Антон Дельвиг - Полное собрание стихотворений
1824
Русская песня
Пела, пела пташечкаИ затихла;Знало сердце радостиИ забыло.Что, певунья пташечка,Замолчала?Как ты сердце, сведалосьС черным горем?Ах! убили пташечкуЗлые вьюги;Погубили молодцаЗлые толки!Полететь бы пташечкеК синю морю;Убежать бы молодцуВ лес дремучий!На море волы шумят,А не вьюги,В лесе звери лютые,Да не люди!
1824
Песня
Наяву и в сладком снеВсё мечтаетесь вы мне:Кудри, кудри шелковые,Юных прелестей красота,Прелесть — очи и уста,И лобзания живые.И я в раннюю зарюТемным кудрям говорю:Кудри , кудри что вы вьетесь?Мне уж вами не играть,Мне уж вас не целовать,Вы другому достаетесь.И я утром золотымМолвлю персиям младым:Пух лебяжий, негой страстнойНе дыши по старине -Уж не быть счастливым мнеНа груди моей прекрасной.Я твержу по вечерамСветлым взорам и устам:Замолчите, замолчите!С лютой долей я знаком,О веселом, о быломВы с душой не говорите!Ночью сплю ли я, не сплю -Всё устами вас ловлю,Сердцу сладкие лобзанья!Сердце бьется, сердце ждет, -Но уж милая нейдетВ час условленный свиданья.
1824
Романс
Друзья, друзья! я Нестор между вами,По опыту веселый человек;Я пью давно; пил с вашими отцамиВ златые дни, в Екатеринин век.И в нас душа кипела в ваши летаКак вы, за честь мы проливали кровь,Вино, войну нам славили поэты,Нам сладко пелМелецкий про любовь!Не кончен пир — а гости разошлися,Допировать один остался я.И что ж? ко мне вы, други, собралися,Весельчаков бывалых сыновья!Гляжу на вас: их лица с их улыбкой,И тот же спор про жизнь и про вино;И мниться мне, я полагал ошибкой,Что и любовь забыта мной давно.
1824
Разочарование
Протекших дней очарованья,Мне вас душе не возвратить!В любви узнав одни страдания,Она желаньяутратилаИ вновь не просится любить.К ней сны младые не забродят,Опять с надеждой не мирят,В странах волшебных с ней не ходят,Веселых песен не заводятИ сладких слов не говорят.Ее один удел печальный:Года бесчувственно провесть,И в край, для горестных не дальный,Под глас молитвы погребальной,Одни молитвы перенесть.
1824
«Твой друг ушел, презрев земные дни»
Твой друг ушел, презрев земные дни,Но ты его, он молит, вспомяни.С одним тобой он сердцем говорил,И ты один его не отравил.Он не познал науки чудной жить:Всех обнимать, всех тешить и хвалить,Чтоб каждого удобней подстеречьИ в грудь ловчей втолкнуть холодный меч.Но он не мог людей и пренебречь:Меж ними ты, старик отец и мать.
1824
Мы
Бедный мы! что наш ум? — сквозь туман озаряющий факелБурей гонимый наш челн п'о морю бедствий и слез;Счастье наше в неведеньи жалком, в мечтах и безумстве:Свечку хватает дитя, юноша ищет любви.
1824
Эпитафия
Жизнью земною играла она, как младенец игрушкой.Скоро разбила ее: верно, утешилась там.
