Евгений Клячкин - Песни
Памяти Владимира Высоцкого
Ну что тут будешь делать! —не шаг, а бег.Век поиска пределов —двадцатый век.
Что атомно-смертельный —само собой,но главное — предельный,как ближний бой.
Плывет под самолетомземля-ковер.А чуть ступил — и вот оно:кто — кого!
Компьютер выдал четкопредел для мышц,и из «девятки» «сотку»не пробежишь.
Бескрайний космос узоки мал уже:предел для перегрузок —пятнадцать «же».
Смертельные пределытак манят нас!Нам надо в каждом деледать высший класс!
И вот она — гитара:всего — семь струн,и падают удары,как зерна в грунт,
и вырастают песни,хрустя корой,и гонит твое сердцепо веткам кровь.
Нет на тебя похожих —ты свой предел,сдирая с пальцев кожупреодолел.
Не чая сохраниться,под крик: «Не сметь!»ты пересек границу,чье имя — смерть.
И плата — бесконечна,и нет в ней лжи.Ты будешь первым — вечно,и вечно — жив.
2–6 февраля 1983Высоцкий считал себя именно поэтом, который просто поет свои стихи. Я не согласен с такой позицией. Попробуйте отделить тексты песен Высоцкого от его авторской интонации, от его неповторимого голоса. Честное слово, они многое утратят. В стихах авторской песни не хватает чего-то, что добавляет именно музыка. Удельный вес музыки и слова колеблется. Я считаю: если стих заполняет собой все, музыку трудно туда втиснуть. Стихи определяют смысловой рисунок, а основное настроение дает музыка.
1981, КалининЛучшие из нас никогда не обманывали своего слушателя, не старались выдать за искренность наигрыш, надуманность, кокетство. Наоборот, возьмите Владимира Семеновича Высоцкого. Он начинал с так называемой «блатной» лирики, а затем, по мере своего роста, стал писать серьезные, важные песни, которые не могли оставлять равнодушными и своим накалом, и заложенной в них мерой правды. Он стал говорить тем, кто его полюбил, на другом уровне, поднимая и их до него. Скажем, известный «Диалог у телевизора» — только по первому слою шутка, а ведь это серьезнейший социальный срез. Таким образом, становится понятным если не официальный запрет, то упорное замалчивание очень мощного направления в искусстве на протяжении почти двадцати лет.
1987, СочиВосхищаюсь Высоцким. Он был разоблачителем по своему духу. Обладал колоссальным темпераментом. Жил и пел честно. За это и пытались постоянно принизить, опошлить его творчество. Его песни — кровоточащая, саднящая рана. Не всем это нравилось. Но разве можно пройти мимо Высоцкого, оказаться не задетым его песнями? Несмотря на все его беды, он был богат и счастлив всеобщей народной любовью.
1988, ПензаБлизко я Высоцкого не знал, хотя был с ним знаком, и нам даже приходилось выступать вместе. Шумных юбилеев не люблю. Но для Владимира Семеновича Высоцкого я бы сделал исключение. Я его считаю великим народным художником. Я настаиваю и на слове «великий», и на слове «народный». Высоцкий абсолютно демократичен. Он пел от народа и для народа. Он растворен в народе и является его голосом. Я могу быть каким угодно, но не народным. Нет во мне этого дара — демократичности. Владимир Семенович этим редчайшим даром обладал, и народ это чувствовал. Что касается Александра Розенбаума, то его вообще нельзя относить к жанру авторской песни. Мы все — авторы-исполнители — шли со своими песнями к эстраде. Александр шел от эстрады к своим песням. Он, проще говоря, эстрадный певец, исполняющий песни на собственные стихи и музыку. Его нельзя сравнивать с Высоцким, его можно сравнивать с Юрием Антоновым.
1988, ДзержинскПерекресток
Переулок, перекресток, переход,и плывет к нему автобус-пароход.На конечной остановкевсех он вывалил на бровкуи пошел назад, как будто бы вперед.
Светофоры перемигиваются:то зеленых два, то желтых два лица.И кому какое дело —проходи, раз надоело,не раскроем нашу тайну до конца.
И стоит посередине мостовойудивленный разноцветный постовой:чинно ходят пешеходы,переходят переходы,только эти двое крутят головой.
Не старайся — не узнаешь все равно,что мы смотрим панорамное кино,и мелькает на экраневсе что хочешь по желанью —даже странно, до чего это смешно.
