Евгений Евтушенко - Евгений Евтушенко. Все стихи
Благодарность
M.B.
Она сказала: «Он уже уснул!»,—задернув полог над кроваткой сына,и верхний свет неловко погасила,и, съежившись, халат упал на стул.
Мы с ней не говорили про любовь,Она шептала что-то, чуть картавя,звук «р», как виноградину, катаяза белою оградою зубов.
«А знаешь: я ведь плюнула давнона жизнь свою… И вдруг так огорошить!Мужчина в юбке. Ломовая лошадь.И вдруг — я снова женщина… Смешно?»
Быть благодарным — это мой был долг.Ища защиту в беззащитном теле,зарылся я, зафлаженный, как волк,в доверчивый сугроб ее постели.
Но, как волчонок загнанный, одна,она в слезах мне щеки обшептала.и то, что благодарна мне она,меня стыдом студеным обжигало.
Мне б окружить ее блокадой рифм,теряться, то бледнея, то краснея,но женщина! меня! благодарит!за то, что я! мужчина! нежен с нею!
Как получиться в мире так могло?Забыв про смысл ее первопричинный,мы женщину сместили. Мы ееунизили до равенства с мужчиной.
Какой занятный общества этап,коварно подготовленный веками:мужчины стали чем-то вроде баб,а женщины — почти что мужиками.
О, господи, как сгиб ее плечамне вмялся в пальцы голодно и голои как глаза неведомого полапреображались в женские, крича!
Потом их сумрак полузаволок.Они мерцали тихими свечами…Как мало надо женщине — мой Бог!—чтобы ее за женщину считали.
1968
Евгений Евтушенко. Мое самое-самое.
Москва, Изд-во АО «ХГС» 1995.
Благословенна русская земля…
Благословенна русская земля,открытая для доброго зерна!Благословенны руки ее пахарей,замасленною вытертые паклей!Благословенно утро человекау Кустаная или Челекена,который вышел рано на зареи поразился вспаханной земле,за эту ночь его руками поднятой,но лишь сейчас во всем величье понятой!Пахал он ночью. Были звезды сонны.О лемех слепо торкались ручьи,и трактор шел, и попадали совы,серебряными делаясь, в лучи.Но, землю сталью синею ворочаяв степи неозаренной и немой,хотел он землю увидать воочию,но увидать без солнца он не мог.И вот, лучами пахоту опробовал,перевалив за горизонт с трудом,восходит солнце, грузное, огромное,и за бугром поигрывает гром.Вот поднимается оно, вот поднимается,и с тем, как поднимается оно,так понимается, так сладко принимаетсявсе то, что им сейчас озарено!Степь отливает чернотою бархатной,счастливая отныне и навек,и пар идет, и пьяно пахнет пахотой,и что-то шепчет пашне человек…
1957
Евг. Евтушенко. Взмах руки. Стихи.
Москва: Молодая гвардия, 1962.
Бывало, спит у ног собака…
Бывало, спит у ног собака,костер занявшийся гудит,и женщина из полумракаглазами зыбкими глядит.
Потом под пихтою приляжетна куртку рыжую моюи мне, задумчивая, скажет:«А ну-ка, спой!..»- и я пою.
Лежит, отдавшаяся песням,и подпевает про себя,рукой с латышским светлым перстнемцветок алтайский теребя.
Мы были рядом в том походе.Все говорили, что онаи рассудительная вроде,а вот в мальчишку влюблена.
От шуток едких и топорныхя замыкался и молчал,когда лысеющий топографменя лениво поучал:
«Таких встречаешь, брат, не часто.В тайге все проще, чем в Москве.Да ты не думай, что начальство!Такая ж баба, как и все…»
А я был тихий и серьезныйи в ночи длинные своимечтал о пламенной и грозной,о замечательной любви.
Но как-то вынес одеялои лег в саду, а у плетняона с подругою стоялаи говорила про меня.
