Борис Гребенщиков - Песни (сборник)
Снежный лев
Центр циклона
Вчера я пил и был счастливый,Сегодня я хожу больной,За что ж ты, мать – сыра природа,Настоль безжалостна со мной?
Снился мне сон, что я был трезвый,Ангелы пели в небесах.А я проснулся в черном теле,Звезда застряла в волосах.Говорила мне мать – летай пониже,Говорила жена – уйдешь на дно…А я живу в центре циклона,И вверх и вниз – мне все равно.
А люди работают за деньги,Смотрят в окно на белый свет.А в нашем полку – все камикадзе,Кто все успел – того здесь нет.Так скажем «Банзай», и Бог с ней, с твердью;Все, что прошло, – сдадим в утиль.И здесь у нас, в центре циклона,Снежные львы и полный штиль.
Сегодня я опять счастливый,А завтра я опять больной,За что ж ты, мать – сыра природа,Настоль безжалостна со мной?Опомнись, мать – сыра природа,Я все же сын тебе родной!
Максим-лесник
Я хотел стакан вина – меня поят молоком,Ох, я вырасту быком, пойду волком выти.Сведи меня скорей с Максимом-Лесником,Может он подскажет, как в чисто поле выйти.
То ли вынули чеку, то ль порвалась связь времен,Подружились господа да с господней сранью.На святой горе Монмартр есть магический Семен,Он меняет нам тузы на шестерки с дрянью.
Раньше сверху ехал Бог, снизу прыгал мелкий бес,А теперь мы все равны, все мы анонимы.Через дырку в небесах въехал белый «Мерседес»,Всем раздал по три рубля, и проехал мимо.
Чаши с ядом и с вином застыли на весу.Ох, Фемида, где ж твой меч, где ты была раньше?Вдохновение мое ходит голое в лесу,То посмотрит на меня, а то куда дальше.
Я опять хочу вина, меня поят молоком,Ох, я вырасту быком, пойду волком выти,Сведи меня скорей с Максимом-ЛесникомМожет он подскажет, как в чисто поле выйти.
1994Древнерусская тоска
Куда ты, тройка, мчишься, куда ты держишь путь?Ямщик опять нажрался водки или просто лег вздремнуть,Колеса сдадены в музей, музей весь вынесли вон,В каждом доме раздается то ли песня, то ли стон,Как предсказано святыми, все висит на волоске,Я гляжу на это дело в древнерусской тоске…
На поле древней битвы нет ни копий, ни костей,Они пошли на сувениры для туристов и гостей,Добрыня плюнул на Россию и в Милане чинит газ,Алеша, даром что Попович, продал весь иконостас.Один Илья пугает девок, скача в одном носке,И я гляжу на это дело в древнерусской тоске…
У Ярославны дело плохо, ей некогда рыдать,Она в конторе с пол-седьмого, у ней брифинг ровно в пять,А все бояре на «Тойотах» издают «PlayBoy» и «Vogue»,Продав леса и нефть на Запад, СС20 – на Восток.Князь Владимир, чертыхаясь, рулит в море на доске,И я гляжу на это дело в древнерусской тоске…
У стен монастыря опять большой переполох,По мелкой речке к ним приплыл четырнадцатирукий бог.Монахи с матом машут кольями, бегут его спасти,А бог глядит, что дело плохо, и кричит: «Пусти, пусти!»Настоятель в женском платье так и скачет на песке,Я гляжу на это дело в древнерусской тоске…
А над удолбанной Москвою в небо лезут леса,Турки строят муляжи Святой Руси за полчаса,А у хранителей святыни палец пляшет на курке,Знак червонца проступает вместо лика на доске,Харе Кришна ходит строем по Арбату и Тверской,Я боюсь, что сыт по горло древнерусской тоской…
1995Дубровский
Когда в лихие года пахнет народной бедой,Тогда в полуночный час, тихий, неброский,Из леса выходит старик, а глядишь – он совсем не старик,А напротив, совсем молодой красавец Дубровский.
