Эдуард Асадов - Судьбы и сердца
ЗАКОЛДОВАННЫЙ КРУГ
Ты любишь меня и не любишь его.Ответь: ну не дико ли это, право,Что тут у него есть любое право,А у меня — ну почти ничего?!
Ты любишь меня, а его не любишь.Прости, если что-то скажу не то,Ни кто с тобой рядом все время, ктоИ нынче, и завтра, и вечно кто?Что ты ответишь мне, как рассудишь?
Ты любишь меня? Но не странно ль это!Ведь каждый поступок для нас с тобой —Это же бой, настоящий бойС сотнями трудностей и запретов!
Понять? Отчего ж, я могу понять!Сложно? Согласен, конечно, сложно,Есть вещи, которых нельзя ломать,Пусть так, ну а мучиться вечно можно?!
Молчу, но душою почти кричу:Ну что они — краткие эти свидания?!Ведь счастье, я просто понять хочу,Ужель как сеанс иль визит к врачу:Пришел, повернулся — и до свидания!
Пылает заревом синева,Бредут две медведицы: Большая и Малая,А за окном стихает Москва,Вечерняя, пестрая, чуть усталая.
Шторы раздерну, вдали — темно.Как древние мамонты дремлют здания,А где-то сверкает твое окноЯркою звездочкой в мироздании.
Ты любишь меня… Но в мильонный разДаже себе не подам и вида я,Что, кажется, остро в душе завидуюЕму, нелюбимому, в этот час.
ДОЛГОЛЕТИЕ
Как-то раз появилась в центральной газетеНебольшая заметка, а рядом портретСтарика дагестанца, что прожил на светеРовно сто шестьдесят жизнерадостных лет!
А затем в тот заоблачный край поднялсяИз ученых Москвы выездной совет,Чтобы выяснить, чем этот дед питался,Сколько спал, как работал и развлекалсяИ знавал ли какие пороки дед?
Он сидел перед саклей в густом саду,Черной буркой окутав сухие плечи:— Да, конечно, я всякую ел еду.Мясо? Нет! Мясо — несколько раз в году.Чаще фрукты, лаваш или сыр овечий.
Да, курил. Впрочем, бросил лет сто назад.Пил? А как же! Иначе бы умер сразу.Нет, женился не часто… Четыре раза…Даже сам своей скромности был не рад!
Ну, случались и мелочи иногда…Был джигитом. А впрочем, не только был. —Он расправил усы, велики года,Но джигит и сейчас еще хоть куда,Не растратил горячих душевных сил.
— Мне таких еще жарких улыбок хочется,Как мальчишке, которому шестьдесят! —И при этом так глянул на переводчицу,Что, смутясь, та на миг отошла назад.
— Жаль, вот внуки немного меня тревожат.Вон Джафар — молодой, а кряхтит, как дед.Стыдно молвить, на яблоню влезть не может,А всего ведь каких-то сто десять лет!
В чем секрет долголетья такого, в чем?В пище, воздухе или особых генах?И, вернувшись в Москву, за большим столом,Долго спорил совет в институтских стенах.
Только как же мне хочется им сказать,Даже если в том споре паду бесславно я:— Бросьте, милые, множить и плюсовать,Ведь не в этом, наверно, сегодня главное!
Это славно: наследственность и лаваш,Только верно ли мы над проблемой бьемся?Как он жил, этот дед долголетний ваш?Вот давайте, товарищи, разберемся.
Год за годом он пас на лугах овец.Рядом горный родник, тишина, прохлада…Шесть овчарок хранили надежно стадо.Впрочем, жил, как и дед его, и отец.
Время замерло. Некуда торопиться.В небе чертит орел не спеша круги.Мирно блеют кудрявые «шашлыки»,Да кричит в можжевельнике чибис-птица.
В доме тихо… Извечный удел жены:Будь нежна и любимому не перечь(Хорошо или нет — не об этом речь),Но в семье никогда никакой войны.
Что там воздух? Да разве же в нем секрет?Просто нервы не чиркались вроде спичек.Никакой суеты, нервотрепок, стычек,Вот и жил человек полтораста лет!
Мы же словно ошпарены навсегда,Черт ведь знает как сами к себе относимся!Вечно мчимся куда-то, за чем-то носимся,И попробуй ответить: зачем, куда?
Вечно встрепаны, вечно во всем правы,С добродушьем как будто и не знакомы,На работе, в троллейбусе или домаМы же часто буквально рычим, как львы!
Каждый нерв как под током у нас всегда.Только нам наплевать на такие вещи!Мы кипим и бурлим, как в котле вода.И нередко уже в пятьдесят беда:То инфаркт, то инсульт, то «сюрприз» похлеще.
Но пора уяснить, наконец, одно:Если нервничать вечно и волноваться,То откуда же здесь долголетью взяться?!Говорить-то об этом и то смешно!