К плетню растерянно приникший,я услыхал в тени ветвей,что с нецелованным парнишкойзанятно баловаться ей…
Побрел я берегом туманным,побрел один в ночную тьму,и все казалось мне обманным,и я не верил ничему.
Ни песням девичьим в долине,ни воркованию ручья…Я лег ничком в густой полыни,и горько-горько плакал я.
Но как мое, мое владенье,в текучих отблесках огнявсходило смутное виденьеи наплывало на меня.
Я видел — спит у ног собака,костер занявшийся гудит,и женщина из полумракаглазами зыбкими глядит.
1955
Евгений Евтушенко. Мое самое-самое.
Москва, Изд-во АО «ХГС» 1995.
Был я столько раз так больно ранен…
Д. Г.
Был я столько раз так больно ранен,добираясь до дому ползком,но не только злобой протаранен —можно ранить даже лепестком.
Ранил я и сам — совсем невольнонежностью небрежной на ходу,а кому-то после было больно,словно босиком ходить по льду.
Почему иду я по руинамсамых моих близких, дорогих,я, так больно и легко ранимыйи так просто ранящий других?
1973
Евгений Евтушенко. Медленная любовь.
Домашняя библиотека поэзии.
Москва: Эксмо-пресс, Яуза, 1998.
В вагоне шаркают и шамкают…
В вагоне шаркают и шамкаюти просят шумно к шалашу.Слегка пошатывает шахматы,а я тихонечко пишу.
Я вспоминаю вечерениееще сегодняшнего дня,и медленное воцарениедыханья около меня.
Пришла ко мне ты не от радости —ее почти не помнишь ты,а от какой-то общей равности,от страшной общей немоты.
Пришла разумно и отчаянно.Ты, непосильно весела,за дверью прошлое оставилаи снова в прошлое вошла.
И, улыбаясь как-то сломаннои плача где-то в глубине,маслины косточку соленуюгубами протянула мне.
И, устремляясь все ненадошнейк несуществующему дну,как дети, мы из двух нерадостейхотели радость, хоть одну.
Но вот с тетрадочкой зеленоюна верхней полке я лежу.Маслины косточку соленуюя за щекой еще держу.
Я уезжаю от бездонности,как будто есть чему-то дно.Я уезжаю от бездомности,хотя мне это суждено.
А ты в другом каком-то поездев другие движешься края.Прости меня, такая поздняя,за то, что тоже поздний я.
Еще мои восприниманияменя, как струи, обдают.Еще во мне воспоминания,как в церкви девочки, поют.
Но помню я картину вещую,предпосланную всем векам.Над всей вселенною, над вечностьютам руки тянутся к рукам.
Художник муку эту чувствовал.Насколько мог, он сблизил их.Но все зазор какой-то чутошныймеж пальцев — женских и мужских.
И в нас все это повторяется,как с кем-то много лет назад.Друг к другу руки простираются,и пальцев кончики кричат.
И, вытянутые над бездною,где та же, та же немота,не смогут руки наши бедныесоединиться никогда.
1960
Евгений Евтушенко.
Ростов-на-Дону: Феникс, 1996.
В магазине
Кто в платке, а кто в платочке,как на подвиг, как на труд,в магазин поодиночкемолча женщины идут.
О бидонов их бряцанье,звон бутылок и кастрюль!Пахнет луком, огурцами,пахнет соусом «Кабуль».
Зябну, долго в кассу стоя,но покуда движусь к ней,от дыханья женщин столькихв магазине все теплей.
Они тихо поджидают —боги добрые семьи,и в руках они сжимаютденьги трудные свои.
Это женщины России.Это наша честь и суд.И бетон они месили,и пахали, и косили…Все они переносили,все они перенесут.
Все на свете им посильно,—столько силы им дано.Их обсчитывать постыдно.Их обвешивать грешно.
И, в карман пельмени сунув,я смотрю, смущен и тих,на усталые от сумокруки праведные их.
1956
