Бенедикт Лившиц - Полутораглазый стрелец
1925
98.
Покуда там готовятся для насОдежды тяжкие энциклопедий,Бежим, мой друг, бежим сейчас, сейчас,Вслед обезглавленной Победе!
Куда не спрашивай: не все ль равно?Все злаки золоты, все овцы тучны,На площадях кипящее виноИ голос лиры — неразлучны.
О милая, как дивно по волнамТвоим нестись за облачную овидьИ эту жизнь, дарованную нам,И проклинать, и славословить!
Все истина — о чем ни запоем,Когда, гортанное расторгнув пламя,Мы захлебнемся в голосе твоем,Уже клокочущем громами.
Куда ни глянь — курчавый произволВодоворотов, и в окно ковчегаВетхозаветным голубем глаголОпять врывается с разбега.
Масличное дыхание чумыИ паводью воркующая слава, —Бежим, мой друг, покуда живы мы,Смертельных радуг водостава!
Бежим, бежим! Уже не в первый разБезглавая уводит нас победаНазад, в самофракийский хризопразРазвоплотившегося бреда.
Все — только звук: пенорожденный брег,Жена, любовь, судьба родного края,И мы, устами истомленных рекПлывущие, перебирая.
1926
99.
Когда у вас дыханья не хватает,Земных ветров кузнечные меха,И даже магистерий в тиглях тает,Не превращаясь в золото стиха,
Я не хочу добычи беззаконной:Пусть лира задыхается в дыму —Над умирающею ПерсефонойЯ покрывала не приподыму.
Что плакальщиц заломленные рукиПред этой бездною глухонемой:Земной ли голос плачет о разлуке,Айдесский ли ответствует на мой?
Повремени, повремени, о лира,Не торопись судить, не суесловь:Мерило слова и мерило мира —Играющая временем любовь.
И в тишине, где нас никто не слышит,Где пеньем сфер мы сражены в упор,Не нашу ль жизнь, как легкий пар, колышет,Карбункулом пылая, атанор?
1926
100.
Еще не кончен путь печальный,А сердце, снова налегке,Откалывает пляс охальныйВ обросшем мясом костяке.
Ну что ж, стремись навстречу бури:Да здравствует распад, разброд!Отдай телурию телурийИ водороду — водород.
А я, от века неделимыйИ равный самому себе,Я изменю лишь облик зримый,Не изменив своей судьбе.
И там, за гранью ночи явной —Excelsior! Excelsior! * —Который раз в неравноправныйВступлю я с жизнью договор.
* Выше! Выше! (лат.) — Ред.
1927
КАРТВЕЛЬСКИЕ ОДЫ
101. ХЕВИС-КАРИ
Вдоль деки отвесной громадыЦиклопами укрепленыПохожие на водопадыМолочные струны зурны.
Несут облака, хорохорясь,Толпой водоносов грозу,Чтоб глаз притаившихся прорезьАрагвой сверкала внизу.
Ущелий бегут кривотолки,Слюдой осыпается ложь,Но в каждом гранитном осколкеТы правдой нагорной встаешь,
И судорогою порфираВ праматериковом бреду,Ощерившись, музыка мираЗастыла у всех на виду.
<Начало 1930-х годов>
102. ГУДАУРИ
Уже нельзя взбираться выше,Не проломив хребта у гор;Уже в самом зените слышенИх гетеански плавный спор.
Ты ждешь: ужели без размераГора с горой заговорит,Как беззаботная химера,Рождая сонмы химерид?
Но, над сознаньем возникаяИз навзничь сброшенных высот,Как Одиссею Навзикая,Нам утро мира предстает,
Когда за диким перевалом,Не понимая ничего,Мы видим в блеске небываломРожденье Слова самого.
<Начало 1930-х годов>
103. КАРТВЕЛЬСКАЯ РЕЧЬ
В гортанных гнездах горной речиНе клекот спорящих орлят,Не рокот отдаленной сечиВ сплошной ложится звукоряд.Нет, в них, как в доломитных гнездах,Еще и в наши дни живетНе голос — может быть, лишь воздухГрозой насыщенных высот,
Где вечером, в своей берлоге,Овечий подсчитав удой,Циклоп встречает на порогеНе месяц, к старости безрогий,А Эльбрус вечно молодой.
<Начало 1930-х годов>
104. ТЕБИЛИСИ
IЯ еще не хочу приближаться к тебе, Тебилиси,
Только имя твое я хочу повторять вдалеке,
Как влюбленный чудак, рукоплещущий бурно актрисе,
Избегает кулис и храбрится лишь в темном райке.
Пахнут пылью овечьей твои вековые румяна,
Под сурьмою ресниц угасает ленивый задор,
И в оливковой мгле, на подземном наречье духана,
Разрешают судьбу равнодушно толпящихся гор.
Первозданной Колхиды ворота найти невозможно,
Аргонавты давно заблудились в порфирном лесу,
И от истины горной я горсточку пыли дорожной,
Словно эристав, подать тебе, Тебилиси, несу.
<Начало 1930-х годов>
105. ТБИЛИСИ
IIКогда над высоким обрывомВ дремотно-молочной лазури,Как выкормок древней волчицы,К холмам присосался Тифлис,Все знаки судеб перепутавКурчавою вязью хуцури,Должно быть, навеки в то утроДва жребия переплелись.
Чрез тайнопись сонных виденийСтолетия перешагнули,Сквозь сумеречное сознаньеЧредою промчались миры —И вот я сегодня проснулсяУже не в пустынном ауле,А в нежной картвельской столицеНад водами желтой Куры.
Летят в абрикосовый городДорожные автомобили,Молчит абрикосовый город,Бледнея под слоем румян,А Нико Пиросманишвили,Возникнув из облака пыли,Клеенчатым манит бессмертьемИ прячет бессмертье в духан.
Но грузом верблюжьим ложатсяНа плечи полдневные ночи.Он лжет, предводитель попоек, —В Куре не иссякла вода!И я сквозь дремучее словоВхожу в подведенные очи,В твои ненаглядные очи,Где мне не указ тамада.
Пылают колхидскою славойВдали огнекрылые выси,Ласкает руно золотоеПодошву разутой горы,И кровосмесительства слащеМне имя твое, Тбилиси,Как память предсуществованьяВ объятьях забытой сестры.
<Начало 1930-х годов>
106. КАВКАЗ
От огня подводного отпрянув,Словно лик Кибелы в нем возник,С ложа первозданных океановВсплыл новорожденный материк.
Расщепленный на две сердцевины,Перешеек или пересказЕвразийской правды, двуединыйВ этом ли клянется мне Кавказ?
Для того ль преображало эхоГолоса разноплеменных гор,Чтоб вошел в бычачий щит месехаБактрии чудовищный узор?
И, промыты по тысячелетьюВ русле человеческой реки,Тонких жилок засинели сетьюГрузии прозрачные виски?
Нет возврата к ночи довременной,Мы живем с тобою первый раз,—Почему же я гляжу бессменноВ пламя неисповедимых глаз,
Словно в них, освободив прапамять,Времени расплавилась броняИ они, того не зная сами,Зарева подводного огня?
<Начало 1930-х годов>
