Судьба и случай. Стихи из разных книг - Татьяна Витальевна Кузовлева

Там, где дом наползает на дом,

Там за каждою кованной дверью,

В непроглядной глухой глубине

Неоконченный труд подмастерья,

Неостывший фонарь па стене.

Там, за дверью, мельканье платочка.

Там, которую ночь напролёт

Подмастерью хозяйская дочка

До рассвета уснуть не даёт.

Станет мастером он. Что ж мне грустно,

Словно я этой доле виной?

Станет Милда ворчливой и грузной,

Многодетной скупою женой.

И ни трепет, ни вздох, ни объятье

Не разбудят степенных людей:

Сытный ужин, добротное платье,

Кружка пива да порка детей.

Трижды проклятый, трижды прощённый,

Век минует и будет забыт.

Переулком, неровно мощённым,

По утру катафалк прогремит.

И эмблема чужого столетья

Запечатает каменный свод.

Лишь в фонарном желтеющем свете

Чей-то профиль в окне промелькнёт.

Азия

Лоб, полумесяцем меченный, —

Узеньким полукольцом.

Азия – спящая женщина

С чуть плутоватым лицом.

Что тебе грезится, мудрая,

Сквозь непроглядность ресниц.

Слышу за войлочной юртою

Ржанье твоих кобылиц.

Скользкой стрелою ужалена,

Выжжена пламенем смол.

Вот уж коленом прижал тебя

Краснобородый монгол.

Вот оно, племя Батыево,

Яростно мчит на закат.

Помнишь ли, Азия, ты его?

Что ж твои губы молчат?

Где твои всадники быстрые?

Приподнимись, позови!

Залиты кровью и выстланы

Трупами земли твои.

Кажется, в ужасе кренится

Степь под пятой чужака.

Азия,

Азия,

Пленница,

Слабые всплески зрачка.

Но над веками и землями

В вечном движенье травы

Слышу меж тонкими стеблями

Пенье тугой тетивы.

И под серебряным стременем,

И под копытом коня —

Степь, неподвластная времени,

Дышит, потомков храня.

Дедами было завещано:

Местью карается зло.

Азия, спящая женщина,

Брошена через седло.

Но, ослеплённый надеждою,

Если бы враг увидал

Прячущийся под одеждою

Холодноватый кинжал…

Домбра

Пела женщина в доме моём,

Заглушив все дневные напасти.

И тревожила в пении том

Обнажённость страданья и страсти.

И светло золотилась домбра,

Формой древней, влекущей и лунной

Повторяя округлость бедра

Той, которая трогала струны.

И сливались, чисты и мудры,

Откровенность признаний пророча,

Тело женщины – с телом домбры,

Голос женщины – с голосом ночи.

И душа оживала легко

И на землю бессонно смотрела.

И в окне высоко-высоко

Долго за́ полночь лампа горела.

И до света, почти до утра

В тишине удивлённой планеты

Пела женщина, пела домбра,

И мужчина молчал до рассвета.

Журавли

Над степью актюбинской —

Лёт журавлей.

Как сладко скользить

Над простором знакомым!

И вижу я, угол острей и острей

В светлеющем небо над аэродромом.

Я вижу, как собран, как чуток вожак:

Вся жизнь его – лёт от восхода к закату.

На крыльях, как будто на узких ножах,

Трепещущий отсвет зари розоватой.

О, краткое счастье лететь впереди!

И первому чувствовать свежесть потока,

И слышать, как падает сердце в груди

Ударами:

Небо,

Свобода,

Дорога!

Ударами:

Случай,

Единственный час —

Час взлёта, час первенства, час звездопада!

И я за тобою лечу, покоряясь

Однажды ко мне обращённому взгляду.

И в небе, где гаснет большая звезда,

Живу по законам твоим, журавлиным,

И знаю, отныне и присно, всегда,

Вся жизнь на тебе лишь и сходится клином.

Две зари

1978

«Я вбираю в себя этот день…»

Я вбираю в себя этот день,

Весь – от еле заметной поземки,

До пурги – до шальной амазонки,

С ног сбивающей пеших людей.

Я иду, принимая в плечо

Весь напор ветрового замаха.

У меня от бесстрашья и страха

Воздух рвётся у рта горячо.

Опалённая скоростью крыл,

Подгоняемая судьбою,

В этот день я вхожу за тобою —

Это ты мне его подарил.

Я тобою была создана.

Ты вложил в меня радость и муку.

Жизнь нужна моя – вытяни руку:

У тебя на ладони она.

«Ты мне сказал…»

В.С.

Ты мне сказал: – Не бойся никого.

Пока я жив – с тобой беда не станется.

А я уйду – с тобой любовь останется.

Ты и тогда не бойся никого. —

Когда-нибудь и я сгорю дотла,

Моя спина распрямлена любовью,

И полночь звёзды стелет в изголовье,

И над тобой моя душа светла.

И потому неразделим наш груз,

И потому, не сгорбленная бытом,

Я недоступна сглазу и обидам,

Но я боюсь. Я за тебя боюсь.

За сон твой, прерываемый звонком,

За взмах руки, за шаг неосторожный,

За этот взгляд тяжёлый и тревожный

Над белым, над нетронутым листком,

За слово, пригвождённое к строке,

Из-под пера скользнувшее случайно.

За то, что так покорно и печально

Снежинка тает на твоей щеке…

Ведь для чего-то всё-таки – вглядись, —

На снежном поле слитны наши тени,

И даже бестелесное сплетенье

Ведёт туда, где жизнью длится