Проснись, моя Кострома, не спи, Саратов и Тверь,Не век же нам мыкать беду и плакать о хлебе,Дубровский берет ероплан, Дубровский взлетает наверх,И летает над грешной землей, и пишет на небе –
«Не плачь, Маша, я здесь;Не плачь – солнце взойдет;Не прячь от Бога глаза,А то как он найдет нас?Небесный град ИерусалимГорит сквозь холод и лед,И вот он стоит вокруг нас,И ждет нас, и ждет нас…»
Он бросил свой щит и свой меч, швырнул в канаву наган,Он понял, что некому мстить, и радостно дышит,В тяжелый для Родины час над нами летит его ероплан –Красивый, как иконостас, и пишет, и пишет –
«Не плачь, Маша, я здесь;Не плачь – солнце взойдет;Не прячь от Бога глаза,А то как он найдет нас?Небесный град ИерусалимГорит сквозь холод и ледИ вот он стоит вокруг нас,И ждет нас, и ждет нас…»
1992Инцидент в Настасьино
Дело было как-то ночью, за околицей села,Вышла из дому Настасья в чем ее мама родила,Налетели ветры злые, в небесах открылась дверь,И на трех орлах спустился незнакомый кавалер.
Он весь блещет, как Жар-Птица, из ноздрей клубится пар,То ли Атман, то ли Брахман, то ли полный аватар.Он сказал – «У нас в нирване все чутки к твоей судьбе,Чтоб ты больше не страдала, я женюся на тебе».
Содрогнулась вся природа, звезды градом сыплют вниз,Расступились в море воды, в небе радуги зажглись.Восемь рук ее объяли, третий глаз сверкал огнем,Лишь успела крикнуть «мама», а уж в рай взята живьем.
С той поры прошло три года, стал святым колхозный пруд,К нему ходят пилигримы, а в нем лотосы цветут.В поле ходят Вишна с Кришной, климат мягок, воздух чист,И с тех пор у нас в деревне каждый третий – индуист.
1995Истребитель
Расскажи мне, дружок, отчего вокруг засада?Отчего столько лет нашей жизни нет как нет?От ромашек-цветов пахнет ладаном из ада,И апостол Андрей носит Люгер-пистолет?
От того, что пока снизу ходит мирный житель,В голове все вверх дном, а на сердце маета,Наверху в облаках реет черный истребитель,Весь в парче-жемчугах с головы и до хвоста.
Кто в нем летчик-пилот, кто в нем давит на педали?Кто вертит ему руль, кто дымит его трубой?На пилотах чадра, ты узнаешь их едва ли,Но если честно сказать – те пилоты мы с тобой.
А на небе гроза, чистый фосфор с ангидридом,Все хотел по любви, да в прицеле мир дотла,Рвануть холст на груди, положить конец обидам,Да в глазах чернота, в сердце тень его крыла…
Изыди, гордый дух, поперхнись холодной дулей.Все равно нам не жить, с каждым годом ты смелей.Изловчусь под конец и стрельну последней пулей,Выбью падаль с небес, может, станет посветлей…
1995Черный брахман
Когда летний туман пахнет вьюгой,Когда с неба крошится труха,Когда друга прирежет подруга,И железная вздрогнет соха,Я один не теряю спокойства,Я один не пру против рожна.Мне не нужно ни пушек, ни войска,И родная страна не нужна.
Что мне ласковый шепот засады,Что мне жалобный клекот врага?Я не жду от тиранов награды,И не прячу от них пирога.У меня за малиновой далью,На далекой лесной стороне,Спит любимая в маленькой спальнеИ во сне говорит обо мне…
Ей не нужны ни ведьмы, ни судьи,Ей не нужно ни плакать, ни петь,Между левой и правою грудьюНа цепочке у ней моя смерть.Пусть ехидные дядьки с крюкамиВьются по небу, словно гроза –Черный брахман с шестью мясникамиОхраняет родные глаза.
Прекращайся немедленно, вьюга,Возвращайся на небо, труха.Воскрешай свово друга, подруга,Не грусти, дорогая соха.У меня за малиновой далью,Равнозначная вечной весне,Спит любимая в маленькой спальне,И во сне говорит обо мне,Всегда говорит обо мне.
1994Великая железнодорожная симфония
Я учился быть ребенком, я искал себе причал,Я разбил свой лоб в щебенку об начало всех начал.Ох, нехило быть духовным – в голове одни кресты,А по свету мчится поезд, и в вагоне едешь ты.
Молодым на небе нудно, да не влезешь, если стар.По Голгофе бродит Будда и кричит «Аллах Акбар».Неизвестно, где мне место, раз я в этой стороне,Машинист и сам не знает, что везет тебя ко мне.
Есть края, где нет печали, есть края, где нет тоски.Гроб хрустальный со свечами заколочен в три доски,Да порою серафимы раскричатся по весне.Машинист и сам не знает, что везет тебя ко мне.
В мире все непостоянно, все истлеет – вот те крест.Я б любил всю флору-фауну – в сердце нет свободных мест.Паровоз твой мчит по кругу, рельсы тают как во сне,Машинист и сам не знает, что везет тебя ко мне.
1995Гиперборея
