Борис Корнилов - Избранное

<1936>

Зоосад. — Впервые: «Литературный современник», 1936, № 1.

Ночные рассуждения

Ветер ходит по соломе.За окном темным-темно,К сожаленью, в этом домеПерестали пить вино.

Гаснет лампа с керосином.Дремлют гуси у пруда…Почему пером гусинымНе писал я никогда?

О подруге и о друге,Сочинял бы про людей,Про охоту на Ветлуге,Про казацких лошадей.

О поступках,О проступкахТы, перо, само пиши,Сам себя везде простукав,Стал бы доктором души.

Ну, так нет…Ночною теньюВозвышаясь над столом,Сочиняю сочиненьяСамопишущим пером.

Ветер ползает по стенам.Может, спать давно пора?Иностранная система(«Паркер», что ли?)У пера.

Тишина…Сижу теперь я,Неприятен и жесток.Улетают гуси-перьяКосяками на восток.

И о чем они толкуют?Удивительный народ…Непонятную такуюРечь никто не разберет.

Может быть, про дом и лес мой,Про собак — моих друзей?..Все же было б интересноПонимать язык гусей…

Тишина идет немаяПо моей округе всей.Я сижу, не понимаяРазговорчивых гусей.

<1936>

Ночные рассуждения. — Впервые: «30 дней», 1936, № 6.

Разговор

Верно, пять часов утра,не боле.Я иду —знакомые места…Корабли и яхты на приколе,и на набережной пустота.Изумительный властитель тронаи властитель молодой судьбы —Медный всадникподнял першерона,яростного, злого,на дыбы.Он, через реку коня бросая,города любуется красой,и висит нога его босая, —холодно, наверное, босой!Ветры дуют с оста или с веста,всадник топчет медную змею…Вот и вы пришлина это место —я вас моментально узнаю.Коротко приветствие сказали,замолчали,сели покурить…Александр Сергеевич,нельзя лис вами по душам поговорить?Теснотой и скукой не обижу:набережная — огромный зал.Вас таким, тридцатилетним, вижу,как тогда Кипренский написал.И прекрасен,и разнообразен,мужество,любовьи торжество…Вы простите —может, я развязен?Это — от смущенья моего!Потому что по местам окрестнымот пяти утра и до шестивы со мной —с таким неинтересным —соблаговолили провести.Вы переживете бронзы тленьеи перемещение светил, —первое свое стихотвореньея планиде вашей посвятил.И не только я,а сотни, может,в будущие грозы и боивам до бесконечия умножатлюди посвящения свои.Звали вы от горя и обмановв легкое и мудрое житье,и Сергей Уварови Романовполучили все-таки свое.Вы гуляли в царскосельских соснах —молодые, светлые года, —гибель всех потомков венценосныхвы предвидели еще тогда.Пулями народ не переспоря,им в Аничковом не поплясать!Как они до Черного до моряудирали —трудно описать!А за ними прочих вереница,золотая рухлядь,ерунда —их теперь питает заграница,вы не захотели бы туда!Бьют часы уныло…Посветало.Просыпаются…Поют гудки…Вот и собеседника не стало —чувствую пожатие руки.Провожаю взглядом…Виден слабо…Милый мой,неповторимый мой…Я иду по Невскому от Штаба,на Конюшенной сверну домой.

<1936>

Разговор. — Впервые: «Юный пролетарий», 1936, № 20.

Пирушка

Сегодня ты сызнова в Царском,От жженки огонь к потолку,Гуляешь и плачешь в гусарскомЛихом, забубенном полку.

В рассвете большом, полусонномЛикует и бредит душа,Разбужена громом и звономБокала,Стиха,Палаша.

Сражений и славы искатель,И думы всегда об одном —И пьют за свободу,И скатертьЗалита кровавым вином.

Не греет бутылка пустая,Дым трубочный, легкий, змеист,Пирушка звенит холостая,Читает стихи лицеист.Овеянный раннею славойВ рассвете совсем дорогом,Веселый,Задорный,Кудрявый…И все замолчали кругом.

