Владислав Дорофеев - Вечерник

Эпиграммы

Пьяные музы орловских равнинночью настигли и в спину вошли.

1982

На радость близким и друзьяммне снится юркий таракан.

1981

Гусеницей проползла зима.

1981

Все это также скучно мне,как если бы скучал не я.

1981

Любовница, безумье, странный камень.Любовница, безумье, камень.

1981

Мы любим тех, кого не любим никогда.

1981

Я потерял чужую кровь, зачем мне остальное.

1981

Медленно крутит пропеллер,и в парке белом тишина,и вижу я, как русский меринидет с душою, выпитой до дна.

1982

Ворона-крошка,подай немножко,вот видишь крошку,ну, кинь мне брошку.

1981

Спокойный воздух сегодня утро.

1981

Я наливаю Хлебникову водки,он говорит, что запивать не надо,что с толстой бородой теплее глотке,московский зоопарк похуже ада.

Лорд Байрон возбуждает аппетит,от Пушкина порой зевать охота,в осеннем Мингалеве мне претитв устах и глазках фюрерская нота.

1982

бездарна и слепадвулична и блудливасердечная тоскане женщина – суглинок

неотвратимо злаотчетливо глумливаответственно подлаи пошло горделива

бесстыдно холоднабезнравственно ленивабездушна и пустабанальна и брезглива

бессмысленно глупаи бесконечно лживастарушечьи стройнагадюшечьи красива

газетная змеятягучая, как тинапорочная лисаконечна, как могила

2006

А.

Она умирает долго,противно и безнадежно,хотя еще дышит ровно,отчетливо и надежно,

в плаще и домашних туфлях —она в инвалидном кресле,забытая всеми рухлядь,храпит свою злую песню,

не видеть дурехе мая,сидит она вдрызг пустая,и слюни текут по краю,смывая дорогу к раю,

ей явятся злые дети,закружатся, замилуют,на том ожидают свете,по падшей душе ликуют,

она во дворце вельможи,когда-то скакала птичкой,теперь же с тупою рожей,ее запрягают в бричку,

нам вовсе ее не жалко,жила она здесь брутально,как бестолковая галкакончается жизнь буквально.

2006

Поэза

Трупный вопрос,легкий прыжок,тонкий снежок,русский сучок.

Чок… чок… чок…Шипит в леса оса.Чок… чок… чок…Летит в местах роса.Чок… чок… чокРастет юркая краса.Тук… тук… тук…

Топчет оконце рука,(рука труит упрямо здесь),мучит упрямо билет.Голит лаково крик,метит ласково.

Липкие толпы!Остановите!Высовываются рожи,плещут губы,лунки храмов распахнуты,круги городов любят по-новому.

Венец тел жмет к рыжей почве,великое наречие теней тянет рукуза образа – рвутся билетики,скрипят половицы лица,толкутся мужи на площади:– В радость.

1979, 2005

Вгляжусь за зеркало,кость изо рта вынимаю,щекочущее пламя мышиной мочойгасит воспоминания,и на последний крик,умерший на груди,дроздомна колесо взошедший,приколотые ноги,губы рваные приволоку,и разбросав язык,засовывая зубы на крюки плечей,заговорю:– Ах, вы мать нашу – татарва…И ночь рисует хоры тишины.А сон опченясь,лязгая,на грудь наступит.Кипучая красавица равниназадранной юбкой щеголяет.Танец в мех завернули,круг в мех обернули.На ночь нет круга.Ресницей вода стекает.Остроносыйрыжийгордый петухкучу травыкровью оближет.Край тишинычерной скотиной,равной могиле,вниз тернием прорастает и мстит могилам.По крышам и карнизам,черным от дождя,ползет берестяной походкой —лицом он дед, —а на лицо его красивое,от струй текущих по лицу,мы посмотреть не в силах.Старый человек выбивает скань.Зубилом,легким от дождя,и телом,черным червяком,кипит на листьях осень.Карандашная девочка в переднике от куклы,в прощеном обнажении рук,в молитвенной венозности глаз —на параллелограмм прохожегои речные порталы улиц,на шарнирные заводы,на фонтаны магазинов —таращится звуками Моцарта.Плещет воздух,красуются речи работы,забытиерыжими ладонямина ладан ложится,солнце,как резус,копошится сливой гниющей.Я наступаю на шаль звонов города.Фонарь,как вошь,скачет по тротуарам,уходящим во чрево земли;город веки смеживает,ослеплен шубою огня,торчащим из квартир телом,накрыт и обессилен,каменная сфера не сияет концертами,прозрачная рама гробадиверсифицирует встречимузыкантов и зрителей,и мешковина бедерне мешает увидетьореола танцующего зада,и нанизанные лицалетят на сиденья пачками,и номерки местсветятся над водоюдушным колокольчиком.Я ласку не отвергаю —люблю.