1824
Купальницы (Идиллия)
«Как! ты расплакался! слушать не хочешь и старого друга!Страшное дело: Дафна тебе ни полслова не скажет,Песен с тобой не поет, не пляшет, почти лишь не плачет,Только что встретит насмешливый взор Ликорисы, и обеМигом краснеют, краснее вечерней зари перед вихрем!Взрослый ребенок, стыдись! иль не знаешь седого сатира?Кто же младенца тебя баловал? день целый, бывало,Бедный на холме сидишь ты один и смотришь за стадом:Сердцем и сжалюсь я, старый, приду посмеяться с тобою,В кости играя поспорить, попеть на свирели. Что ж вышло?Кто же, как ты, свирелью владеет и в кости играет?Сам ты знаешь никто. Из чьих ты корзинок плоды ел?Всё из моих: я, жимолость тонкую сам выбирая,Плел из нее их узорами с легкой, цветною соломой.Пил молоко из моих же ты чаш и кувшинов: тыквыПолные, словно широкие щеки младого сатира,Я и сушил, и долбил, и на коже резал искусноГрозды, цветы и образы сильных богов и героев.Тоже никто не имел (могу похвалиться) подобныхЧаш и кувшинов и легких корзинок. Часто, бывало,После оргий вакхальных другие сатиры спешилиЛибо в пещеры свои отдохнуть на душистых постелях,Либо к рощам пугать и преследовать юных пастушек;Я же к тебе приходил, и покой и любовь забывая;Пьяный, под песню твою плясал я с ученым козленком;Резвый, на задних ногах выступал и прыгал неловко,Тряс головой, и на роги мои и на бороду злился.Ты задыхался от смеха веселого, слезы блестелиВ ямках щек надутых — и все забывалось горе.Горе ж когда у тебя, у младенца, бывало?Тыкву мою разобьешь, изломаешь свирель, да и только.Нынче ль тебя я утешу ? нынче оставлю? поверь мне,Слезы утри! успокойся и старого друга послушай». -Так престарелый сатир говорил молодому Микону,В грусти безмолвной лежащему в темной каштановой роще.К Дафне юной пастух разгорался в младенческом сердцеПламенем первым и чистым: любил, и любил не напрасно.Все до вчерашнего вечера счастье ему предвещало:Дафна охотно плясала и пела с ним, даже однаждыРуку пожала ему и что-то такое шепнулаТихо, но сладко, когда он сказал ей : «Люби меня Дафна!»Что же два вечера Дафна не та, не прежняя Дафна?Только он к ней — она от него. Понятные взгляды,Ласково-детские речи, улыбка сих уст пурпуровых,Негой пылающих, — все, как весенней водою, уплыло!Что случилось с прекрасной пастушкой? Не знает ли, полно,Старый сатир наш об этом? не просто твердит он: «Послушай!Ночь же прекрасная: тихо, на небе ни облака! ЕслиС каждым лучем богиня Диана шлет по лобзаньюЭндимиону счастливцу, то был ли на свете кто смертныйСтолько, так страстно лобзаем и в пору любови!Нет и не будет! лучи так и блещут, земля утопаетВ их обаятельном свете; Иллис из урны прохладнойЛьет серебро; соловьи рассыпаются в сладостных песнях;Берег дышит томительным запахом трав ароматных;Сердце полнее живет и душа упивается негой».Бедный Микон сатира прослушался, медленно поднялГолову, сел, прислонился к каштану высокому, рукиМолча сложил и взор устремил на сатира, а старыйЛоктем налегся на длинную ветвь и, качаясь, так начал:«Ранней зарею вчера просыпаюсь я: холодно что-то!Разве с вечера я не прикрылся? где теплая кожа?Как под себя не постлал я трав ароматных и свежих?Глядь, и зажмурился! свет ослепительный утра, не слитый,С мраком ленивым пещеры! Что это? дергнул ногами:Ноги привязаны к дереву! Руку за кружкой: о боги!Кружка разбита, разбита моя драгоценная кружка!Ах, я хотел закричать: ты усерден по-прежнему, старый,Лишь не по-прежнему силен, мой друг, на вакхических битвах!Ты не дошел до пещеры своей, на дороге ты, верно,Пал, побежденный вином, и насмешникам в руки попался! -Но плесканье воды, но веселые женские кликиМысли в уме, а слова в растворенных устах удержали.