Николай Асеев - Сборник стихотворений
прочно ремней.
Казалось:
уж воздух их выпил,
и горем
примята толпа,
и вдруг,
как надежда,
как вымпел,
расправился
желтый тюльпан!
Барахтаться
и кувыркаться
на быстром
отвесном пути
и в шелковом
шуме каркаса
внезапно
опору найти.
Страна моя!
Где набрала ты
таких
нерассказанных слов?
Здесь молодость
бродит крылата
и старость
не клонит голов.
И самая ревность
и зависть
глядят,
запрокинувшись,
ввысь,
единственной
мыслью терзаясь:
таким же
полетом нестись.
1934
Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1967.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Краматорский завод! Заглуши мою гулкую тишь.
Пережги мою боль. Помоги моему неуспеху.
Я читал про тебя и светлел – как ты стройно блестишь,
как ты гордо зеркалишься сталью от цеха по цеху.
Это странно, быть может, что я призываю тебя.
Представляю твой рост – и мороз подирает по коже.
Только ты целиком – увлекая, стыдя, теребя,-
и никто из людей эту тяжесть свалить не поможет.
Говорят, ты железные можешь чеканить сердца
и огромного веса умеешь готовить детали.
Ты берешь эту прорву осеннего будня-сырца,
чтоб из домен твоих – закаленные дни вылетали.
Вдунь мне в уши приказ. Огневою рудой отбелей,
чтоб пошла в переплав полоса эта жизни плохая,
чтоб и я, как рабочий, присев в полосе тополей,
молодел за тебя, любовался тобой, отдыхая.
Говорят, и у Круппа – твоим уступают станки,
и у Шнейдер-Крезо – не видали таких агрегатов.
Но и чувства бывают настолько сложны и тонки,
что освоить их сможет никто – как сквозная бригада.
Человеческий голос негромок, хоть он на краю,
и бывает: все самые тонкие доводы – грубы.
Краматорский завод! Вся надежда моя на твою
на могучую силу, на горны твои и на трубы.
1934
Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1967.
ИВА
У меня на седьмом этаже, на балконе,- зеленая ива.
Если ветер, то тень от ветвей ее ходит стеной;
это очень тревожно и очень вольнолюбиво -
беспокойство природы, живущее рядом со мной!
Ветер гнет ее ветви и клонит их книзу ретиво,
словно хочет вернуть ее к жизни обычной, земной;
но – со мной моя ива, зеленая гибкая ива,
в леденящую стужу и в неутоляемый зной.
Критик мимо пройдет, ухмыльнувшись презрительно-криво:
– Эко диво! Все ивы везде зеленеют весной!-
Да, но не на седьмом же! И это действительно диво,
что, расставшись с лесами, она поселилась со мной!
Три века русской поэзии.
Составитель Николай Банников.
Москва: Просвещение, 1968.
МОСКВА НА ВЗМОРЬЕ
Взметни скорей булавою,
затейница русских лет,
над глупою головою,
в которой веселья нет.
Ты звонкие узы ковала
вкруг страшного слова «умрем».
А музыка – ликовала
во взорванном сердце моем.
Измята твоих полей лень,
за клетью пустеет клеть,
и росный ладан молелен
рассыпан по небу тлеть,
Яркоголовая правда,
ступи же кривде на лоб,
чтоб пред настающим завтра
упало вчера – холоп!
Чтоб, в облаках еще пенясь,
истаяла б там тоска!
Чтоб город, морей отщепенец,
обрушился в волн раскат!
Над этой широкой солью,
над болью груженых барж -
лишь бровь шевельни соболью -
раздастся северный марш.
Взмахни ж пустыми очами,
в которых выжжена жуть,-
я здесь морскими ночами
хожу и тобой грожу!
1920
Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1967.
ОТВЕТ
На мирно голубевший рейд
был, как перчатка, кинут крейсер,
от утомительного рейса
спешивший отдохнуть скорей…
Но не кичитесь, моряки,
своею силою тройною:
тайфун взметает здесь пески -
поэт идет на вас войною!