1979, 2005

Народзапахивает шкуры,летят на крестиз дома на крестах,кровавыево сне заривсе рысаки,снега на санках,лепят бабу в полушалке,нагайка в прок,карета —телега в кошачьем беге,пугач в руках красивого ребенка,тузыбез толстоты задов,кусок тортатокует у прилавка,кортик ногтяшипит у глоткихозяина.Русский народ разбегается,толстый медведь нагибается,голову рубит клыком,кровь переводит из живота в живот,обмакивает в кровьчерные от гнили старой падалилапы;таков медведьв кошачьем сизом беге,пудрит башкуурод,ночью не спит,по Москве кровь сосет.Костры разжигают буклетами кожи,проталины снегом забить норовят,и кучами,склавна пожиткипортки,на битиных рожахне пщат синяка.Затем прыжокв резиновом венце.Блинцынамазанные толсто маслом.На кручах весь народ.Глотаюполыни тепло,кусками кровь,или чулка носок.Надеваю лапти,кикуи сарафан,дышу на черный ладан,о горе,о бедах,о людях.Человек-токката,человек-манишка,человек-пистоль,горючий человек.Начало сумерек.Прорыдав,поет о славе лев.И лошади радовались бурным телом.И стрелы,как сирены,прощали нам распятия.

1979, 2005

И. Г.

ААА…,стены предместья сдавили!Пропадающий человек в улицы входит,носится вскачь,качается человек,сомневается человек.Это последняя ложь.Сказка из лжи.Воздух из лжи.Дохнут народы —в прах превращаются.Святостью связанные небеса.Нам рисунков гору набросали,на рисункахмазки из любви.Краски мешали,не верили,все же мешали,меняли ложь на любовь.На стыд напоролся.Слезы – махом.Уродую тишину.В морду мозги превратились.Лапушка-смерть повела под фату.В райском углу —мордой жених,мордой жену целовал.На крестах тишина.На кресты тишина.Мокрым лицом поцелуй прихвачу.Обещанья рублю кулаками.Как трудно писать истину,как горкло писать истину.Радость-языкобращаю в нули.ТАК ПОЦЕЛУЙ ЖЕ МЕНЯ!Я не шучу!Безличие на любовь не похоже,не похожа на расставание ночь.Я рисую ночную людимую правду.Славы не жажду,напротив,ищу унижения радости.И, как бранен, покой.Трон подавился углом пустоты.Так скорей,скорей приди!Я не требую жжения жесткой ладони,не прошу честности!Правды,только любви,только моей любви!Или я лгу?Мой звездный человекна печаль,хохоча,положил свой презренный расчет,несмотря,хохоча,несмотря.Отвернулся.На жертвы не идет негодяй.На российский завет наложу свой венок.Не видеть вовсе.Не смотреть в пустую дверь,не страшиться пустоты России,не, но.Знай,что,я есть,что пращою облапил углы,что лицом нашептывал в темноту:ТЫТЫТЫ, ТЫ.Ты ушла,пораженная будью,пораженная краской телес.Возвратиться?Ну, как?Нет?И как чуждо хрипел иноходью мужик,и как красиво лопались струны участия:громоздятся в ушах —в кучи сложены;я смешиваю,и никак слово не складывается,не сложено.– Я хорошо отношусь!И это пустяк!Я хорошо обнимаю!Я уже когда-то тебя целовала – вот так!Обнимала – вот так!Вот так:обнималицеловалипрощали, успешно ласкали (если можно нищали).Все было как-нибудь,все было лишь потом,я удержать тебя старался,или был груб,невежествениль хрупок.Пускался.Протестовать не смеюи не льщу победой,хотя мой храм и пуст.Сегодня слышу лишь проклятый голос:– Ты видел травостойный сон! Не более. Сон,бесплотен,чудени чужой!НА УЛИЦАХ Я ВИДЕЛ МЕШАНИНУ СТРОЧЕК КРАСОТЫ.И ПРИСТАВАЛИ ОБРАЗЫ, СОВСЕМ, КАК ДЕТИ —ПЛАКАЛИ В МОИ КОЛЕНИ.И я смеялся чинно:– ЧТО ВЫ, ЧТО ВАМ ОТ МЕНЯ? СЕГОДНЯ Я НЕ ВАШ! МОЕ ЛИЦО В ДРУГИХ КОЛЕНЯХ. И ДРУГИЕ РУКИ, НЕ МОИ, ГЛАЗА МОИ ПРИНИМАЮТ. ЕСТЬ РАДОСТИ УСТА, Я В НИХ ПЛЫВУ, Я В НИХ ТАНЦУЮ.Хариты побросали свои дела, скрылись.Хотел увидеть,но их,что ползали у ног моих,нет.Рассказываю о былом,о жизни радостей вещу!По каплям истекающие здания,пластались трещинами,могучий дождьхлестал по щекам подоконников,сипел,как будто сто ослов,и, как маралы,оралимачты деревов,скрипел асфальт,наш лев вставал на корточки,росли у парков бороды дождя,упрямоскользкомокли под дождем поляны,черные улицы во мраках мечты,косу обронили;люди искали,но – нет,не нашли.Мечту, словно росу,заплюютзаблюютзарастят.Кричали ручия,кричали в безразличия людей.Топот и скрежет, мор и храп, сон.Красная луна глупо в траву капли роняла,тело хрипело,воздух сосал.Я устал.Я жадно рву себя, я жадно наедаюсь,а пусто, а поздно.Есть время строить кукольные лабазы.И помни —я молю тебя,но верь моим мечтами страхам и желаниям,и ложью все сочти,и можешь,все пустое брось,прости!