И видят — мечами хранимый,В полуденном, ясном огне,Огромною едет равнинойРуслан-богатырь на коне.

И новые, полные мести,Сверкающие стихи, —Россия — царево поместье —Леса,Пустыри,Петухи.

И все несравненное этоВрывается в сладкий уют,Качают гусары поэтаИ славу поэту поют.

Запели большую, живуюИ радостную от души,Ликуя, идут вкруговуюБокалы, стаканы, ковши.

Наполнена зала угаром,И сон, усмиряющий вновь,И лошади снятся гусарам,И снится поэту любовь.

Осыпаны трубок золою,Заснули они за столом…А солнце,Кипящее, злое,Гуляет над Царским Селом.

<1936>

Пирушка. — Впервые: «Литературный современник», 1937, № 1.

В селе Михайловском

Зима огромна,Вечер долог,И лень пошевелить рукой.Содружество лохматых елокОберегает твой покой.Порой метели заваруха,Сугробы встали у реки,Но вяжет нянюшка-старухаНа спицах мягкие чулки.На поле ветер ходит вором,Не греет слабое вино,И одиночество, в которомТебе и тесно, и темно.Опять виденья встали в ряд.Закрой глаза.И вот румяныйОнегин с Лариной ТатьянойИдут,О чем-то говорят.Прислушивайся к их беседе,Они — сознайся, не таи —Твои хорошие соседиИ собеседники твои.Ты знаешь ихнюю дорогу,Ты их придумал,Вывел в свет.И пишешь, затая тревогу:«Роняет молча пистолет».И сердце полыхает жаром,Ты ясно чувствуешь: беда!И скачешь на коне поджаром,Не разбирая где, куда.И конь храпит, с ветрами споря,Темно,И думы тяжелы,Не ускакать тебе от горя,От одиночества и мглы.Ты вспоминаешь:Песни были,Ты позабыт в своей беде,Одни товарищи в могиле,Другие — неизвестно где.Ты окружен зимой суровой,Она страшна, невесела.Изгнанник волею царевой,Отшельник русского села.Наступит вечер.Няня вяжет.И сумрак по углам встает.Быть может, няня сказку скажет,А может, песню запоет.Но это что?Он встал и слышитЯзык веселый бубенца,Всё ближе,Перезвоном вышит,И кони встали у крыльца.Лихие кони прискакалиС далеким,Дорогим,Родным…Кипит шампанское в бокале,Сидит товарищ перед ним.Светло от края и до краяИ хорошо.Погибла тьма,И Пушкин, руку простирая,Читает «Горе от ума».Через пространство тьмы и света,Через простор,Через уютДва Александра,Два поэта,Друг другу руки подают.А ночи занавес опущен,Воспоминанья встали в ряд.Сидят два друга,Пушкин, Пущин,И свечи полымем горят.Пугает страхами леснымиСтрана, ушедшая во тьму,Незримый Грибоедов с ними,И очень хорошо ему.Но вот шампанское допито…Какая страшная зима,Бьет бубенец,Гремят копыта…И одиночество…И тьма.

<1936>

В селе Михайловском. — Впервые: «Литературный современник», 1937, № 1.

