Разбежались линии руки - Станислав Борисович Малозёмов
А внутри весёлый, пьяный
И давно небритый груз
Ждёт рывка на полустанки, перегоны…
Этот поезд на вокзале
Будто старая змея.
Зашипит, вздохнёт нутром и с места тронет
Сотни фантиков конфетных,
Пробки, скорлупа и я
Остаёмся на большом пустом перроне…
На вокзале что ни поезд,
То всегда не для меня,
Я хожу сюда страдать и волноваться:
Вот уносятся составы, каждый раз меня маня,
Мне бы с ними….
Только некуда податься.
Я жил
Я жил как рыба в коммунальной сырости
И лёгкий воздух детства пил всей кожей
Я засыпал с надеждой утром вырасти,
Но, к счастью, просыпался всё такой же
Большая блажь непуганой провинции:
Оркестр духовой в центральном сквере…
И к танцплощадке, где не продавиться
Я был приговорён как к высшей мере.
Потом прошло побольше, чем полжизни,
И вот осталось меньше, чем хотелось…
И что куда от жизни этой делось?
И духовой оркестр всё сыграл…
Ах, как тогда легко бежалось из дому
Под пьяный хрип страдающей сурдинки,
И каждый вечер тихо перелистывал
Моих минут весёлые картинки
За танцами, за драками да спорами
До будущего было далеко.
Но тополя старели над заборами
И чаще хоронили стариков.
Мелькали люди разные и странные,
А песни пелись глупые да лёгкие,
А флаги были всюду очень красные
И звали далеко края далёкие.
Свободой пах портвейн в столовой «Белочка»
И стоила свобода рупь да двадцать,
И в день раз пять меня бросала девочка,
С которой не хотелось расставаться…
Оркестр духовой играл «Фламинго»
От «Шипра» вяли клумбы и подруги…
Мы пальцы в кровь расписывали «финками»,
С тех пор не забывая друг о друге…
Всё было хорошо, легко и молодо,
Играла кровь и жизнь бежала рядом.
И не было ни жарко мне, ни холодно,
А было всё путём и всё как надо….
И вот прошло побольше, чем полжизни,
И вот осталось меньше, чем хотелось.
И что куда от жизни этой делось?
И духовой оркестр всё сыграл…
Бархатцы
Крутнуть бы всё назад, года в пятидесятые,
Ещё войной помятые, как морда с похмела.
И в нищетой проклятые, в года пятидесятые
Вернуться бы обратно бы, чтоб память ожила.
Обуться бы, одеться бы, как одевало детство
И тихо оглядеться бы и отсидеть сполна
В той жизни час коротенький на той облезлой родине,
С которой родом, вроде бы, которая ушла.
Ушла она, а, может, прогнала,
И не простит седых моих волос,
Хоть жизнь моя, спалённая дотла,
Зовёт меня назад, туда, где рос.
Там бархатцы цвели до самой поздней осени,
Как будто крошки бросили под зиму для сорок.
В тепле ли, на морозе ли во времени, как в озере,
За десять лет, за восемь ли проплыл я детский срок.
И стали мышцы жёсткими, усов пробилась шёрстка…
Забыв, что не подростками нас мама родила,
Мы на задворках взрослые шабили папиросами,
Не мучаясь вопросами.
А родина ушла…
Ушла она, а, может, прогнала?
И не простит седых моих волос,
Хоть жизнь моя, спалённая дотла,
Зовёт меня назад, туда, где рос.
Попёр я дальше всех, друзей терял, как деньги я.
И стали все отдельные в могилах к сорока…
От водки ли, от дури ли друзья мои зажмурили,
И детства не вернули им, а я хожу пока…
Весной сажаю бархатцы на безразмерной даче,
Но запах их всё дальше, как прошлые дела…
И всё, как надо, катится, но в том, наверно, разница,
Что бархатцы всё нравятся, а молодость ушла.
Ушла она, а, может, прогнала?
И не простит седых моих волос.
Хоть жизнь моя, спалённая дотла,
Зовёт меня назад, туда, где рос…
Элегия
Как долго ждал меня мой дом,
Тепло своё храня.
Давно другие жили в нём,
А он всё ждал меня.
Всё те же песни ветер пел в натопленной печи,
Всё те же открывали дверь ключи…
Но то не эхо давних снов
Домой меня звало.
Надежда, вера и любовь,
И старых стен тепло.
За что же прошлое всегда так долго помнит нас?
Зачем же мы нужны ему сейчас?
Но видно век короче дня,
Отпущенного в путь…
И тех, кто в доме ждал меня,
Всей жизнью не вернуть.
И будет дом стоять сто лет, но сколько ни зови,
Там нет надежды больше, веры и любви.
Что не сплю по ночам?
