Всеволод Емелин - Götterdämmerung: cтихи и баллады

Памяти одного клуба

Олигарху дорога в Лондон,Террориста ждет ФСБ,А для интеллектуалов в Париже “Ротонда”И “Билингва” в Москве.

Здесь тебе не портвейнПить в сквере, плюясь на снег,Слева сидит Рубинштейн,Справа сидит Айзенберг.

Здесь — это вам не тут,Не бараны чихали —Слева Евгения Лавут,Справа Линор Горалик.

Здесь тебе не шалман,Не блатная малина —Слева сидит Гандельсман,Справа Рубина Дина.

Все, кто вокруг сидит —Выдающиеся фигуры.Короче — полный синклитРусской литературы.

Чисто, светло, не тесно,На фасаде красивый кафель.И вот такое-то местоСгорело в пятницу на хер.

Другая песня

Повторяла, как ворона,Мне бабушка Дуся:“Ой, нельзя тебе на зону,Там тебя опустют.

Сидит там пол-РоссииНа гнилой капусте,За глаза за синиеТам тебя опустют.

Конвоир с винтовкою,Палец ждет на спуске.За кость твою легкуюТам тебя опустют.

Будь хоть самым шустрым,Соблюдай понятия,Все равно опустют,Опустют обязательно.

Будешь помнить лагерейМилые затейки,До конца проходишь днейВ сальной телогрейке.”

Бабушки рассказыМне запали в душу.Стать вдруг пидарасомЯ ужасно трушу.

Всюду со мной близкоС водянистой кашейКоцая миска,Шконка у параши.

И с тех пор который год,А прошло их множество,У меня в душе живетУжас мужеложества.

Научился я сжиматьКрепко ягодицы,Чтобы никому не датьМною насладиться.

Чтобы ни один нахал,Как девице целку,Мою жопу не порвал,Словно Тузик грелку.

И хожу теперь я такПо родной столице,Раскорячась, как дурак,Стиснув ягодицы.

Чтоб не сделаться как гей,Кланяюсь я первымПредставителям властейИ милиционерам.

Чтоб не совершить минет,Рот закрыть старался я.В общем, стал я интравертПод страхом дефлорации.

А что такое интраверт,К тому же постаревший?Это входишь в туалет,А он там повешенный.

Это сетка на лицеЛопнувших сосудов,Это капля на концеЖалобного уда.

В доме на всех плоскостяхПочатые лекарства,Злость на Буша в новостяхИ на государство…

В церкви мне старушкаСунет в руку просфору,Просто потому чтоЖизнь моя вся просрана.

Здесь мораль такая вот —Пусть народ узнает —Тот, кто жопу сбережет —Душу потеряет.

Подражание Михаилу Сапеге

Сижу, случайно выживший,На пятой точке.А от шахидушки —Одни кишочки.

“13-й портвейн”

Едва период мастурбацииВ моем развитии настал,Уже тогда “Портвейн 13-й”Я всем другим предпочитал.

Непризнанный поэт и гений,Исполненный надежд и бед,Я был ровесником портвейна —Мне было лишь тринадцать лет.

Я был угрюмым семиклассником,Самолюбивым и несчастным,И подтирал я сперму галстуком,Как знамя коммунизма красным.(Короче, мучился ужасно яПокуда не нашел лекарство).

И много раз бывал родителямиЗастигнут в этот миг случайно,Любая тварь после соития,По Аристотелю, печальна.

Так, насладившись в одиночествеМятежной плотию своей,Я понимал, какой порочный я,Пропащий рукоблудодей.

И, чтоб скорей из мозга стерлисяПохабные галлюцинации,В сознанье собственной греховностиЯ за портвейном шел “13-м”.

От ощущенья безвозвратнойРазвратной гибели моейМеня, как добрый терминатор,Спасал “13-й портвейн”.

Тогда я не был суеверенАгностик, троечник и пьяница,И мог “13-й портвейн”Бесстрашно пить даже по пятницам.

Еще не очень разбирался я,Кто там татарин, кто еврей,Кто представитель братской нации,А кто враждебных нам кровей,Но знал — “13-й портвейн” —Гармония цены и качества.

Его мы пили пионерамиВ те непростые времена,Когда ни штопора-то не было,Ни закуси, ни стакана.

Его открыть гвоздем железнымЛюбая школьница могла.Он шел из банки майонезной,А еще лучше из горла[4].

В подъездах без замков, без кодовых,На стройплощадках без охраныЕго глотали, словно воду мы,Не разливая по стаканам.

А времена были спокойные,Менты еще без автоматов,Кругом явления застойные,Везде уборные бесплатные.

Террор случался только в Чили,Где был у власти Пиночет.Тогда в сортирах не мочили,Как обещал нам президент.

Там только пили и дрочили,Ну и еще один момент…А если вру насчет сортиров,Пусть подтвердит Тимур Кибиров.

Там загородочки фанерныеСкрывали крошечные кельи,Там поцелуи мои первыеПахли “13-м портвейном”.

Вот унитаз журчит нам ласково,С бутылкой рядом я стою…Так море, бабы и шампанскоеВорвались властно в жизнь мою.

И только горлышки зеленыеВ моем качаются мозгу,И очи синие, бездонные…Пиздец, я больше не могу.

P.S. В городском саду цветет акация,Снова стать березкой хочет пень.Ты ж меня сгубил навек “13-й”Отроческий, сладкий мой портвейн.

По материалам сетевых новостей

Мы тихие граждане грозной страны,Но вот и нам есть, чем гордиться —Бейсбольная бита народной войныГвоздить начала по фашистам.

Ну что, доорались “Москва — москвичам!”,“Россия же, стало быть — русским!”Теперь наступает конец палачамСо взглядами злыми и узкими.

Недаром боролись и фонд “Холокост”,И вся либеральная пресса,Но вот нам, похоже, дожить довелосьСовсем до другого процесса.

А раньше-то горцыЧуть глянут на сяло —Кругом баркашовцы —И враз зассало.

Идешь по Москве — город взят словно в плен,Повсюду СА и эСэСы.Лишь тихие, робкие стайки чеченПрильнули к своим “мерседесам”.

А этот, навязший в обоих ушах,“Хай Гитлер!” “Хай Гитлер!” “Хай Гитлер!”Теперь развернешься и сразу “Ба-бах!”По морде бейсбольною битой.

За каждый сгоревший под Вязьмою танк,За практику газовых камер,За Януша Корчака, за Анну ФранкПо харе, по харе, по харе!

Закончилась ваша кровавая власть,Теперь под бейсбольною битойОтветишь за тех, над кем тешился всласть,Над сикхом и над ваххабитом.

Даже в день парашютистаЧерные, спокойныеИх спасут антифашистыБитами бейсбольными.

Какой там бейсбол и какой там футбол,Сумели понять наши дети —Покуда фашизму осиновый колНе вставим по самые эти.

Да, юным героям (кто антифашист),Отныне все двери открыты.Ведь с ними народ, президент дзюдоист,Менты и бейсбольные биты.

В альбом Сапеге “Портвейн белый”