1979, 2005

Смерть – листопад на пустой дорогешум на голой горесердце в объятиях льстецасила, пружинящая в стулезеркало без рамысинь в облакахкатушка ниток, утонувшая в озеретруба до небессердце хорька в зубах кроликаслон, съевший мышьлипа, обросшая волосамипетля в горлезабор перед красавицей мухойжелезо мягкое, как языкзубы шумные, как чайникокно без стеклатряпка на рукекрасное яблокопесок стеклянныйгвозди в лысинекрест на грузовикегора под звездойяйца на елкезима у порогашаман, съевший мороженоеводка, пролитая на грудьдети разного возрастащетина под кепкойвенок вокруг подбородкадверь, открытая в себятанец на рельсахбелое платьечерные спицызрелище конюшни.

1981, 2005

Нам долго клали под языки сплетения из унижений,краснели,будто блохи,мы —куски сплетенных языков и губ, и побед.И петухи кричат: КУ!Кусок, кусок.Мощеною,породистой,природою,будящей пыль и хвастовство,идем.ИДЕМ?… кто бросил?Кто покрывал молитвою?КТО?ВЫ.Могучей влагойтишина легла на ночь,брызжа ночными костными звездамиголенищ домов,прощая меченосцам асфальтированного люда —красивого,в булыжниковых зорях.Остроты?Кто ты?Кто мы?Нарядных птенцов выпускаем в порядок полетов.ТУТ Я! ЗДЕСЬ МЫ! Мы – это… это… это то…Очеловеченные облака.Врата ада/да на горе,тропинка захарканная ведет к заре,и рая мухи все облепили, скрывают все,все набивают солью;тела, сотканные из частей ненужных,из частей тел человеческих,из мертвых кишок сотканы лики,из рваных, обнаженных, лишних, грязных, опутанных, —соткали телеса,уложили в небеса.Молимся на небеса под медноголовой крышей,на чистовые поднебесья,из безнадежности.Безвзорный,заберись на самую высокую,на самый высокий клык городов.Видишь, как цветы, распускаются старики?Растревожили корневища,лезут глазницами из орбит Земли,лижут лица языками,чистят глотки мужики-старики,кричат:– Не надо, не живите, не трогайте,нетрогайте, неживите.На трон! на трон! на жизнь! на честь!Живую кровь оседлаем,ноги под кортики оседлаем.Местоименный разград горстопов.Мучаемся матерью поднеблудов,мордою, мордою – доктора, доктора!Непотрошеного, непотрошеного!Летит листок,ветер рвет,над облаками задерганный листок радуется.Хор радуется,дергается окотлованный служитель.Ночные берега,будто березы.Борода в противоход.Мечта листопадов добра.Невзираемые господа жилы по штрекам тянули…Влачат в мукахмукой обсыпанные руки,в середину втянув карандаш.Солнце мужиком наряжают.Седое солнце грозится от страха,от страха сияет.Солнечный хор несется.Я солнца не вижу необходимости;круг пыхтит от обжорства,от семяизлияния лишнего;круг пыхтит,ночь если;ничтожное светило, выставив нос одною мертвою стороною,не светитне греетне пашет,а злитсяа дребезжита мордою трется о лоток звездочета —старое кривое негосподское дупло – ДУПЛО.Тощие, тощие, тощие; жалкие, жалкие, жалкие.