Константин Симонов - Военная лирика
Главное в этих картинах войны — люди России, увиденные глазами горя, земля, которую нельзя отдать врагу. Девочка, заблудившаяся в огне войны («Через двадцать лет»), слепой гармонист («Слепец»), маленький мальчик, поседевший от страха и горя («Майор привез мальчишку на лафете»), — вот через какие человеческие судьбы возникает лицо войны.
Примечательно, что, говоря о человеке на войне, поэт редко сталкивает его лицом к лицу с врагом. В предлагаемый сборник включено только одно стихотворение такого рода — знаменитое «Убей его» («Если дорог тебе твой дом…»). Но и там излюбленный прием поэта берет верх: он говорит о том, как невозможно отдавать врагу «дом, где жил ты, жену и мать, все, что Родиной мы зовем», и что произойдет с этим сердечным человеческим достоянием, если солдат струсит, отступит, а самый образ врага условен, выражен через действие только — важно лишь отношение к нему. Симонова-лирика интересует лишь человек «нашей стороны», его психология в бою: ожидание сигнала броситься в атаку, когда кажется, что не хватит сил подняться под огнем, и вот он, сигнал:
Осталась только сила,И грузный шаг по целине,И те последних тридцать метров,Где жизнь со смертью наравне!
(«Атака»)
Или стихотворение «Пехотинец»:
И ты уверен в эту пору,Что раз такие полверстыТы смог пройти, то, значит, скороПройти всю землю сможешь ты.
Поэт не видит поэтического в натуралистических мелочах, что часто в лирике военных лет у многих поэтов заслоняло существенное. Если деталь фронтового быта — то обязательно символ, в котором содержится многое, например фляга убитого солдата, из которой отпивают глоток, а потом зарывают вместе с хозяином:
Чтоб в день победы смогКак равный вместе с намиОн выпить свой глотокХолодными губами.
(«Фляга»)
Война для поэта — непрерывное движение, образ дороги, ощущение временности привала, постоянный «суровый непокой».
Солдатские мысли о Родине проходят тот путь, который Добролюбов называл некогда путем патриотического сознания: от клочка земли, «где нам посчастливилось родиться», до представления о величии страны:
Касаясь трех великих океанов,Она лежит, раскинув города,Покрыта сеткою меридианов,Непобедима, широка, горда.
(«Родина»)
И снова — к безыменному клочку родной земли:
Чтоб там, где мы стали сегодня, —Пригорки да мелкий лесок,Куриный ручей в пол-аршина,Прибрежный отлогий песок, —Чтоб этот досель неизвестныйКусок нас родившей землиСтал местом последним, докудаПоследние немцы дошли.
(«Безыменное поле»)
Один из героев трилогии «Живые и мертвые» генерал Кузьмич дал удивительно емкую и выразительную формулу: «Война — это ускоренная жизнь, и больше ничего». Стоит вдуматься в эту необычную мысль. Да, жизнь на войне «ускорена», она может оборваться каждую минуту. Но речь идет не об ускорении смерти, а о жизни — о том, что она теперь идет убыстренным темпом, надо успеть сделать в твоей новой жизни все, что тебе предназначено. И непременно остаться человеком, верным себе, своему идеалу, своей вере:
В нас есть суровая свобода:На слезы обрекая мать,Бессмертье своего народаСвоею смертью покупать.
В книге «С тобой и без тебя» стихи разные. Есть и такие, которые порождены минутами тоски и даже отчаянья, сомнением в верности любимой женщины. В сборнике «Военная лирика» таких стихов нет: выбраны для него лишь те, которые написаны «войною», то есть такие, где на весах войны взвешены и любовь, и ревность, и верность.
Стихотворение «Жди меня» прославило навсегда имя автора именно потому, что в нем с большой силой прозвучала мысль о величии истинной любви, той самой, что «горами движет», а главное — о великом гуманизме справедливой войны, ведущейся во имя высоких человеческих целей. «Духоподъемность» советской поэзии сказывается всегда вот в таких необычных поэтических озарениях, где автору удается выразить дух своего времени. Поэт ничего не меняет при переизданиях стихотворения — как вылилось некогда, так и живет! А ведь при желании (и желающих было немало!) можно найти в нем всякие стилистические неточности. Но, наверное, не стоит искать. На весах и войны, и мира достоинства этих стихов явно перевешивают недостатки.
