Давид Самойлов - Стихи
1962-63
" Пусть всё будет, как есть. "
Пусть всё будет, как есть.Мне не надо другого,Ибо слышится весть,Ибо слышится слово.
Гул событий и шумЗаглушить могут сноваШелест медленных дум,Шёпот вещего слова.
Ничего не тревожь,Стихотворец поспешный,Чтоб нездешняя ложьСтала правдою здешней.
11 августа 1980
" Гляжу вполглаза, "
Гляжу вполглаза,Вполуха — слышу,Люблю вполсердца,Вполголоса пою.
Глядеть — нет духа,Слыхать — нет толку,Любить — нет силы,А петь — охоты нет. И всё ж:Что надо — вижу,Что слышно — слышу,Люблю с печальюИ что хочу — пою.
1982
" Не у кого просить пощады "
Не у кого просить пощадыИ не за что просить прощенья.Все адские чаны и чадыПочтеннее, чем отвращенье.
И как перед собой ни ахайИ как внутри себя ни ной,Но выбор меж пивной и плахойВсегда кончается пивной.
1968
" Я ухожу постепенно. "
Я ухожу постепенно.Ни пуля, ни петля,Ни яд, ни морская пена —Лишние три рубля.
Где-нибудь возле стойкиМы подводим итог.Видимо, мы нестойкиНа переломе эпох.
1984
" Плетенье чепухи люблю, "
Плетенье чепухи люблю,Разбросанность застольных разговоровИ позднее хожденье по Кремлю,Где спят застенчивые голуби соборов.Там грешный хор моих нестройных чувствВдруг осеняет ангельская стройность.И мысль приобретает обострённость,Но, впрочем, не опасную ничуть.
1963
" Ты нам пожертвовала "
Ты нам пожертвовалаСчастьем и призваньем.Но можно ль было грубо не принятьСей дар души? Лишь горестно обнятьИ жертву оплатить своим страданьем.
Забвенья нет. Один высокий стихМне может быть подобьем излеченья.И нам наградой малых сихТревоги, радости и огорченья.
Меня ты присудила жить в долгу,Жить ежедневно, ежечасно.Приговорила жить. Но как могуТерпеть, что ты несчастна. Ты несчастна.
8 июня 1986
" Играет март на скрипочке, "
Играет март на скрипочке,Не хочет замолчать:— Ошибочки, ошибочкиПоложено прощать.
Простите нам ошибочки,Как мы прощали вам,И выпьемте наливочкиЗа дружбу по сто грамм.
Простите нам трюкачество,Картинки и стишки.А мы простим палачестваИ прочие грешки.
1967
" После мартовских неурядиц "
После мартовских неурядицНаступил прекрасный апрель.Приезжай ко мне,милый братец,Хоть на несколько недель.
Будем жить от апреля до маяПосреди небес голубых,Друг друга понимаяИ не желая других.Что-то вспомним, что-то забудем.И порадуемся, и загрустим,Посреди этих синих буденКому-то что-то простим.
1983
" Какой пологий Пярнуский залив! "
Какой пологий Пярнуский залив!Уходит под воду песок ребристый,И по воде — по лёгкой, серебристой —Идёшь себе, колен не замочив.Боюсь я моря южного. ОноКрасавицей мне снится роковою.И от его прибоя нет покою,И полюбить его мне не дано.Но всё ж однажды я его любил.Слоновьи кряжи северного Крыма.Так было тяжко, так неодолимо.Наверно, я тогда моложе был.
1975
" Друзья мои, здравствуйте! "
Друзья мои, здравствуйте!Вот я и вернулся домой.Любимые классикиСтоят предо мною стеной.
Квартира разгромлена,И негде мне на ночь залечь.Но многое вспомнено,И вновь обретается речь.
На старом рояле,Где спит кахетинский кувшин, —На нём не играли,Наверное, век с небольшим.
Друзья мои, здравствуйте!Ведь дружба ещё не слаба!И пейте! И властвуйте!И произносите слова!