Обождите, вы горите, гражданин!Вон зеленая русалка из глубинвыплывает на просторы,и хохочут светофоры,а серьезный постовой стоит один.
И очень жаль, что он один, ведь мы вдвоем…
24 августа 1971 — январь 1972Перестройка
Перестройку начни-ка с себя,На себе же ее и заканчивай.А других ты давай не накачивай,Даже очень их сильно любя.
Потеряли мы ориентир.Кто толкает вперед: «Видишь зарево?»Ну а ты — чуешь, как пахнет жареным.Это ты там горишь, это ты!
Кто-то тянет назад, как вперед,и от мира стеной заслоняется,жаждет власти и ей поклоняется,и себя называет «народ».
Да какой он народ — он фашист!Лево, право — нюансы, оттеночки.Но гляди, как снимает все пеночкиу народа народный артист!
Может, пнуть Лигачева в ребро?Может, «Память» размазать по стеночке,а потом заявить напоследочек,что мое с кулаками добро?
Нет, гражданской нам хватит одной!Нас тридцатый молол уже спицами,и с прицельной ухмылкой бандитскоюнас выщелкивал тридцать седьмой.
Да и Леню припомнить порасо своею ватагой дворовою —он оставил страну доворовыватьтем, кто громче всех крикнет «ура».
Так что опыт у нас уже есть.Что ж, повторим прошедшее в будущем.И похвастаться сразу же будет чем…Да вот запах — паленая шерсть…
Дорогой ты мой наш человек!Я не знаю для всех направления,но для каждого — знаю наверное:это — вверх, дорогой, это — вверх!
Научились мы жаться и жать.Что ж еще бы придумать такое нам?Но осталась одна пустяковина:и себя, и других уважать.
Нет, я сам не святой — знаю жизнь.Но клянусь — откажусь от последнего,если все… А из ряда последнего:«Ну так что ж ты — начни, откажись!»
8–9 сентября 1988Песенка о временах года
А на улице жара да жара.Обсудить дела решили с утра.Хоть бы кто бы нам бы пива принес!Глядь — на улице мороз.
А на улице зима да зима.Треугольные застыли дома.И один сказал: «Начать бы пора».А на улице жара.
А ругой достал платок, вытер нос(а на улице уж снова мороз)…И сказал: «Зачем словами сорить».(Я гляжу — а он старик.)
И опять на нашем небе жара,начинается сначала игра.И, конечно, не всерьез, не всерьез.(А на улице мороз.)
10–30 мая 1967Песенка об образцовом пешеходе
Пешеходы — те же дети. За хорошее поведение их надо поощрять, а за плохое — наказывать.
Из частной беседы с младшим сержантом УВД ЛенгорисполкомаПод прямым, под косым —все равно под каким,но крестами попарнопроспекты лежат,где под серой бронейПетербург сохранентот торцовый, что прямок болотам прижат.
Вот и нашим шагамуж недолго звучать,а поднимут асфальт —и не станет следов.Оглянувшись назади сощурив глаза —что увижу яв тающей дымке годов?
…Где скрестились и упалидве булыжных магистрали,храбро на камни вползает трава.Под балконом трехоконнымс колокольным перезвономстарый жестяный трясется трамвай.
А в скрещенье, как на сцене,весь в булыжном окруженьегладкий кружок из асфальта встает.На асфальте, словно в вальсе,мерно кружится начальство,белой перчаткой отмашку дает.
А с балкона — просто кино —панорамная картина:распластавшись по вагону,уцепился за краяв перечиненных порчинахлет двенадцати мужчина —гордый, смелый и свободный,то есть в чистом виде я.
Но, согласно распорядку,снежно-белая перчаткаухватилась за загривок —и свободы нет как нет……Тот проступок был последними, воспитанный беседой,правил я не нарушаювот уж скоро тридцать лет.
Ну когда же, сержант,ты похвалишь меня,что всегда я идуна зеленый сигнал,что в трамвае талонна билетик менял,даже спички горелыев урны бросал.
Ты меня обманул,добродушный сержант,и, наверно, не толькоменя обманул:много лет образцовоидет пешеход,и наград никакихне увидеть ему…
1969 — 10 сентября 1971«Песенка об образцовом пешеходе» чисто смысловая. Не было этого эпизода, чтоб меня стягивали с «колбасы», хотя катался, конечно, но обычно убегал, если опасность была близко. Дети войны — шустрые были дети, падали всегда на четыре лапы, как кошка. Ни от чего животы у них не болели, аллергий никаких не было, и уж если попадали в тюрьму — то за дело.