Поймать под разлуку! Поймать под разлуку!Извиваются,будто черви,мохнатыебронированные черви,кольчатые,стройные черви,бронзовые,ласковые черви.Черви-поезда.Поезда-мертвецы.Шагнул.Курятник накрыт горем.Глотками курье вставало.Глотками шест,громоздясь на рубашии ткани,с ночью заживо живет,ткет холсты холстопрочные;ткацкие рубины,руки покинув,направляются.Лишенный ног паровозтрели обманчиво поет.Песня латает.Уж Авель ногами трезубцы обвил,уж пахнет дымом петух,уж черный петух нам обманчиво вверил свои униженияи перьями неба клочки.А метр,метр вонючий,отмеряет путь паровозам,замеряет безножиезастывших,обмеренных,забытых по течению.Наклонили и ведра,пооткрывали и двери,пораспахнули и окна:любитеживитератуйте и радуйтесьплачьтемудрите, хранитебодритесь.ВОКЗАЛЫ СОЖГИТЕ!Жгите вокзалы,в жертв петухов не берите,жгите вокзалы,топите свечи из сала детей,пучки детских волос на фитиль,на огонь;верните,жгите людей,усыпите людей.Ищут клады.Клады ищут гады.Гады рады.Мой вокзал ни о чем.На тяжелых складках паровозного костного лбавыросли рога паровозных гудков.Может Каин простит людям пятна свои, или доли, свою и чужие, и кинет с плачем чистым, с плачем… кинет, зароет голову в рельсы, обнимет лежащие под откосами поезда.ДА! ДА! ДА!Обливаются крови служители, на босые ноги надевают – без сомнения – остроносые подлости. Остроносые шпоры ложатся в гнезда лаковые!

1979, 2005

Душа ждет покоя.Выйди к колокольням,выдави из себя голос неба,оно долго лишало тебя сердца.Ты вышла из сечи сечей,швырк по переходуи наружу к жабрам вагона.Так умирают дороги: рот,дот глаза,колодец тела.Ключи серебра на постоялом дворе подбери,нянчи себя.Режет асфальт скотина толпа.Северная дама испугана мамой,уже щеткой сдирает с эскалатора террасы кожу.Реквием снимет шкуру с соседа.Псих – сухнет свет.Крик – брыкнет час.Тик – хмыкнет дверь.

Описание картинки братства людей в подземном селении метро.

Я – будущее.

1981, 2005

Ты хочешь постичь тебе недоступное.Ты – порочная и изломанная,с чувственным телом, нервными руками и стреляющими глазами,бегаешь в метро по кругу.Тебе незнакомо ощущение настоящей дороги.Ты думаешь, что умеешь разговаривать с небом?!Существование твое никому не нужно —зря протираешь асфальт.Носишься с собой, как курица с яйцом.Не интересно это.Посмотреть на тебя,так можно подумать,что ты пришла из рая,но я знаю, что твой бог живет в квартире на «Н» этаже.Святость и доброта твои – шкура, снятая с кого-то.Тебе хочется поиграть в игры.Да, ты тянешься к нам,потому что тебе скучно среди четверых немых.Тебе хочется новых ощущений.Но вот настанет час,открывается дверь,зажигается свет на твоем постоялом двореи ты сникаешь.Ты обыкновенная содержанка и проститутка.Вдребезги разбиваются картинки братства людей на примере «шлюхи».Смешно!

И это будущее?!