80-е вт. пол.
" Ты из золота, Изольда, "
Ты из золота, Изольда,Ты из золота и льда,Ты чужого горизонтаОхлаждённая звезда.
Над рукой твоей прохладнойКлялся я чужим богам,И её, как хлад булатный,Прижимал к своим губам.
Но не в силах был расплавитьМой сухой и жаркий ротТо, что превратилось в память,В голубой, полярный лёд.
21 декабря 1969
ОБЪЯСНЕНИЕ
Быть с тобою очень страшно,Потому что видишь тыТо, что я уже не вижуИз-за чёрной слепоты.
Быть с тобою очень страшно,Потому что слышишь тыТо, что я уже не слышуИз-за шумной глухоты.
Быть с тобою очень страшно,Потому что молвишь тыТо, что я сказать не в силахИз-за робкой немоты.
20 июня 1984
" Ирония! Давай-ка выпьем вместе, "
Ирония! Давай-ка выпьем вместе,Виват и будем здравы.Ирония — защита чести,Ниспровергательница славы.
Ирония — целительница духа,Весть внутренней свободы.Давай-ка выпьем, славная старуха,Достойная высокой оды.
Но ты одического красноречьяНе вытерпишь и захохочешь.Тебе, старуха, не переча,Оставлю оду, коль не хочешь.
Ты недоброжелательница музы,Богини простодушной,Но облегчение обузы —Озон в округе душной.
Насмешница, но с долей грусти,Напоминанье об итоге,Печаль речного устья,Воспомнившего об истоке.
Как можно жить пустые годы,Тебя не зная?Ирония судьбы, ирония природы,Ирония сквозная.
1982
" Когда-нибудь я к Вам приеду, "
Когда-нибудь я к Вам приеду,Когда-нибудь, когда-нибудь…Когда почувствую победу,Когда открою новый путь.
Когда-нибудь я Вас увижу,Когда-нибудь, когда-нибудь…И жизнь свою возненавижу,И к Вам в слезах паду на грудь.
Когда-нибудь я Вас застануРастерянную, как всегда.Когда-нибудь я с Вами кануВ мои минувшие года.
МУЗЫКА СТАРОЙ УДАЧИ
О, так это или иначе,По чьей неизвестно вине,Но музыка старой удачиОткуда-то слышится мне.
Я так ее явственно слышу,Как в детстве, задувший свечу,Я слышал, как дождик на крышуИграет мне все, что хочу.
Такое бывало на даче,За лето по нескольку раз,Но музыку старой удачиЗачем-то я слышу сейчас.
Все тот же полуночный дождикИграет мне, что б не просил,Как неутомимый художникВ расцвете таланта и сил.
СТРУФИАН
(НЕДОСТОВЕРНАЯ ПОВЕСТЬ)
1
А где-то, говорят, в Сахаре,Нашел рисунки Питер Пэн:Подобные скафандрам хариИ усики вроде антенн,А может — маленькие роги.(Возможно — духи или боги, —Писал профессор Ольдерогге.)
