Булат Окуджава - Надежды маленький оркестрик
Арбатский романс
Арбатского романса знакомое шитье,к прогулкам в одиночестве пристрастье;из чашки запотевшей счастливое питьеи женщины рассеянное «здрасьте»…
Не мучьтесь понапрасну: она ко мне добра.Светло иль грустно – век почти что прожит.Поверьте, эта дама из моего ребра,и без меня она уже не может.
Бывали дни такие – гулял я молодой,глаза глядели в небо голубое,еще был не разменян мой первый золотой,пылали розы, гордые собою.
Еще моя походка мне не была смешна,еще подошвы не поотрывались,за каждым поворотом, где музыка слышна,какие мне удачи открывались!
Любовь такая штука: в ней так легко пропасть,зарыться, закружиться, затеряться…Нам всем знакома эта мучительная страсть,поэтому нет смысла повторяться.
Не мучьтесь понапрасну: всему своя пора.Траву взрастите – к осени сомнется.Вы начали прогулку с арбатского двора,к нему-то все, как видно, и вернется.
Была бы нам удача всегда из первых рук,и как бы там ни холило, ни било,в один прекрасный полдень оглянетесь вокруг,и всё при вас, целехонько, как было:
арбатского романса знакомое шитье,к прогулкам в одиночестве пристрастье,из чашки запотевшей счастливое питьеи женщины рассеянное «здрасьте»…
Песенка о Моцарте
И. Балаевой
Моцарт на старенькой скрипке играет.Моцарт играет, а скрипка поет.Моцарт отечества не выбирает —просто играет всю жизнь напролет.Ах, ничего, что всегда, как известно,наша судьба – то гульба, то пальба…Не оставляйте стараний, маэстро,не убирайте ладони со лба.
Где-нибудь на остановке конечнойскажем спасибо и этой судьбе,но из грехов нашей родины вечнойне сотворить бы кумира себе.Ах, ничего, что всегда, как известно,наша судьба – то гульба, то пальба…Не расставайтесь с надеждой, маэстро,не убирайте ладони со лба.
Коротки наши лета молодые:миг – и развеются, как на кострах.Красный камзол, башмаки золотые,белый парик, рукава в кружевах.Ах, ничего, что всегда, как известно,наша судьба – то гульба, то пальба…Не обращайте вниманья, маэстро,не убирайте ладони со лба.
Военные портняжки
Все военные портняжки —золотые мастера.Уважайте труд их тяжкийи сегодня, как вчера.
Потому что командиры(любо-дорого смотреть)наряжаются в мундиры,чтоб красиво умереть.
Чтоб лежать на поле бранном,не жалея ни о ком,не недужным и не пьяным,а застреленным врагом.
Чтоб лежать на бранном полерядом с верными людьмине по чьей-то злобной воле,а по собственной любви.
То не ветер в поле стонет,не дубравушка шумит…Их никто на смерть не гонит —сердце чистое велит.
И тогда над смертью славанарождается в дыму.Разве в мире есть держава,безразличная к сему?
Ничего, что не добратьсявновь до дома своего…Слава Богу, новобранцаместь учиться у кого!
Вот поэтому портняжкитак обучены кроить,так изогнуты, бедняжки,чтобы славе угодить.
И поэтому мундирытак кроятся день и ночь,чтоб блистали командиры,уходя из жизни прочь.
Речитатив
Владлену Ермакову
Тот самый двор, где я сажал березы,был создан по законам вечной прозыи образцом дворов арбатских слыл;там, правда, не выращивались розы,да и Гомер туда не заходил…Зато поэт Глазков напротив жил.
Друг друга мы не знали совершенно,но, познавая белый свет блаженно,попеременно – снег, дожди и сушь,разгулы будней, и подъездов глушь,и мостовых дыханье, неизменномы ощущали близость наших душ.
Ильинку с Божедомкою, конечно,не в наших нравах предавать поспешно,и Усачевку, и Охотный ряд…Мы с ними слиты чисто и безгрешно,как с нашим детством – сорок лет подряд;мы с детства их пророки… Но Арбат!
Минувшее тревожно забывая,на долголетье втайне уповая,всё медленней живем, всё тяжелей…Но песня тридцать первого трамваяс последней остановкой у Филейзвучит в ушах, от нас не отставая.
И если вам, читатель торопливый,он не знаком, тот гордый, сиротливый,извилистый, короткий коридорот ресторана «Праги» до Смолягии рай, замаскированный под двор,где все равны: и дети и бродяги,спешите же… Все остальное – вздор.