1981, 2005

Ты здесь, мой друг? Прости,забыл проститься, но сон вчерашний иночь без сна сегодня… Ну, прости…Ах, сон! Бредовый, срамной сон…Перемешались измерения и времена, одно итоже пение кровавило эпохи. Гонгнотой красной пенил небеса. Окнораскрытое стояло в головах, я виделвсяк и жил всегда, повсюду. И мнил, чтоспали звери впопыхах и цирки сноввзрывались. Леса пугались тишины, икораблями плыли на восток и запад.Рушил кров свой, и в безднах техчадили тени деревень. Курки, мечиработали без брака.В стон рвалисьлица, на потеху, в клочья. Под ветром пали,в водопад стекая, тысячи кос русых.Векзолотой. Нет ни правительств, а нет их,нет слуг, все дело в повелениях,лишь в них сильнее хитрость грека.И чтоб было пусто им,рожающим нас слабыми здесь,на вафельной Земле. Услышит нас Зевес?!Он безразличен, он никакой – эфирный пилигрим.Я не ору. Мой мозг всегдау цели, загадка у руля и киль в воде.На берегу плоть и глаза. Ты от бездарностиотвык; лечение – начало. А… – город нашс младенчества. Твой мозг привык. Угаспыл тела и души, без лишней благодарностиорудовать в пыли или тиши. Дляненависти и любви ты судьбойопустошен. Владеешь временноюпарой слов. И, главное, шуткамипорой заставляешь себя плыть.Жаль,ты безногий, встал бы на колени, ротраскрыл и благодарные наморщил веки,изнемогая… Познание, великий нищий,не пригождается уродам. Их дом вестал—ки берегут.Вспомни. Впрочем. Нам и вспоминать ненужно. Видишь, и все тут. Голос говорлив.Ум ветх, если постоянен. Ум пропадает илигромоздится во вселенной. Но плач по мнегрудь теснит, и зеркало лоснится. В проливдуши войди, останься там черным килемлодки. Корабль под парусом, рабы в гребцах, дадети с женами на берегу; огромнаяфлотилия, – мы незаметно на войну пере —ключились, – от берега за горизонт умазаходит. Вселенная в сознание тебявлетит, ты помертвеешь, сердце курицей снесешь…Ты соглашаешься?… Больная вера. Жертва.Внутри? Ну что ты! Холодно и грустно.Комфорт, желания – вот грот души.… ты холоден, учен и неуемен к тем,кто женщина.Могучим духом хочешь отрезвитьподружку Антигону? Изволь, обольститьна время чью-нибудь породы Артемидиной.Вся паперть, площадь вся… Невесты,упыри… От скуки здесь все. Однообразиялжецы.Доверюсь, брошу в кружку… довериесвободным, рыбам и рабам нелишне.Сын кто, толпа гудит обычно, обычназелень и раскидисты садовые кустымаслин. Тому бы нового раба. Тотголоден. Тот нечеловечен. Оратор зычен,кричит хоть до утра. Но улицы пусты.Он знает, чем привлечь – кровавый Тодт.Нездешний бредоткрылся, и утихли неудовольствия.С небес спустились грозы и облака больные, высохшиеразместились на земле и камнях.… я разве что рассказываю простотак?! Без развлечений?! Смерть, жизнь ли,дух – одно единственное место,куда дойти иль тронуть там ни —чего нельзя и бесполезно.Случайно тело нам. Я говорят…Но видишь ли, Психея, в темном коридореприблудила меня, тебя, сама с собою.Пожалуйста, сам сон.И лучше ничего, чем кровь породы,стада не в собственность, и вера не рекою.

1982, 2005

С помощницей свечой разжечь пора мне печи.Тепло невыносимо. Тени от предметов греют.Шерсть вздыбится до дна, растают плечи.На шторе перья в сладком мраке млеют, блеют.

Я в комнате за желтой шторой умираю.В глаза ломится свет, а я совсем нагой.Я руки уронил, теперь их поднимаю.Когда бы были, подхватил рукой или ногой.

Но что за диво, если я исчезну вновь.Что не поднял, пусть кот и мышь съедают.Над головою крутят мухи, сострадают.Так надоела изо рта сплошная вонь.

Я лица погружу в кипящую золу под вечер,Налью гостям настоянный на серебре янтарь.Ребенок будет прыгать вам навстречу.Ещё живой я подымусь, склонюсь, как встарь.

Потеря глаза, какая малость, я тени потерял.Скелет не помещался в теле, волнуясь, плачет.Я крылья начал раздавать, сам себе отдал.Жалеть не стали, плюнули под ноги плоти.

1981, 2005

Две женщины ко мне в ночи пришли,две женщины.

Поляна мне представилась в ночи,укрытая золой ночного света,и две фигуры в голубом стояли на краю поляны,из глаз торчали сломанные стрелы.

У ног моих лежала странная природа.За гранью леса и землия жду, когда меня убить придут.