«Нехитрый рай» слабодушных, которым достаточно имитации чувств, отвергнут поэтом:
Случайной лаской не согрет,До смерти не простясь с тобою,Я милых губ печальный следНавек оставлю за собою.
(«На час запомнив имена…»)
Близость с далекой любимой ощущается верней в минуты особой опасности, в часы самой черной фронтовой работы, — в сжатом концентрированном ощущении живой жизни, в которой каждый миг может стать последним:
И все же не тогда, я знаю,Ты самой близкой мне была.Теперь я вспомнил: ночь глухая,Обледенелая скала…Майор, проверив по карманам,В тыл приказал бумаг не брать;Когда придется, безымяннымРазведчик должен умирать…
(«Я, перебрав весь год, не вижу…»)
Наиболее своеобразно, пластически ощутимо и красочно тема любви в ее высшем выражении сказалась в стихотворении «У огня». Генерал, «продырявленный» «под Мадридом в первый и под Сталинградом — в пятый раз», сидя у огня в землянке, без конца готов слушать испанскую песню, вспоминая свою любовь, оставшуюся в завоеванном фашистами Мадриде. Сегодняшний бой — это как бы снова битва за Мадрид, за уничтожение фашизма, за человеческое счастье:
Потеряв в снегах его из виду,Пусть она поет еще и ждет,Генерал упрям, он до МадридаВсе равно когда-нибудь дойдет.
Много стихотворений в сборнике как-то по-особенному освещают вечную тему дружбы. Фронтовое братство, скрепленное кровью, — это дружба необычная, она часто накладывает отпечаток на всю жизнь. Об этом стихи — «Смерть друга», «Дом в Вязьме», «Встреча на чужбине», «Хозяйка дома», «Был у меня хороший друг».
В этот сборник включены лишь некоторые послевоенные стихи К. Симонова о войне, близкие по духу и настроению фронтовой его поэзии («Сын», «В корреспондентском клубе», «Новогодняя ночь в Токио», «Немец» и другие). Враг сменил свое лицо — теперь это чужой разведчик, бывший союзник, но стоит вглядеться — очень, очень много общего с тем, оставшимся за черной фронтовой чертой. А война не была только проклятьем — такой большой душевный опыт скопили воевавшие поколения, что теперь истинные ценности жизни познаются куда более верно:
И обратно не все увеличитсяВ нашем горем испытанном зрении.
Лирическим стихам Константина Симонова о войне свойствен оригинальный стиль, особенный подход к композиционному строю. В этом сборнике нет военных баллад Симонова — одного из его жанровых пристрастий, зато широко представлены «письма», «послания», в которых поэт разрешает себе приемы очерка, документальной прозы и в то же время ту лирическую хаотичность и даже бессвязность, которая свойственна письмам вообще, — не в поэтическом, а в житейском смысле («Открытое письмо», «Дождь» и др.). Можно, наверное, упрекнуть поэта в некоторой жанровой монотонности, в излишних прозаизмах, в сухости и напряженности поэтического синтаксиса. Однако в соединении с безупречным знанием фронтовой обстановки, с покоряющей точностью деталей эта недостаточность так называемой «отделки» вдруг становится очень значительной и весомой правдой искусства. Ощущение подлинности знания душевной жизни человека на войне, несомненно, создается — и это важнее всего.
Константин Симонов — поэт, у которого есть одно драгоценное свойство, добытое из долгой и плодотворной журналистской практики: не гнаться за «красным словцом», быть точным в передаче фактов, в осмысливании этих фактов. Поэтому его военная лирика — не только поэтическое искусство, смело вторгающееся в мир эмоций и переживаний современного советского человека, но весьма значительный исторический документ, запечатлевший опыт поколений, прошедших фронты Великой Отечественной.
