Иосиф Бродский - Пейзаж с наводнением

«В этой маленькой комнате все по-старому…»

Л. К.

В этой маленькой комнате все по-старому:аквариум с рыбкою — все убранство.И рыбка плавает, глядя в сторону,чтоб увеличить себе пространство.

С тех пор, как ты навсегда уехала,похолодало, и чай не сладок.Сделавшись мраморным, место околов сумерках сходит с ума от складок.

Колесо и каблук оставляют в покое улицу,горделивый платан не меняет позы.Две половинки карманной луковицыпосле восьми могут вызвать слезы.

Часто чудится Греция: некая роща, некаяохотница в тунике. Впрочем, чащенагая преследует четвероногоекрасное дерево в спальной чаще.

Между квадратом окна и портретом прадедадаже нежный сквозняк выберет занавеску.И если случается вспомнить правило,то с опозданием и не к месту.

В качку, увы, не устоять на палубе.Бурю, увы, не срисовать с натуры.В городах только дрозды и голубиверят в идею архитектуры.

Несомненно, все это скоро кончится —быстро и, видимо, некрасиво.Мозг — точно айсберг с потекшим контуром,сильно увлекшийся Куросиво.

Назидание

Путешествуя в Азии, ночуя в чужих домах,в избах, банях, лабазах — в бревенчатых теремах,чьи копченые стекла держат простор в узде,укрывайся тулупом и норови везделечь головою в угол, ибо в углу труднейвзмахнуть — притом в темноте — топором над ней,отяжелевшей от давеча выпитого, и аккуратзарубить тебя насмерть. Вписывай круг в квадрат.

Бойся широкой скулы, включая луну, рябойкожи щеки; предпочитай карему голубойглаз — особенно если дорога заводит в лес,в чащу. Вообще в глазах главное — их разрез,так как в последний миг лучше увидеть то,что — хотя холодней — прозрачнее, чем пальто,ибо лед может треснуть, и в полыньелучше барахтаться, чем в вязком, как мед, вранье.

Всегда выбирай избу, где во дворе висятпеленки. Якшайся лишь с теми, которым под пятьдесят.Мужик в этом возрасте знает достаточно о судьбе,чтоб приписать за твой счет что-то еще себе;то же самое — баба. Прячь деньги в воротникешубы; а если ты странствуешь налегке —в брючине ниже колена, но не в сапог: найдут.В Азии сапоги — первое, что крадут.

В горах продвигайся медленно; нужно ползти — ползи.Величественные издалека, бессмысленные вблизи,горы есть форма поверхности, поставленной на попа,и кажущаяся горизонтальной вьющаяся тропав сущности вертикальна. Лежа в горах — стоишь,стоя — лежишь, доказывая, что, лишьпадая, ты независим. Так побеждают страх,головокруженье над пропастью либо восторг в горах.

Не откликайся на «Эй, паря!» Будь глух и нем.Даже зная язык, не говори на нем.Старайся не выделяться — в профиль, анфас; поройпросто не мой лица. И когда пилойрежут горло собаке, не морщься. Куря, гасипапиросу в плевке. Что до вещей, носисерое, цвета земли; в особенности — белье,чтоб уменьшить соблазн тебя закопать в нее.

Остановившись в пустыне, складывай из камнейстрелу, чтоб, внезапно проснувшись, тотчас узнать по ней,в каком направленьи двигаться. Демоны по ночамв пустыне терзают путника. Внемлющий их речамможет легко заблудиться: шаг в сторону — и кранты.Призраки, духи, демоны — дома в пустыне. Тысам убедишься в этом, песком шурша,когда от тебя останется тоже одна душа.

Никто никогда ничего не знает наверняка.Глядя в широкую, плотную спину проводника,думай, что смотришь в будущее, и держисьот него по возможности на расстояньи. Жизньв сущности есть расстояние — между сегодня изавтра, иначе — будущим. И убыстрять своишаги стоит, только ежели кто гонится по тропесзади: убийца, грабители, прошлое и т. п.

В кислом духе тряпья, в запахе кизякацени равнодушье вещи к взгляду издалекаи сам теряй очертанья, недосягаем длябинокля, воспоминаний, жандарма или рубля.Кашляя в пыльном облаке, чавкая по грязи,какая разница, чем окажешься ты вблизи?Даже еще и лучше, что человек с ножомо тебе не успеет подумать как о чужом.

Реки в Азии выглядят длинней, чем в других частяхсвета, богаче аллювием, то есть — мутней; в горстях,когда из них зачерпнешь, остается ил,и пьющий из них сокрушается после о том, что пил.Не доверяй отраженью. Переплывай на тусторону только на сбитом тобою самим плоту.Знай, что отблеск костра ночью на берегу,вниз по реке скользя, выдаст тебя врагу.

В письмах из этих мест не сообщай о том,с чем столкнулся в пути. Но, шелестя листом,повествуй о себе, о чувствах и проч. — письмомогут перехватить. И вообще самоперемещенье пера вдоль по бумаге естьувеличенье разрыва с теми, с кем больше сестьили лечь не удастся, с кем — вопреки письму —ты уже не увидишься. Все равно, почему.

Когда ты стоишь один на пустом плоскогорьи, подбездонным куполом Азии, в чьей синеве пилотили ангел разводит изредка свой крахмал;когда ты невольно вздрагиваешь, чувствуя, как ты мал,помни: пространство, которому, кажется, ничегоне нужно, на самом деле нуждается сильно вовзгляде со стороны, в критерии пустоты.И сослужить эту службу способен только ты.

Испанская танцовщица

Умолкает птица.Наступает вечер.Раскрывает веериспанская танцовщица.

Звучат ударылуны из бубна,и глухо, дробновторят гитары.

И черный туфельна гладь паркетаступает; этокак ветер в профиль.

О, женский танец!Рассказ светилао том, что было,чего не станет.

О — слепок болив груди и взрывав мозгу, доколесознанье живо.

В нем — скорбь пространствао точке в оном,себя напрасносчитавшем фоном.

В нем — все: угрозы,надежда, гибель.Стремленье розывернуться в стебель.

В его накалев любой деталиместь вертикалигоризонтали.

В нем — пыткой взглядасквозь туч рванинузигзаг разрядаказнит равнину.

Он — кровь из раны:побег из телав пейзаж без рамы.Давно хотела!

Там — больше места!Знай, сталь кинжала,кому невестапринадлежала.

О, этот танец!В пространстве сжатыйпротуберанецвне солнца взятый!

Оборок пена;ее круженьеодновременноее крушенье.

В нем сполох платьяв своем полетесвободней плоти,и чужд объятья.

В нем чувство брезжит,что мирозданьеткань не удержитот разрастанья.

О, этот сполохшелков! по сутиспуск бедер голыхна парашюте.

Зане не тщится,чтоб был потушенон, танцовщица.Подобно душам,

так рвется пламя,сгубив лучину,в воздушной яме,топча причину,

виденье Рая,факт тяготенья,чтоб — расширяясвои владенья —

престол небесныйодеть в багрянец.Так сросся с безднойиспанский танец.

Из Парменида