1981, 2005

И нежной кожи купола,и нежный колокол лица,слеза замерзшая листа —над ними облака.

Глаза-слоны, как белые цветы,роняют слезы-лепестки,и падают они и капают.Гниют в земле печальные листки.

Тая слепые лики, оба пели —немые, ломаные люди.Летая в небе, они хотелипонять линию лица и лепестка.

И холодно вспомни о колыбели —огромную грудь, белое тело,детство свое в колыбели.Звезды пылают надменно и бело.

1983, 2005

И ты горела болью или страхом,я целовал сухие губы для…Я умолял, просил: Не надо прахом,не надо, город, обсыпать её.

Зима – потеха для природы. Толькопогоди… наш телефон… и я хочулечить твои сухие губы. Стонешь?Давай сейчас… Завтра позвони. Молчу.

Смотри, у дома лес деревья кинул,но нежный дом чужой, не наш. Не здесьглаза больные эти дышат. Минулголос памяти, остались шум и месть.

1983

Змея у женщины в спине,тень дерева провисла в небе,иглой лица пробью окно,а в комнате возникнет лебедь.

Я слышу запах нежный плечи вижу брови черные и бабьи,и плечи бледные, их нежный цвет,и зад, как розовые губы рыбьи.

Живот горячий и простой,рука упрятана в подсвечник,глаза холодные дугой,лицо, упрятанное в вечность.

В перчатке рука оголенная вяла.Лежала.По рыбьи работали пальцы.Вяло.

1982, 2005

Снег падал в этот вечер впопыхах,когда ушли мы от креста и гроба,нам пели в Гефсиманьевских садах,мы целовались на чужом пороге.

Ты проклята лишь в собственных глазаха я люблю твое лицо ночное,от страха чистое, как легкий прах,в тебе я жду желание святое.

Мой у нее на шее образок,а в руках голодная прохлада,я ее лишь целовал в висок,а хотел увидеть голым задом.

Такая грудь напомнила нам чашу,мы пьем тебя и падаем на дно,конечно, небо звездное глядит в окно,конечно, я люблю, почти что плачу.

Сегодня пахнет тишиной и болью,сегодня, кажется, я буду пьян,я душу вынимаю из подполья,но падает мой выпитый стакан.

Сегодня ветер между сопок,сегодня на бульвары выйдешь ты одна,найду я на ладонях очертания креста,и в сердце болью нарастает рокот.

Идут по колесу бульвара люди,у них нет страха перед божеством,давно забыты ангелы и судьбы,живут они под огненным крестом.

Мы сядем в поезд длинный и зеленый,и тепловоз проглотит свечку зла,и мускул мой голодный и холеныйпотянется к огню, и мы сгорим дотла.

И будет день, и море на песке,и флаги будут на морских просторах,в разбитом мы останемся стекле,настанет ночь в последних разговорах.

Твое лицо, печальное как старость,над городом взметнется в пустоте,уснет твоя задушенная жалость,а я воскресну в зыбкой темноте.

1993

На фоне тонких стен сидит усталая блондинка,и нет лица,и рот в воде,и пламень бьется на столе.

Кривые зеркала в глазах,в них слезы под углом.

Здесь всякий умирает;или вот так: здесь всякий не живет.

1981, 2005

И тотчас я присоединил волновод своего сердца к книге,которая лежала в плавнях библиотеки,и скрипел ее рот голодный,хватая пустые крылья времени,которое сидело на диване и стонало,переговариваясь с одним из последних поколений диванов.

1981

В темной комнате черный диван,на котором лежал я в истоме,пошевеливал тело и сам пустовал,не вмещая иных анатомий.

Лес без света, за окнами ночь,волосок на стене ив барометре странствует дождь,окончание сонной недели.

Обычное место для историческиранней эпохи, да сытых настенных зеркал,из них свет птицей вылетая,выплескивает образ мой мифический.

1982, 2004

Просто так.Когда упирается в небо взгляд, когда тени ложатся только от лица, в котором нет и тени жалости, когда свет над горой полыхает пламенем страданий, когда от правды до любви лишь только шаг, только тогда у нас руки перерастают в крылья, только тогда от степени начала до степени понимания останется шаг.Холодно мне. Красиво мне. Жалобно поет печаль.

1994

Вчера, когда, кажется, что уже небо остановилось над головой, когда ветер застыл наподобие распятия, когда страницы любви унесены ветром, вот только тогда у нас получается сохранить привязанность, а признательность выразить всем, кто нас любит и хранит.