Эдуард Асадов - Судьбы и сердца
КАК ЖЕ Я В ДЕТСТВЕ ЛЮБИЛ ПОЕЗДА
Ах, как же я в детстве любил поезда.Таинственно-праздничные, зеленые,Веселые, шумные, запыленные,Спешащие вечно туда-сюда!
Взрослые странны порой бывают.Они по возможности (вот смешно!)Верхние полки не занимают,Откуда так славно смотреть в окно!
Не любят, увы, просыпаться рано,Не выскочат где-то за пирожкомИ не летают, как обезьяны,С полки на полку одним прыжком.
В скучнейших беседах отводят души,Ворчат и журят тебя всякий часИ чуть ли не в страхе глядят на груши,На воблу, на семечки и на квас.
О, как же я в детстве любил поездаЗа смех, за особенный чай в стакане,За то, что в квадрате окна всегдаПроносятся кадры, как на экране.
За рокот колес, что в ночную поруБаюкают ласковей соловья,За скорость, что парусом горбит штору,За все неизведанные края.
Любил за тоску на глухом полустанке:Шлагбаум, два домика под дождем,Девчонка худенькая с ведром,Небо, хмурое спозаранку.
Стог сена, проселок в лесной глуши…И вдруг как-то сладко вздохнешь всей грудью,С наивною грустью, но от души:Неужто же вечно живут здесь люди?!
Любил поезда я за непокой,За вспышки радости и прощанья,За трепет вечного ожиданьяИ словно крылья бы за спиной!
Но годы мелькнули быстрей, чем шпалы,И сердце, как прежде, чудес не ждет.Не то поездов уже тех не стало,Не то это я уж теперь не тот…
Но те волшебные поездаУмчались. И, кажется, навсегда…
24 ДЕКАБРЯ
Этот листочек календаряОсобенным кажется почему-то.Двадцать четвертое декабря —День прибавился на минуту!
Вчера еще солнце щурило глаз.Так, словно было на всех надуто.И вдруг улыбнулось. И день сейчас —Семь часов и одна минута!
Минута. Ну что там она дает?!И света намного ли больше брызнет?Но эта минута — солнцеворот!Первый, радостный лучик жизни!
По книгам старинным пришло рождество.Пусть так. Но для нас рождество не это,Есть более яркое торжество:В холодной зиме зародилось лето!
И пусть еще всюду мороз и снег,Но тьма уже дрогнула, отступает…Припомни, ведь и с тобой, человек,Вот так же точно порой бывает…
Вспомни, как тяжко пережил тыНедуг иль тоску, что бездонней моря,Потерю близкого, крах мечты —Короче: большое-большое горе.
Казалось, ни жить, ни дышать нельзя,Что мрак навсегда в твою душу ляжет.Что кончились радости, смех, друзья,А сердце стало чернее сажи…
Но время, не зря говорят, — река,А в ту же реку не входят дважды.И как твоя рана ни глубока,И как ни терзает тебя тоска,Но вспомни-ка, вспомни, как ты однажды
Вдруг, слушая музыку, вновь постиг,Заметил, как мчатся над речкой утки,А где-то, пускай на короткий миг,Вдруг улыбнулся какой-то шутке.
Пусть мир еще тесен, словно каюта.Печаль не исчезла и не прошла.И все-таки дрогнула в сердце мгла!День прибавился на минуту!
А довелось ли тебе познатьЛюбовь настоящую, но несчастливую,Сначала — большую, сначала — красивую,Потом — словно плеть: оскорбительно-лживую,Такую, что лучше не вспоминать?!
И было обиду ни смыть, ни измерить.Казалось, все лживо: и мрак, и свет.Что честных людей уже в мире нетИ больше нельзя ни любить, ни верить.
И дичью казались любые страсти,Все ведь кругом для себя живут,А те, что кричат о любви и счастье, —Либо ломаются, либо лгут!
И все же тоска не живет до гроба!Есть в жизни и мудрость и свой резон.Ведь человек не рожден для злобы,Он для хорошего в мир рожден,
Помнишь, как вдруг ты светло проснулся?Нет, боль не прошла, не исчезла, нет!Но ты точно к людям вдруг потянулся,От доброй улыбки не отвернулся,А как-то тепло посмотрел в ответ…
Нет, нет, спохватись, не смотри уныло,Себя не брани, не пугайся зря.Это в душе твоей наступилоДвадцать четвертое декабря!