Приезжая семья фотографируется у памятника Пушкину
А. Цибулевскому
На фоне Пушкина снимается семейство.Фотограф щелкает, и птичка вылетает.Фотограф щелкает, но вот что интересно:на фоне Пушкина! И птичка вылетает.
Все счеты кончены, и кончены все споры.Тверская улица течет, куда, не знает.Какие женщины на нас кидают взорыи улыбаются… И птичка вылетает.
На фоне Пушкина снимается семейство.Как обаятельны (для тех, кто понимает)все наши глупости и мелкие злодействана фоне Пушкина! И птичка вылетает.
Мы будем счастливы (благодаренье снимку!).Пусть жизнь короткая проносится и тает.На веки вечные мы все теперь в обнимкуна фоне Пушкина! И птичка вылетает.
Считалочка для Беллы
Я сидел в апрельском сквере.Предо мной был Божий храм,но не думал я о вере,а глядел на разных дам.
И одна, едва пахнулос несомненностью весной,вдруг на веточку вспорхнулаи уселась предо мной.
В модном платьице коротком,в старомодном пальтеце,и ладонь – под подбородком,и загадка на лице.
В той поре, пока безвестной,обозначенной едва:то ли поздняя невеста,то ли юная вдова.
Век мой короток – не жалко,он длинней и ни к чему…Но она петербуржанкаи бессмертна посему.
Шли столетья по России,бил надежды барабан.Не мечи людей косили —слава, злато и обман.
Что ни век – всё те же нравы,ухищренья и дела…А Она вдали от славына Васильевском жила.
Знала счет шипам и розами безгрешной не слыла.Всяким там метаморфозамне подвержена была.
Но когда над Летним садомвозносилася луна,Михаилу с Александром,верно, грезилась Она.
И в дороге, и в опале,и крылаты, и без крыл,знать, о Ней лишь помышлялиАлександр и Михаил.
И загадочным и милымлик Ее сиял живойАлександру с Михаиломперед пулей роковой.
Эй вы, дней былых поэты,старики и женихи,признавайтесь, кем согретываши перья и стихи?
Как на лавочке сиделось,чтобы душу усладить,как на барышень гляделось,не стесняйтесь говорить.
Как туда вам все летелосьво всю мочь и во всю прыть…Как оттуда не хотелосьв департамент уходить!
Послевоенное танго
Вяч. Кондратьеву
Восславив тяготы любви и свои слабости,слетались девочки в тот двор, как пчелы в августе;и совершалось наших душ тогда мужаниепод их загадочное жаркое жужжание.
Судьба ко мне была щедра: надежд подбрасывала.Да жизнь по-своему текла – меня не спрашивала.Я пил из чашки голубой – старался дочиста…Случайно чашку обронил – вдруг август кончился.
Двор закачался, загудел, как хор под выстрелами,и капельмейстер удалой кричал нам что-то…Любовь иль злоба наш удел? Падем ли, выстоим ли?Мужайтесь, девочки мои! Прощай, пехота!
Примяли наши сапоги траву газонную,все завертелось по трубе по гарнизонной.Благословили времена шинель казенную,не вышла вечною любовь – а лишь сезонной.
Мне снятся ваши имена – не помню облика:в какие ситчики вам грезилось облечься?Я слышу ваши голоса – не слышу отклика,но друг от друга нам уже нельзя отречься.
Я загадал лишь на войну – да не исполнилось.Жизнь загадала навсегда – сошлось с ответом…Поплачьте, девочки мои, о том, что вспомнилось,не уходите со двора: нет счастья в этом!
«С каждым часом мы старее…»
С каждым часом мы старееот беды и от любви.Хочешь жить – живи скорее,а не хочешь – не живи.
Не кори меня, Настасья,долгих счетов не своди.С тем, что было, я расстался,а что будет – впереди.
Николай нальет,Михаил пригубит.Кто совсем не пьет —тот себя погубит.
Кто там робкий, кто там пылкий —все равно стезя одна.Не молись, дурак, бутылке —просто пей ее до дна!
Не для праздного бездельянас фортуна призвала…Дай Бог легкого похмельяпосле трудного стола!
Николай нальет,Михаил пригубит.Кто совсем не пьет —тот себя погубит.
Бог простит, беда научит,судьба с жизнью разлучит.Кто что стоит, то получит,а не стоит – пусть молчит.
Наша жизнь – ромашка в поле,пока ветер не сорвет…Дай Бог воли! Дай Бог воли!Остальное заживет.
Николай нальет,Михаил пригубит.Кто совсем не пьет —тот себя погубит.
Старинная солдатская песня