2
Дул сильный ветер в Таганроге,Обычный в пору ноября.Многообразные тревогиТомили русского царя,От неустройства и досадОн выходил в осенний садДля совершенья моциона,Где кроны пели исступленноИ собирался снегопад.Я, впрочем, не был в том садуИ точно ведать не могу,Как ветры веяли морскиеВ том достопамятном году.Есть документы, дневники,Но верным фактам вопрекиЕсть данные кое-какие.А эти данные гласят(И в них загадка для потомства),Что более ста лет назадВ одной заимке возле ТомскаЖил некий старец непростой,Феодором он прозывался.Лев Николаевич ТолстойВесьма им интересовался.О старце шел в народе слух,Что, не в пример земным владыкам,Царь Александр покинул вдругДворец и власть, семейный кругИ поселился в месте диком. Мне жаль всегда таких легенд!В них запечатлено движеньеНародного воображенья.Увы! всему опроверженье —Один престранный документ,Оставшийся по смерти старца:Так называемая "тайна" —Листы бумаги в виде лент,На них — цифирь, и может статься,Расставленная не случайно. Один знакомый программистИскал загадку той цифириИ сообщил: "Понятен смыслЕе, как дважды два — четыре.Слова — "а крыют струфиан" —Являются ключом разгадки".И излагал — в каком порядкеИ как случилось, что царяС отшельником сошлись дороги…
3
Дул сильный ветер в Таганроге,Обычный в пору ноября.Топталось море, словно гурт,Захватывало дух от гула.Но почему-то в ПетербургЦаря нисколько не тянуло.Себе внимая, АлександрИспытывал рожденье чувства,Похожего на этот сад,Где было сумрачно и пусто.Пейзаж осенний был под статьЕго душевному бессилью.— Но кто же будет за РоссиюПеред всевышним отвечать?Неужто братец Николай,Который хуже Константина…А Миша груб и шелопай…Какая грустная картина!.. —Темнел от мыслей царский ликИ делался me'lancolique.— Уход от власти — страшный шаг.В России трудны перемены…И небывалые изменыСужают душный свой кушак… Одиннадцатого числаЦарь принял тайного посла.То прибыл унтер-офицерШервуд, ему открывший цельИ деятельность тайных обществ.— О да! Уже не только ропщут! —Он шел, вдыхая горький ядИ дух осеннего убранства.— Цвет гвардии и цвет дворянства!А знают ли, чего хотят?..Но я им, впрочем, не судья…У нас цари, цареубийцыНе знают меж собой границыИ мрут от одного питья…Ужасно за своим плечомВсе время чуять тень злодея…Быть жертвою иль палачом… —Он обернулся, холодея. Смеркалось. Облачно, туманноНад Таганрогом. И тогдаПодумал император: — Странно,Что в небе светится звезда…
4
— Звезда! А может, божий знак? —На небо глянув, думал ФедорКузьмин. Он пробрался обходомК ограде царского жилья.И вслушивался в полумрак. Он родом был донской казак.На Бонапарта шел походом.Потом торговлей в ТаганрогеОн пробавлялся год за годом Ивдруг затосковал о богеИ перестал курить табак.Торговлю бросил. СлобожанамВнушал Кузьмин невольный страх.Он жил в домишке деревянномБлиз моря на семи ветрах.Уж не бесовское ли делоТворилось в доме Кузьмина,Где часто за полночь горелаВ окошке тусклая свеча!Кузьмин писал. А что писалИ для чего — никто не знал.А он, под вечный хруст прибоя,Склонясь над стопкою бумаг,Который год писал: "БлагоеНамеренье об исправленьеИмперии Российской". ТакИменовалось сочиненье,Которое, как откровенье,Писал задумчивый казак.И для того стоял сейчасБлиз императорского дома,Где было все ему знакомо —Любой проход и каждый лаз —Феодор неприметной тенью,Чтоб государю в ноги пасть,Дабы осуществила власть"Намеренье об исправленье".
5
Поскольку не был сей трактатВручен (читайте нашу повесть),Мы суть его изложим, то естьПредставим несколько цитат. "На нас, как ядовитый чад,Европа насылает ересь.И на Руси не станет черезСто лет следа от наших чад.Не будет девы с коромыслом,Не будет молодца с сохой.Восторжествует дух сухой,Несовместимый с русским смыслом.И эта духа сухотаУбьет все промыслы, ремесла;Во всей России не найдетсяНи колеса, ни хомута.Дабы России не остатьсяБез колеса и хомута,Необходимо наше царствоВ глухие увести места —В Сибирь, на Север, на Восток,Оставив за Москвой заслоны,Как некогда увел пророкНарод в предел незаселенный". "Необходимы также мерыДля возвращенья старой веры.В никонианстве есть порок,И суть его — замах вселенский.Руси сибирской, деревенскойПойти сие не может впрок". В провинции любых временЕсть свой уездный Сен-Симон.Кузьмин был этого закала.И потому он излагалС таким упорством идеалРоссийского провинциала.И вот настал высокий часВручения царю прожекта.Кузьмин вздохнул и, помолясь,Просунул тело в узкий лаз.