Пусть взор, склоняющийся ниц
покорный силе, вас встречает,
но с опозоренных границ
вам стих свободный отвечает.
Твоей красе никто не рад,
ты гость, который не был прошен,
о серый, сумрачный пират,
твой вызов – будущему брошен.
Ты, седовласый капитан,
куда завел своих матросов?
Не замечал ли ты вопросов
в очах холодных, как туман?
Пусть твой хозяин злобно туп,
но ты, свободный англичанин,
ужель не понял ты молчаний,
струящихся со стольких губ?
И разве там, средь бурь и бед,
и черных брызг, и злого свиста,
не улыбалося тебе
виденье Оливера Твиста?
И разве там, средь бурь и бед,
и клочьев мчащегося шторма,
не понял ты, что лишь судьбе
подвластна жизнь и жизни форма?
Возьмешь ли на себя вину
направить яростные ядра
в разоруженную страну,
хранимую лишь песней барда?
Матрос! Ты житель всех широт!..
Приказу ж: «Волю в море бросьте» -
Ответствуй: «С ней и за народ!» -
И – стань на капитанский мостик!
1918 (?)
Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1967.
* * *
Еще и осени не близко,
еще и свет гореть – не связан,
а я прочел тоски записку,
потерянную желтым вязом.
Не уроню такого взора,
который – прах, который – шорох.
Я не хочу земного сора,
я никогда не встречу сорок.
Когда ж зевнет над нами осень,
я подожгу над миром косы,
я посажу в твои зеницы
такие синие синицы!
1919
Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1967.
* * *
Мы пили песни, ели зори
и мясо будущих времен. А вы -
с ненужной хитростью во взоре
сплошные темные Семеновы.
Пусть краб – летописец поэм,
пусть ветер – вишневый и вешний.
«А я его смачно поем,
пурпурные выломав клешни!»
Привязанные к колесу
влачащихся дней и событий,
чем бить вас больней по лицу,
привыкших ко всякой обиде?
О, если бы ветер Венеции,
в сплошной превратившийся вихрь,
сорвав человечий венец их,
унес бы и головы их!
О, если б немая кета
(не так же народ этот нем ли?)
с лотков, превратившись в кита,
плечом покачнула бы землю!
Окончатся праздные дни…
И там, где титаны и хаос,
смеясь, ради дальней родни,
прощу и помилую я вас.
Привязанных же к колесу,
прильнувших к легенде о Хаме,-
чем бить вас больней по лицу,
как только не злыми стихами?!
1919
Николай Асеев. Стихотворения и поэмы.
Библиотека поэта. Большая серия.
Ленинград: Советский писатель, 1967.
ЗАРЖАВЛЕННАЯ ЛИРА
1
Осень семенами мыла мили,
облако лукавое блукало,
рощи черноручье заломили,
вдалеке заслушавшись звукала.
Солнце шлялось целый день без дела.
Было ль солнца что светлей и краше?
А теперь – скулой едва прордело,
и – закат покрылся в красный кашель.
Синий глаз бессонного залива
впился в небо полумертвым взглядом.
Сивый берег, усмехнувшись криво,
с ним улегся неподвижно рядом…
Исхудавший, тонкий облик мира!
Ты, как тень, безмочен и беззвучен,
ты, как та заржавленная лира,
что гремит в руках морских излучин.
И вот -
завод
стальных гибчайших песен,
и вот -
зевот
осенних мир так пресен,
и вот -
ревет
ветров крепчайших рев…
И вот -
гавот
на струнах всех дерев!
2
Не верю ни тленью, ни старости,
ни воплю, ни стону, ни плену:
вон – ветер запутался в парусе,
вон – волны закутались в пену.
Пусть валится чаек отчаянье,
пусть хлюпает хлябями холод -
в седое пучины качанье
бросаю тяжелый стихов лот.
А мы на волне покачаемся,
посмотрим, что будет, что станет.