И при чем тут кумыс и сыры овечьи!Для того чтобы жить, не считая лет,Нам бы надо общаться по-человечьи.Вот, наверное, в чем основной секрет!
И когда мы научимся постоянноНаши нервы и радости сберегать,Вот тогда уже нас прилетят изучатьПредставители славного Дагестана!
СТАРЫЙ «ГАЗИК»
Вокруг поляны в песенном разливеКак новенький стоит березнячок.А в стороне, под липой, говорливоТугой струей играет родничок.
Гудят шмели над заревом соцветий…И в эту радость, аромат и зной,Свернув с шоссе, однажды на рассветеВорвался пыльный «газик» городской.
Промчался между пней по землянике,В цветочном море с визгом тормознулИ пряный запах мяты и гвоздикиГорячим радиатором втянул.
Почти без воскресений, год за годом,Дитя индустриального труда,Мотался он меж складом и заводом,А на природе не был никогда.
И вот в березах, будто в белом зале,Стоял он, ошарашенный слегка,Покуда люди с шумом выгружалиПрипасы и котел для пикника.
Кидали птицы трели отовсюду,Вели гвоздики алый хоровод.И бабочка, прекрасная, как чудо,Доверчиво садилась на капот.
Усталый «газик» вряд ли разбирался,Что в первый раз столкнулся с красотой.Он лишь стоял и молча улыбалсяДоверчивой железного душой.
Звенели в роще песни над костром,Сушились на кустарнике рубашки,А «газик», сунув голову в ромашки,Восторженно дремал под ветерком.
Густеет вечер, вянет разговор.Пора домой! Распахнута кабина,Шофер привычно давит на стартер,Но все зазря: безмолвствует машина.
Уж больше часа коллектив взволнованныйСклоняется над техникой своей.Однако «газик», словно заколдованный»Молчит, и все. И никаких гвоздей!
Но, размахавшись гаечным ключом,Водитель зря механику порочит,Ведь он, увы, не ведает о том,Что старый «газик» просто нипочемИз этой сказки уезжать не хочет!
ОДНА
К ней всюду относились с уваженьем:И труженик, и добрая жена.А жизнь вдруг обошлась без сожаленья:Был рядом муж — и вот она одна…
Бежали будни ровной чередою.И те ж друзья, и уваженье то ж,Но что-то вдруг возникло и такое,Чего порой не сразу разберешь.
Приятели, сердцами молодые,К ней заходя по дружбе иногда,Уже шутили так, как в дни былыеПри муже не решались никогда.
И, говоря, что жизнь — почти ничто,Коль будет сердце лаской не согрето,Порою намекали ей на то,Порою намекали ей на это…
А то при встрече предрекут ей скукуИ даже раздражатся сгоряча,Коль чью-то слишком ласковую рукуОна стряхнет с колена иль с плеча.
Не верили: ломается, играет.Скажи, какую сберегает честь!Одно из двух: иль цену набивает,Или давно уж кто-нибудь да есть…
И было непонятно никому,Что и одна — она верна ему!
КАК ЖЕ Я В ДЕТСТВЕ ЛЮБИЛ ПОЕЗДА
Ах, как же я в детстве любил поезда.Таинственно-праздничные, зеленые,Веселые, шумные, запыленные,Спешащие вечно туда-сюда!
Взрослые странны порой бывают.Они по возможности (вот смешно!)Верхние полки не занимают,Откуда так славно смотреть в окно!
Не любят, увы, просыпаться рано,Не выскочат где-то за пирожкомИ не летают, как обезьяны,С полки на полку одним прыжком.
В скучнейших беседах отводят души,Ворчат и журят тебя всякий часИ чуть ли не в страхе глядят на груши,На воблу, на семечки и на квас.
О, как же я в детстве любил поездаЗа смех, за особенный чай в стакане,За то, что в квадрате окна всегдаПроносятся кадры, как на экране.
За рокот колес, что в ночную поруБаюкают ласковей соловья,За скорость, что парусом горбит штору,За все неизведанные края.
Любил за тоску на глухом полустанке:Шлагбаум, два домика под дождем,Девчонка худенькая с ведром,Небо, хмурое спозаранку.
Стог сена, проселок в лесной глуши…И вдруг как-то сладко вздохнешь всей грудью,С наивною грустью, но от души:Неужто же вечно живут здесь люди?!
Любил поезда я за непокой,За вспышки радости и прощанья,За трепет вечного ожиданьяИ словно крылья бы за спиной!
Но годы мелькнули быстрей, чем шпалы,И сердце, как прежде, чудес не ждет.Не то поездов уже тех не стало,Не то это я уж теперь не тот…
Но те волшебные поездаУмчались. И, кажется, навсегда…
24 ДЕКАБРЯ
