Булат Окуджава - Под управлением любви
«Я обнимаю всех живых…»
Я обнимаю всех живыхи плачу над умершими,но вижу замершими их,глаза их чуть померкшими.
Их души вечные летятнад злом и над соблазнами.Я верю, что они следят,как плачем мы и празднуем.
«Мне русские милы из давней прозы…»
Мне русские милы из давней прозыи в пушкинских стихах.Мне по сердцу их лень, и смех, и слезы,и горечь на устах.
Когда они сидят на кухне старойво власти странных дум,их горький рок, подзвученный гитарой,насмешлив и угрюм.
Когда толпа внизу кричит и стонет,что – гордый ум и честь?Их мало так, что ничего не стоитпо пальцам перечесть.
Мне по сердцу их вера и терпенье,неверие и раж…Кто знал, что будет страшным пробужденьеи за окном пейзаж?
Что ж, век иной. Развеяны все мифы.Повержены умы.Куда ни посмотреть – всё скифы, скифы, скифы…Их тьмы, и тьмы, и тьмы.
И с грустью озираю землю эту,где злоба и пальба,мне кажется, что русских вовсе нету,а вместо них – толпа.
Я знаю этот мир не понаслышке:я из него пророс,и за его утраты и излишкис меня сегодня спрос.
В альбом
И. Лиснянской
Что нам досталось, Инна,как поглядеть окрест?Прекрасная картинасомнительных торжеств,поверженные храмыи вера в светлый день,тревожный шепот мамыи Арарата тень.
А что осталось, Инна,как поглядеть вокруг?Бескрайняя равнина,и взмах родимых рук,и робкие надежды,что не подбит итог,что жизнь течет, как прежде,хоть и слезой со щек.
«“Шибко грамотным” в обществе нашем…»
«Шибко грамотным» в обществе нашемнеуютно и как-то темно.Нет, не грохот проклятий им страшен —злобный шепот, возникший давно.
«Был Лондон предо мной. А нынче вновь все то же…»
Был Лондон предо мной. А нынче вновь все то же.Был Лондон предо мной и чистое крыльцо.Был Лондон предо мной. А нынче – дрожь по кожеи родины больной родимое лицо.
«А вот Резо – король марионеток…»
Резо Габриадзе
А вот Резо – король марионеток —чей тонок вкус и каждый палец меток:марионетки из его ребра.В них много и насмешки, и добра.
И нами управляет Провиденье,хоть ниточек и скрыта череда…Но как похожи мы! Вот совпаденье!..Не обольщайтесь волей, господа!
«Нынче я живу отшельником…»
Нынче я живу отшельникоммеж осинником и ельником,среди лени и труда.И мои телохранители —не друзья и не родители…Солнце, воздух и вода.
«Поверившие в сны крамольные…»
Поверившие в сны крамольные,владельцы злата и оков,наверно, что-то проворониливо тьме растаявших веков.
И как узнать, что там за окнами?Какой у времени расчет?..Лишь дрожь в душе, и плечи согнуты,и слезы едкие – со щек.
Но эти поздние рыданиянас убеждают неспроста,что вечный мир спасут страдания,а не любовь и красота.
«Ничего, что поздняя поверка…»
Ничего, что поздняя поверка.Все, что заработал, то твое.Жалко лишь, что родина померкла,что бы там ни пели про нее.
Памяти Алеся Адамовича
Старость – явление не возрастное.То ли итог поединка с судьбой,то ли, быть может, предчувствие злое,то ли сведение счетов с собой.
И ни один златоустый потомокне извлечет вдохновенно на светиз отдаленных ли, близких потемокто, чего не было вовсе и нет.
Вот и дочитана сладкая книжка,долгие годы в одно сведены,и замирает обложка, как крышка,с обозначением точной цены.
Свадебное фото
Памяти Ольги Окуджава
и Галактиона Табидзе
Тетя Оля, ты – уже история:нет тебя – ты только лишь была.Вот твоя ромашка, та, котораяиз твоей могилки проросла.
Вот поэт, тогда тебя любивший,муж хмельной – небесное дитя,сам былой, из той печали бывшей,из того свинцового житья.
А на фото свадебном, на тусклом,ты еще не знаешь ничего:ни про пулю меж Орлом и Курском,ни про слезы тайные его.