Пушкин в Кишиневе

Дымное, пылающее лето.Тяжело,Несносная пора.Виноградниками разодетаНебольшая «Инзова гора».Вечереет.Сколь нарядов девьих!На гулянье выводок цветной…Птицы в апельсиновых деревьяхВсе расположились до одной.Скоро ночь слепящая, глухая.Всюду тихая,В любой норе…Скоро сад уснет, благоухая,Да и дом на «Инзовой горе».В том дому узорном,Двухэтажном,Орденами грозными горя,Проживал на положенье важномГенерал —Наместником царя.Сколь хлопот!Поборы и управа.Так хорош,А этак нехорош,Разорвись налево и направо,А потом кусков не соберешь.Недовольство,Подхалимство,Бредни,Скука: ни начала, ни конца,Да еще назначили намедниК нам из Петербурга сорванца.С нахлобучкой, видимо, здоровой.Это вам, конечно, не фавор,За стихи,За противоцаревый,Все же остроумный разговор.Вот сидит,Прощенья ожидая,Пожалеешь юношу не раз —С норовом,Сноровка молодая,ПопрыгунДопрыгался до нас.Да и здесь ведет себя двояко:Коль спокоен —Радостно в груди,А взовьется —Бретер, забияка,Юбочник — господь не приведи.Но стихи!Мороз идет по коже —Лезвие,Сверкание,Удар…И порой глядишь — не веришь:Боже,Ну кому доверил божий дар?Умница, каких не много в мире,Безобразник, черт его побрал…И сидит,Усы свои топыря,И молчит усталый генерал.За окном — огромна, неприятна —Ходит ночь.Обыден мир, не нов.Огоньков мигающие пятна —Это засыпает Кишинев.

Пушкин спал.Ему Нева приснилась.Он гуляет, радостен и жив.Государь, сменивший гнев на милость,Подошел, и страшен, и плешив.В ласковой, потасканной личине,Под сияньем царского венца,В императорском огромном чине,Сын, убийца своего отца.Пушкин плюнул.Экое приснится —И нелепо,И мечта не та…За окном российская темница,Страшная темнища,Темнота.Все порядки, слава и законыНе сложны.Короче говоря —Отделенья третьего шпионы,Царского двора фельдъегеря.За границу!Поиски свободы,Теплые альпийские луга,Новые, неведомые водыИ приветливые берега.А на родине — простору мало.Боязно.Угрюмо.Тяжело…Он вскочил.За окнами сверкало,И переливалось,И звало.Выбежал.В саду, цвести готовом,Ходит солнце,Ветер на полях…Генерал свистит, с ножом садовым,Столь уютный — в заячьих туфлях.Ползает по клумбиному краю,Землю топчет старческой ногой…— Вы куда же, Пушкин?— Убегаю.Ах, Иван Никитич, дорогой…Я туда, где табор за рекою,А цыганке восемнадцать лет… —Он, скрываясь,Помахал рукою,Инзов улыбается во след.

Так и шло.Заморенное лето,Вдохновенье.Петербург далек.Мякишем стрелял из пистолета,Лежа на кровати, в потолок.Не робел перед любым вопросом.Был влюблен.И ревновал.Жара.В биллиардной в лузу клал клопштосомТрудного, продольного шара.И ни сожаленья, ни укора —Он махнул рукою на беду,И цыганка, милая Шекора,Целовала Пушкина в саду,Беззаботна, весела, смешлива,До чего мягка ее рука,Яблоко чуть видного налива —Смуглая, пушистая щека.О Шекоре, о Людмиле этойПесня сочиненная горит…Вот она стоит полуодетой,Что-то, улыбаясь, говорит.Старый муж,Рыдая, рвет и мечет,Милую сажает под замок.Кто другаяСызнова залечитЗлого сердца пламенный комок?В бусах замечательныхИ в косах,Памятью рожденное опять,Белокурых и черноволосых,Сколько было их, не сосчитать.Первая — любовь,Вторая — эхо,Пятая — бумажные цветы…И еще была одна утеха —Лошадь небывалой красоты.Гребешком расчесанная грива —На себя любуясь, так и сяк,Хорошо идет она,ИгривоПо Харлампиевской на рысях.Кисти, бляха — конские уборы,Тонкое на всаднике сукно —Едет Пушкин.Шпоры, разговоры,Девушка любуется в окно.И поэт,Нимало не сумняшеся,Поправляет талисман — кольцо,Смело заявляет:«Будет наша» —И въезжает прямо на крыльцо.И садыИ луговины в песнях,Перед ним, румяная, она.Жалуются Инзову.Наместник —Под домашний арест шалуна.