6
Дом, где располагался царь,А вместе с ним императрица,Напоминал собою ларь,Как в описаньях говорится,И выходил его фасадНа небольшой фруктовый сад.От моря дальнобойный гулБыл слышен — волны набегали.Гвардеец, взяв на караул,Стоял в дверях и не дыхнул.В покоях свечи зажигали.Барон Иван Иваныч ДибичГлядел из кабинета в сад,Стараясь в сумраке увидеть,Идет ли к дому Александр.А государь замедлил шаг,Увидев в небе звездный знак.Кузьмин шел прямо на него,Готовый сразу падать ниц. Прошу запомнить: таковоРасположенье было лиц —Гвардеец, Дибич, государьИ Федор, обыватель местный, —Когда послышался ударИ вдруг разлился свет небесный. Был непонятен и внезапенЗеленоватый свет. Его,Биясь как сердце, источалоНеведомое существо,Или скорее вещество,Которое в тот миг упалоС негромким звуком, вроде "пах!",Напоминавшее колпакИли, точнее, полушарье,Чуть сплюснутое по бокам,Производившее шуршанье,Подобно легким сквознякам…Оно держалось на лучах,Как бы на тысяче ресничин.В нем свет то вспыхивал, то чах,И звук, напоминавший "пах!",Был страшноват и непривычен. И в том полупрозрачном телеУродцы странные сидели,Как мог потом поклясться Федор,На головах у тех уродовТорчали небольшие рожки,Пока же, как это постичьНе зная, завопил КузьмичИ рухнул посреди дорожки,Он видел в сорока шагах,Как это чудо, разгораясь,Вдруг поднялось на двух ногахИ встало, словно птица страус.И тут уж Федор пал в туман,Шепча: "Крылатый струфиан…" В окно все это видел Дибич,Но не успел из дому выбечь.А выбежав, увидел — пустИ дик был сад.И пал без чувств…Очнулся.На часах гвардейцаХватил удар.И он был мертв,Неподалеку был простертСвидетель чуда иль злодейства,А может быть, и сам злодей.А больше не было людей.И понял Дибич, сад обшаря,Что не хватало государя.
7
Был Дибич умный генералИ голову не потерял,Кузьмин с пристрастьем был допрошенИ в каземат тюремный брошен,Где бредил словом "струфиан".Елизавете АлексевнеПоследовало донесенье,Там слез был целый океан.Потом с фельдъегерем в столицуПослали экстренный докладО том, что августейший братИзволил как бы… испариться.И Николай, великий князь,Смут или слухов убоясь,Велел словами манифестаОповестить, что царь усоп.Гвардейца положили в гробНа императорское место.
8
А что Кузьмин? Куда девалсяИстории свидетель той,Которым интересовалсяЛев Николаевич Толстой? Лет на десять забыт в тюрьме,Он в полном здравье и умеБыл выпущен и плетью бит.И вновь лет на десять забыт.Потом возник уже в Сибири,Жил на заимке у купца,Храня секрет своей цифири.И привлекать умел сердца.Подозревали в нем царя,Что бросил царские чертоги.
9
Дул сильный ветер в Таганроге,Обычный в пору ноября.Он через степи и лесаЛетел, как весть, летел на северЧерез Москву. И снег он сеял.И тут декабрь уж начался.А ветер вдоль Невы-рекиПо гладким льдам свистал суровоПодбадривали ТрубецкогоЛейб-гвардии бунтовщики.Попыхивал морозец хватский.Морскую трубочку куря.Попахивало на СенатскойЧетырнадцатым декабря.
10
А неопознанный предметЛетел себе среди комет.
" Полночь под Иван-Купала. "