Вот и восседаешь рядом тихоу нестрашных, у входных дверей,словно маленькая олениха,не слыхавшая про егерей.
Отъезд
Владимиру Спивакову
С Моцартом мы уезжаем из Зальцбурга.Бричка вместительна. Лошади в масть.Жизнь моя, как перезревшее яблоко,тянется к теплой землице припасть.Ну а попутчик мой, этот молоденький,радостных слез не стирает с лица.Что ему думать про век свой коротенький?Он лишь про музыку, чтоб до конца.Времени нету на долгие проводы…Да неужели уже не нужныслезы, что были недаром ведь пролиты,крылья, что были не зря ведь даны?Ну а попутчик мой ручкою нервноюмашет и машет фортуне своей,нотку одну лишь нащупает верную —и заливается, как соловей.Руки мои на коленях покоятся,вздох безнадежный густеет в груди:там, за спиной – «До свиданья, околица!»…И ничего, ничего впереди.Ну а попутчик мой божеской выпечки,не покладая стараний своих,то он на флейточке, то он на скрипочке,то на валторне поет за двоих.
«От стужи, от метелей и от вьюг…»
От стужи, от метелей и от вьюг,от полчищ соплеменников несчастных,бывало, улетали мы на югдля поисков пристанищ безопасных.
Так жили мы в иные времена,но давние дороги позабыты,и к северу торопится война,и юг сожжен, и компасы разбиты.
Пророчества сбываются теперь.Видать, пришло им времечко сбываться:распахиваю запертую дверь,но… продолжаю, как всегда, бояться.
«Мгновенна нашей жизни повесть…»
Мгновенна нашей жизни повесть,такой короткий промежуток,шажок, и мы уже не те…Но совесть, совесть, совесть, совестьв любом отрезке наших сутокдолжна храниться в чистоте.
За это, что ни говорите,чтоб все сложилось справедливо,как суждено, от А до Я,платите, милые, платитебез громких слов и без надрыва,по воле страстного порыва,ни слез, ни сердца не тая.
«Вымирает мое поколение…»
Вымирает мое поколение,собралось у двери проходной.То ли нету уже вдохновения,то ли нету надежд. Ни одной.
«Меня удручают размеры страны проживания…»
Меня удручают размеры страны проживания.Я с детства, представьте, гордился отчизной такой.Не знаю, как вам, но теперь мне милей и желаннеемой дом, мои книги, и мир, и любовь, и покой.
А то ведь послушать: хмельное, орущее, дикое,одетое в бархат и золото, в прах и рванье —гордится величьем! И все-таки слово «великое»относится больше к размерам, чем к сути ее.
Пространство меня удручает, влечет, настораживает,оно – как посулы слепому на шатком крыльце:то белое, красное, серое, то вдруг оранжевое,а то голубое… Но черное в самом конце.
«История, перечь ей – не перечь…»
История, перечь ей – не перечь,сама себе хозяйка и опора.Да здравствует, кто сможет уберечьее труды от суетного вздора!
Да, не на всех нисходит благодать,не всем благоприятствует теченье.Да здравствует, кто сможет разгадатьне жизни цель, а свет предназначенья!
«Малиновка свистнет и тут же замрет…»
Малиновка свистнет и тут же замрет,как будто я должен без слов догадаться,что значит все это и что меня ждет,куда мне идти и чего мне бояться.
Напрасных надежд долгожданный канун.Березовый лист на лету бронзовеет.Уж поздно. Никто никого не заменит…Лишь долгое эхо оборванных струн.
Обольщение
В старинном зеркале стенном, потрескавшемся,тускловатом,хлебнувший всякого с лихвой, я выгляжуаристократоми млею, и горжусь собою, и с укоризною гляжуна соплеменников ничтожных – сожителей по этажу.
Какие жалкие у них телодвижения и лица!Не то что гордый профиль мой, достойныйс вечностию слиться.Какие подлые повадки и ухищрения у них!Не то что зов фортуны сладкий и торжество надеждмоих.
Знать, высший смысл в моей судьбе златыепредсказали трубы…Вот так я мыслю о себе, надменно поджимая губы,и так с надеждою слепою в стекло туманное гляжусь,пока холопской пятернею к щеке своей неприкоснусь.
«Тщеславие нас всех подогревает…»
