Теодор Крамер - Зеленый дом

О великой гибели сосновых лесов возле Витшау

Ранним утром объявились в хвойных чащахненасытные чужие мотыльки.Туча полчищ, беспокойно шебуршащих,черным снегом облепила сосняки.

Крыльца черные топорща, словно рясу,грызли ветви до подкорья, вполсыта,от въедающихся жвал не стало спасу,и на хвою наползала краснота.

Даже ветер перед ними был бессилен,цепи гусениц свивались в пояса,дятлы яростно стучали, ухал филин —умирали обреченные леса.

В дымке осени от комлей и до сучьевразносился гул, протяжный и глухой,дерева, сухие ветви скорбно скрючив,ждали только, чтоб рассыпаться трухой.

Чернорясники в оцепененье сонномпрекращали класть яички под кору,отползали по чешуйкам к лысым кронам,замирали, коченея на ветру.

И, наполня воздух запахом погостным,подыхали без жратвы, всю осень текна смерзающийся грунт по голым соснамчерной патокой гнилой и липкий сок.

Горбун

Жил калека в мансарде с косым потолком;сыро, холодно — все не беда.Пансиона хватало на хлеб с табаком,так что он не ходил никуда.Но двоих шантажистов попрешь ли взашей,если силы иссякли давно?Вот и тратился он из последних грошейна грудинку, на сыр, на вино.

Понемногу пришлось распродать гардероб,оловянную утварь со стен;и в затылке калека с отчаяньем скреб,ожидая дурных перемен.Он рубаху жевал и пытался уснуть,только было совсем не до сна,если парни дрались, утихали чуть-чутьи шпыняли, смеясь, горбуна.

А однажды устроили гости погром,увидав, что все меньше доход:обмотали калеку гардинным шнуроми до дна обшмонали комод.Уложив небольшой узелок барахла,порешили: мол, дело с концом.Весь табак горбуна докурили дотланад его посиневшим лицом.

О Хворании в меблирашках

Хворать в меблирашках — неважная роль:соседские новости слушать изволь,детишки вопят и хрипят старики,когда — духота, а когда — сквозняки.

Под вечер придет сострадающий люд,таблеток, микстур, порошков нанесут,и каждый подаст драгоценный совето том, как лечился двоюродный дед.

Но есть неприятностям противовес:и чай приготовят, и сменят компресс,забота, участие с разных сторон —и полный порядок насчет похорон.

Из доходного дома — прямая тропа

Из доходного дома — прямая тропана окраину: там не видать ни клопа,потолки не затянуты плесенью сплошь,но в квартирках при этом уюта на грош,и никак не согреться под вечер.

И на службу из дома — к чертям на рога,так что тратится время, а с ним и деньга,и за день до получки твоей ни одиниз соседей не станет ссужать маргарин,и никак не согреться под вечер.

И поблизости нет уж совсем ни однойзадушевной, торгующей джином пивной;всех счастливей же — те, кто всегда во хмелю,те, кто вовсе бездомен, и — кум королю!И никак не согреться под вечер.

Рыба с картошкой

Горстка рыбы с картошкою, полный кулекна три пенса, — а чем не обед?Больше тратить никак на еду я не мог,уж таков был семейный бюджет.Я хрумкал со вкусом, с охоткой,и крошки старался поймать,покуда за перегородкойтак тягостно кашляла мать.

Горстку рыбы с картошкою, полный кулек,принесла ты в кармане своем,помню, тяжкий туман в переулках пролег,было некуда деться вдвоем.И, помню, в каком-то подъездемы были с тобою в тот раз —дрожали рисунки созвездийи слезы катились из глаз.

Горстка рыбы с картошкой в родимом краю —все, кто дорог мне, кто незнаком,съешьте рыбы с картошкою в память моюи, пожалуй, закрасьте пивком.Мне, жившему той же кормежкой,бояться ли судного дня?У Господа рыбы с картошкойнайдется кулек для меня.

