Геннадий Алексеев - Стихотворения

В порыве отчаянья

В порыве невыносимого отчаяньяя схватил телевизионную башнювысотой в триста метрови швырнул это сооружениек ее ногам.

Но она и глазом не моргнула.— Спасибо, — сказала она, —пригодится в хозяйстве.(Практична онадо ужаса.)

— А как же телевиденье? —спросил я, слегка оробев.— А как угодно, — сказала онаи улыбнулась невинно.(Эгоистка она —таких поискать!)

В порыве слепого отчаянияя набросал к ее ногамгору всяких предметов.

— Бросай, бросай! —говорила она.

Я и бросалВспотел весь.

Озорство

Утром она исчезла.

Дома ее не было,на работе ее не было,в городе ее не было,в стране ее не было,за границей ее не было,на Земле ее не былои в Солнечной системе тоже.Куда ее занесло? —подумал я со страхом.

Вечером она появиласькак ни в чем ни бывало.

Где была? — спрашиваю.Молчит.Чего молчишь? — спрашиваю.Не отвечает.

Что случилось? — спрашиваю.Смеется.

Значит ничего не случилось.Прости озорство.

Целый день

Я решил тебя разлюбить.

Зачем, думаю,мне любить-то тебя,далекую —ты где-то там,а я тут.Зачем, думаю,мне сохнуть по тебе —ты там с кем-то,а я тут без тебя.К чему, думаю,мне мучиться —разлюблю-ка я тебя,и дело с концом.

И я тебя разлюбил.

Целый денья не любил тебя ни капельки.Целый денья ходил мрачный и свободный,свободный и несчастный,несчастный и опустошенный,опустошенный и озлобленный,на кого — неизвестно.

Целый денья ходил страшно гордыйтем, что тебя разлюбил,разлюбил так храбро,так храбро и решительно,так решительно и бесповоротно.

Целый денья ходил и чуть не плакал —все-таки жалко было,что я тебя разлюбил,что ни говори,а жалко.

Но вечеромя снова влюбился в тебя,влюбился до беспамятства.И теперь я люблю тебясвежей,острой,совершенно новой любовью.

Разлюбить тебя больше не пытаюсь —бесполезно.

Хвастун

Стоит мне захотеть, —говорю, —и я увековечу ее красотув тысячах гранитных,бронзовыхи мраморных статуй,и навсегда останутсяво вселеннойее тонкие ноздрии узенькая ложбинкаснизу между ноздрей —стоит мне только захотеть!

Экий бахвал! —говорят. —Противно слушать!

Стоит мне захотеть, —говорю, —и тысячелетиябудут каплями стекатьв ямки ее ключици высыхать там,не оставляя никакого следа, —стоит мне лишь захотеть!

Ну и хвастун! —говорят. —Таких мало!Тогда я подхожу к ней,целую ее в висок,и ее волосыначинают светитьсямягким голубоватым светом.

Глядяти глазам своим не верят.

Накатило

Накатило,обдало,ударило,захлестнуло,перевернуло вверх тормашками,завертело,швырнуло в сторону,прокатилось над головойи умчалось.

Стою,отряхиваюсь.Доволен — страшно.

Редко накатывает.

Возвышенная жизнь

Живу возвышенно.Возвышенные мыслико мне приходят.Я их не гоню,и мне они смертельно благодарны.

Живу возвышенно.Возвышенные чувстваза мною бегают,как преданные псы.И лестно мнеиметь такую свиту.

Живу возвышенно,но этого мне мало —все выше поднимаюсь постепенно.А мне кричат:— Куда вы?Эй, куда вы?Живите ниже —ведь опасна для здоровьянеосмотрительно возвышенная жизнь!

Я соглашаюсь:— Разумеется, опасна, —и, чуть помедлив,продолжаю подниматься.

Коктейль

Если взятьтень стрекозы,скользящую по воде,а потоммраморную голову Персефоныс белыми слепыми глазами,а потомспортивный автомобиль,мчащийся по проспектус оглушительным воем,а послеконцерт для клавесина и флейтысочиненный молодым композитором,и, наконец,стакан холодного томатного сокаи пару белых махровых гвоздик,то получится довольно неплохойи довольно крепкий коктейль.

Его можно сделать еще крепче,если добавитьвечернюю прогулку по набережной,когда на кораблях уже все спяти только вахтенные,зевая,бродят по палубам.

Пожалуй,его не испортил быи телефонный звонок среди ночи,когда вы вскакиваете с постели,хватаете трубкуи слышите только гудки.

Но это ужена любителя.

Светлая поляна

Мой добрый август взял меня за локотьи вывел из лесу на светлую поляну.

Там было утро,там росла трава,кузнечик стрекотал,порхали бабочки,синело небои белели облака.И мальчик лет шести или семис сачком за бабочками бегал по поляне.

И я узнал себя,узнал свои веснушки,свои штанишки,свой голубенький сачок.Но мальчик, к счастью,не узнал меня.

Он подошел ко мнеи вежливо спросил,который час.И я ему ответил.

А он спросил тогда,который нынче год.И я сказал ему,что нынче год счастливый.А он спросил еще,какая нынче эра.И я сказал ему,что эра нынче новая.— На редкость любознательныйребенок! —сказал мне августи увел с поляны.Там было сыро,там цвели ромашки,шмели гуделии летала стрекоза.Там было утро,там остался мальчикв коротеньких вельветовых штанишках.

Белая ночь на Карповке

На берегутишайшей речки Карповкистою спокойно,окруженный тишинойзаботливой и теплой белой ночи.О воды Карповки,мерцающие тускло!О чайка,полуночница, безумица,заблудшая испуганная птица,без передышки машущая крыльяминад водами мерцающими Карповки!Гляжу спокойнона мельканье птичьих крыльев,гляжу спокойнона негаснущий закат,и сладко мнев спокойствии полнейшемстоять над узкой,мутной,сонной Карповкой,а чайка беспокойная садитсянеподалекуна гранитный парапет.Все успокоилось теперьна берегахмедлительной донельзяречки Карповки.

Без эпитетов

Стальной,торжественный,бессонный,кудреватый…Я не люблю эпитетов,простите.Прохладно-огненный,монументально-хрупкий,преступно-праведный,коварно-простоватый…Я не люблю эпитетов —увольте.

Да славится святая наготастихов и женщин!Вот она,смотрите!вот шея,вот лопатки,вот живот,вот родинка на животе,и только.И перед этимвсе эпитеты бессильны.Ведь ясно же,что шеябесподобна,лопаткисказочны,животнеописуем,а родинкапохожа на изюминку.

Снег