселые рощи.То — Иудеи земля,Всё здесь — беднее и проще.
Здесь виноградников нет,Тянутся горы, белея.Где ты, родной Назарет?Где же ты, где, Галилея?
В зное небесном сгорев,Мертвы поля Иудеи.Ветви засохших деревВьются как черные змеи.
Синие спят небесаВ дымке молочной тумана.Блещет вдали полосаВолн голубых Иордана.
Вот показались вдалиБашен зубчатые кольца.В рваных одеждах, в пылиК храму текут богомольцы.
Сколько увидишь здесь лиц,Как любопытны картины:Гости с сидонских границ,С дальних концов Палестины!
Движется шумно народ,Пестрыми толпами скучен.В круглую арку воротОслик вступает, навьючен.
Важный, богатый купецЕдет на праздник всем домом.Встретясь, болтает отецС плотником, старым знакомым.
С матерью входит во храм,В сумрак священных преддверий.Деньги звенят по столам,Воют и мечутся звери.
С робостью мальчик вошел.Вид алтаря ему страшен:Бык издыхает, и полКрасною кровью окрашен.
Ноги беспомощно бьют,В луже купаяся алой.Голубь воркует; снуют,Деньги считая, меняла.
Все онемели сердца.Слово б им грозное кинуть!«Это ль обитель отца!»Крикнуть, столы опрокинуть!
Прошедшее с меня, грядущее встает:Вот прокуратора огромная палата:Одежду на себе Каиафа злобно рвет,И подымают бич прислужники Пилата.
На место лобное Он крест свой понесетДорогой той, где шел теперь в Иерусалим Он;Бессильно свалится, и крест Его возьметНа плечи крепкие могучий телом Симон.
Меркнут далекие гор очертания.В город пора бы войти.Гаснешь, темнеешь… простиТы, дорогая Вифания!
Ворота города уж были перед Ним,На белом мраморе погасла позолота.Он мерной поступью вошел в Иерусалим,Неслышно миновав раскрытые ворота.
V.ВЕЧЕРЯ[7]
Ex Illo pectore in secreto bibebat
Augustinus
Окруженный толпой, на одреОн в таинственной думе лежал.Догорая, светильник дрожал…Ночь была на дворе.
Говорить не решался никто,И для битвы не чувствовал сил.Я, прильнув к Его груди, спросил:Кто предаст Тебя, Господи, кто?
И прильнув к Его груди, я креп.Синий сумрак гляделся в окно.Он мне подал виноИ разломленный хлеб.
Я с другими прошел на крыльцо,Не теряя из виду Его.Разобрать я не мог ничего;Лишь луною пахнуло в лицо.
Вся дорога была в серебре.Мы пошли по знакомым садам.Смутный шепот ходил по рядам…Ночь была на дворе.
VI.ОТРЕЧЕНИЕ[8]