Чувствуешь: беды отходят прочь,Сердце легким стучит салютом…Кончилась самая длинная ночь,День прибавился на минуту!
«Наша жизнь — как фонарика узкий свет…»
Наша жизнь — как фонарика узкий свет.А от лучика влево и вправо —Темнота: миллионы безмолвных лет…Все, что было до нас и придет вослед,Увидать не дано нам, право.
Хорошо б лет на тысячу растянутьВремя каждого поколенья,Вот тогда получился бы путь как путь,А не наше одно мгновенье!
Но судьба усмехнулась бы: — Для чегоВы мечтами себя тревожите,Если даже мгновенья-то одногоЧасто толком прожить не можете!
ДУШИ И ВЕЩИ
Рождаясь, мы имеем преимуществоПред тьмой страстей и всяческого зла.Ведь мы в наш мир приходим без имущества,Как говорят, «в чем мама родила»!
Живем, обарахляемся, хватаемШут знает что, бог ведает к чему!Затем уходим в вековую тьмуИ ничего с собой не забираем…
Ах вещи, вещи! — истуканы душ!Ведь чем жадней мы их приобретаем,Тем чаще что-то светлое теряем,Да и мельчаем, кажется, к тому ж.
Порой глядишь — и вроде даже жутко:Иной разбиться, кажется, готовЗа модный гарнитур, транзистор, куртку,За пару броских фирменных штанов!
Нет, никакой я в жизни не аскет!Пусть будет вещь красивой и добротной,Пусть будет модной, даже ультрамодной,И не стареет даже двести лет!
И все же вещь, пусть славная-преславная,Всего лишь вещь — и больше ничего!И как же тот несчастен, для когоОбарахляться в жизни — это главное!
Когда в ущерб душе и вопрекиВсему, что есть прекраснейшего в мире,Тупеют люди в собственной квартире,Лоснясь в довольстве, словно хомяки,
Хочу воскликнуть: — Не обидно ль вамСмотреть на вещь, как бедуин на Мекку?.Не человек принадлежит вещам,А только вещи служат человеку!
Вы посмотрите: сколько же людейЖивет духовно ярко и красиво,Пусть не без тряпок и не без вещей,Но не от них им дышится счастливо!
Пусть вам искусства сердце беспокоят,Молитесь хоть наукам, хоть стихам,Но не молитесь никогда вещам,Они, ей-богу, этого не стоят!
ЛЕНИНГРАДУ
Не ленинградец я по рожденью.И все же я вправе сказать вполне,Что я — ленинградец по дымным сраженьям,По первым окопным стихотвореньям,По холоду, голоду, по лишеньям,Короче: по юности, по войне!
В Синявинских топях, в боях подо Мгою,Где снег был то в пепле, то в бурой крови,Мы с городом жили одной судьбою,Словно как родственники, свои.
Было нам всяко: и горько, и сложно.Мы знали: можно, на кочках скользя,Сгинуть в болоте, замерзнуть можно,Свалиться под пулей, отчаяться можно,Можно и то, и другое можно,И лишь Ленинграда отдать нельзя!
И я его спас, навсегда, навечно:Невка, Васильевский, Зимний дворец…Впрочем, не я, не один, конечно, —Его заслонил миллион сердец!
И если бы чудом вдруг разделитьНа всех бойцов и на всех командировДома и проулки, то, может быть,Выйдет, что я сумел защититьДом. Пусть не дом, пусть одну квартиру.
Товарищ мой, друг ленинградский мой,Как знать, но, быть может, твоя квартираКак раз вот и есть та, спасенная мнойОт смерти для самого мирного мира!
А значит, я и зимой, и летомВ проулке твоем, что шумит листвой,На улице каждой, в городе этомНе гость, не турист, а навеки свой.
И, всякий раз сюда приезжая,Шагнув в толкотню, в городскую зарю,Я, сердца взволнованный стук унимая,С горячей нежностью говорю:
— Здравствуй, по-вешнему строг и молод,Крылья раскинувший над Невой,Город-красавец, город-герой,Неповторимый город!
Здравствуйте, врезанные в рассветПроспекты, дворцы и мосты висячие,Здравствуй, память далеких лет,Здравствуй, юность моя горячая!
Здравствуйте, в парках ночных соловьиИ все, с чем так радостно мне встречаться.Здравствуйте, дорогие мои,На всю мою жизнь дорогие мои,Милые ленинградцы!
РОЗА ДРУГА