Но когда мечтанияИ лень ихИли жалко оставлять одних,Перед ним опять — кавказский пленник.Блещут горы,Говорит родник.Неприступна,Хороша,ПривольнаГрузия — высокая страна.И стихи, как молнии,И больноИ тепло сегодня без вина.Он идет —Легка ему дорога,Где-то уходящая во тьму, —До чего же все-таки немногоНадобно хорошего ему!Только той услады и свободы,Где тропинки узкие у скал,Где зовут погодой непогоды,Где любовь, которой не искал.Пусть бормочет Инзов:«Молоденек…»Он забыл бы крышу и кровать…Ну, еще немного разве денег,Чтобы можно было банковать.Вот и всё.И, все позабывая,Он ушел бы, Уленшпигель мой…И судьба родная кочевая,Милая и летом и зимой.Каждый день иной.Не потому ли,Что однообразны дни подряд,Он ушел за табором в июле,В августе вернулся, говорят?— Что (цыгане пели) города нам?Встану на дороге,Запою… —Он услышал в таборе гортанномПесню незабвенную свою.Знаменитый,Молодой,Опальный,Яростный российский соловей,По ночам мечтающий о дальней,О громадной Африке своей.Но молчало русское болото,Маковка церковная да клеть,А туда полгода перелета,Да, пожалуй, и не долететь.

Здесь привольно воронам и совам,Тяжело от стянутых ярем,Пахнет душнымВоздухом, грозовым —Недовольна армия царем.Скоро загреметь огромной вьюге,Да на полстолетия подряд, —Это в Тайном обществе на югеО цареубийстве говорят.Заговор, переворотИ этаМолния, летящая с высот.Ну кого же,Если не поэта,Обожжет, подхватит, понесет?Где равнинное раздолье волку,Где темны просторы и глухи, —Переписывают втихомолкуЗапрещенные его стихи.И они по спискам и по слухам,От негодования дрожа,Были песнью,СовестьюИ духомСлавного навеки мятежа.Это он,Пораненный судьбою,Рану собственной рукой зажал.Никогда не дорожил собою,Воспевая мстительный кинжал.Это онО родине зеленойНаходил любовные слова —Львенок молодой, неугомонный,Как начало пламенного льва,Злом сопровождаемыйИ сплетней —И дела и думы велики, —Неустанный,Двадцатидвухлетний,Пьет виноИ любит балыки.Пасынок романовской России.Дни уходят ровною грядой.Он рисует на стихах босыеНоги молдаванки молодой.Милый Инзов,Умудренный старец,Ходит за поэтом по пятам,Говорит, в нотацию ударясь,Сообразно старческим летам.Но стихи, как раньше, наготове,Подожжен —Гори и догорай, —И лавина африканской кровиИ кипит,И плещет через край.Сотню лет не выбросить со счета.В Ленинграде,В Харькове,В ПермиМы теперь склоняемся —ПочетаНашего волнение прими.Мы живем,Моя страна — громадна,Светлая и верная навек.Вам бы через век родиться надо,Золотой,Любимый человек.Вы ходили чащею и пашней,Ветер выл, пронзителен и лжив…Пасынок на родине тогдашней,Вы упали, срока не дожив.Подлыми увенчаны деламиЛюди, прославляющие месть,Вбили пули в дула шомполами,И на вашу долю пуля есть.Чем отвечу?Отомщу которым,Ненависти страшной не тая?Неужели только разговоромНенависть останется моя?За окном светло над Ленинградом,Я сижу за письменным столом.Ваши книги-сочиненья рядомМне напоминают о былом.День ударит об землю копытом,Смена на посту сторожевом.Думаю о вас, не об убитом,А всегда о светлом,О живом.Всё о жизни,Ничего о смерти,Всё о слове песен и огня…Легче мне от этого,Поверьте,И простите, дорогой, меня.

<1936>