Шорох

В ночи, задолго до прихода дня,какой-то шорох испугал меня.Ложись, укройся: это все не в счет,роняет сажу старый дымоход.

Не может быть, чтоб только сажа, нет!Я слышу этот шорох много лет.Ложись, поспи, пока придет восход,а шорох… Древоточец ест комод.

Нет, он бы так не запугал меня!Смелеет шорох, душу леденя.Ну что ж, лежи и слушай, как шуршиттвой вечный страх: он спать не разрешит.

Светлеет небо вдалеке

Светлеет небо вдалеке.Рука сользит к другой руке,к чужой — однако пуст матраси слезы катятся из глаз.

Ушли, погасли в тишинеслова, звучавшие во сне.От них бы светлой стала ночь,они могли б спасти, помочь.

Но все исчезло налету —и человек лежит в поту,пытаясь тщетно сохранитьв потемках рвущуюся нить, —

соединить ее, вернуть!Но эту нить, но этот путьнайти неспящим не дано.Озноб. Рассвет глядит в окно.

Пустошь

В дни, когда высыхает растаявший снег,и друг другу леса шелестят по-старинке —выделяется пустошь средь пашен и нив,где лишь овцы порою пройдут, наследивна траве худосочной, на чахлом суглинке.

Плуг на пашне ворочает комья земли,на холмах издалека видна суматоха, —но и пустошь еще не иссохла вконец,зной палит — и на ней расцветает багрецоперенного звездами чертополоха.

По ночам здесь царит величавый осот,и толкаясь, топочет по глине отара,утром — посох пастуший гоняет гадюк,полдень сух и горяч, — лишь под вечер вокругнераспаханный грунт остывает от жара.

Только осенью пустошь привольно цветет:бук теряет листву, и взлетает в просторыклекот грифов, кузнечиков мерный напев,и на горной тропе дождевик, перезрев,рассыпает горячие черные споры.

Трава в огне

Если даже отара в полуденный знойни травинки не сыщет на пастбище горном —то покрыта земля вдоль опушки леснойпожелтевшим, уже засыхающим дерном.

Но внезапно и жутко чернеет земля,загораются травы, и неумолимолетней ночью из чащи в сухие поляпростираются щупальца жгучего дыма.

И скотина в наполненном смрадом хлевувидит травы… кустарники… чистые степи…незабвенную даль, но — уже наяву —чует запах пожара и дергает цепи.

Октябрьский полдень

В кустах и на деревьях пестрота,обнажены далекие поля:черна и, словно противень, пустаеще вчера зеленая земля.

Созрело все, и убран каждый злак,простор широк и чист, как никогда, —медовый воздух до конца размяк,как сердцевина спелого плода.

Последний день, когда царит покой,когда ни холода, ни зноя нет,и высоко изогнут над землейокаменевший густо-синий цвет.

Озеро Нойзидлерзее

Поздно ночью, с кочкарника, с плавней сырыхдушный ветер внезапно подул.Переполнилась пеной пустынная тьма,и лизала песок водяная кайма,донося нарастающий гул.

Отступала куда-то озерная зыбь,чуть поблескивая, как слюда,и до самой венгерской границы пескиобнажались, намытые руслом реки,и спадала, спадала вода.

Чешуей забурлил, ощетинился илисчезающей влаге вослед,и над озером чаичий вихорь повис,то взлетая, то хлопьями падая вниз,застилая пришедший рассвет.

Птицы жадною тучей слетелись сюда,чтоб сожрать хоть кусок про запас,и ушли, одурев, огрузнев от возни,всю озерную ширь исклевали они,и не место здесь людям сейчас.

И свинцом отражается в небе вода,и земля прибирается тьмой.Виноград, что ни день, все зрелей и зрелей,но не время об этом: с озерных полейснова тянет гнильем и чумой.

У последнего квартала