Вот, не смея дышать, чуть-чуть я привстал; предо мноюЧастый кустарник; легко листы раздвигаю; подвинулГолову в листья, гляжу: там синеют, там искрятся волны;Далее двинулся, вижу: в волнах Ликориса и Дафна,Обе прекрасны, как девы-хариты, и наги, как нимфы;С ними два лебедя. Знаешь, любимые лебеди: бедныхПрошлой весною ты спас; их матерь клевала жестоко, -Мать отогнал ты, поймал их и в дар принес Ликорисе:Дафну тогда уж любил ты, но ей подарить побоялся.Первые чувства любви, я помню, застенчивы, робки:Любишь и милой страшишься наскучить и лаской излишней.Белые шеи двух лебедей обхватив, ЛикорисаВдруг поплыла, а Дафна нырнула в кристальные воды.Дафна явилась, и смех ее встретил: «Дафна, я Леда,Новая Леда». — А я Аматузия! видишь, не так лиЯ родилася теперь, как она, из пены блестящей? -«Правда; но прежняя Леда ничто перед новой! мне служатДва Зевеса. Чем же похвалишься ты пред Кипридой»?— Мужем не будет моим Ифест хромоногий и старый! -«Правда и то, моя милая Дафна, еще скажу: правда!Твой прекрасен Микон; не сыскать пастуха, его лучше!Кудри его в три ряда; глаза небесного цвета;Взгляды их к сердцу доходят; как персик, в пору созревший,Юный, он свеж и румян и пухом блестящим украшен;Что ж за уста у него? Душистые, алые розы,Полные звуков и слов, сладчайших всех песен воздушных.Дафна, мой друг, поцелуй же меня! ты скоро не будешьЧасто твою целовать Ликорису охотно; ты скажешь:«Слаще в лобзаньях уста пастуха, молодого Микона!»»— Все ты смеешься, подруга лукавая! все понапраснуВ краску вводишь меня! и что мне Микон твой? хорош он -Лучше ему! я к нему равнодушна. — «Зачем же краснеешь?»— Я поневоле краснею: зачем все ко мне пристаешь ты?Все говоришь про Микона! Микон, да Микон; а он что мне? -«Что ж ты трепещешься и грудью ко мне прижимаешься? что такПламенно, что так неровно дышит она? Послушай:Если б (пошлюсь на бессмертных богов, я того не желаю), -Если б, гонясь за заблудшей овцою, Микон очутилсяЗдесь вот, на береге, — что бы ты сделала?» — Я б? утопилась! -«Точно, и я б утопилась! Но отчего? Что за странность?Разве хуже мы так? смотри, я плыву: не прекрасны льВ золоте струй эти волны власов, эти нежные перси?Вот и ты поплыла; вот ножка в воде забелелась,Словно наш снег, украшение гор! А вся так бела ты!Шея же, руки — вглядися, скажи — из кости слоновойМастер большой их отделал, а Зевс наполнил с избыткомСладко-пленящею жизнью. Дафна, чего ж мы стыдимся!»— Друг Лакориса, не знаю; но стыдно: стыдиться прекрасно! -«Правда; но все непонятного много тут скрыто! Подумай:Что же мужчины такое? не точно ль как мы, они люди?То же творенье прекрасное дивного Зевса-Кронида.Как же мужчин мы стыдимся, с другим же, нам чуждым созданьем,С лебедем шутим свободно: то длинную шею лаская,Клёв его клоним к устам и целуем; то с нежностью треплемБелые крылья и персями жмемся к груди пуховой.Нет ли во взоре их силы ужасной, Медузиной силы,В камень нас обращающей? что ты мне скажешь?» — Не знаю!Только Ледой и я была бы охотно! и так жеДруга ласкать и лобзать не устала б я в образе скромном,В сей белизне ослепительной! Дерзкого ж, боги,(Кого бы он ни был) молю, обратите рогатым оленем,Словно ловца Актеона, жертву Дианина гнева!Ах, Ликориса, рога — «Что, рога?» — Рога за кустами! -«Дафна, Миконов сатир!» — Уплывем, уплывем! — «Всё он слышал,Всё он расскажет Микону! бедные мы!» — Мы погибли! -Так, осторожный, как юноша пылкий, я разговор ихКончил внезапно! и все был доволен: Дафна, ты видишь,Любит тебя, и невинная доли прекрасной достойна:Сердцем Микона владеть на земле и в обителях Орка!Что ж ты не плачешь по-прежнему, взрослый ребенок! сатираСтарого, видно, слушать полезно? поди же в шалаш свой!Сладким веленьям Морфея покорствуй! поди же в шалаш свой!Дела прекрасного! верь мне, спокойся: он кончит, как начал».
1824
