Харри Мартинсон - Аниара

Дальнейшие судьбы «Аниары» складывались следующим образом. В 1959 году поэма несколько дней читалась по шведскому радио. По свидетельству журналистки Э. Жанне, впечатление было огромным, фантастический мир поэмы захватил сознание людей, слушатели в течение нескольких дней «жили на борту «Аниары"». В этом же году произошло важное событие в культурной жизни Швеции. В Оперном театре в Стокгольме с большим успехом шла опера «Аниара», музыку к которой написал талантливый шведский композитор Карл-Биргер Блумдаль, а либретто — К. Э. Линдегрен.

В одном из интервью Мартинсон рассказывает о том, как трудно было ему найти нужную форму для своего произведения. «Эпос кажется теперь отжившей формой. Но я чувствовал, что надо быть последовательным в эпическом, как и в драматическом. Все, что становилось слишком лирическим, приходилось «прореживать», чтобы не препятствовать потоку эпического. Читателю нельзя было позволять останавливаться в поэтическом восторге, ибо тогда внимание отвлекалось от существенного. В нескольких местах я все же был слишком лиричен, но там это можно было себе позволить, ибо речь шла об утерянном, о Земле. В конечном итоге я останавливался на тех ритмах, которые приходили сами, это были наиболее архаичные ритмы: пятистопный ямб, александрийский стих и т. д. Я работал с большим внутренним напряжением. Время направляло меня, наше собственное время, ставящее опыты над космическими силами, над самой Вселенной».

Основным пафосом своей научно-фантастической поэмы Мартинсон считал предупреждение. Однако «Аниара» повествует и о силе добра: «Мы должны научиться мыслить по-новому, не утратив при этом необходимой доброты. Добро было дискредитировано тем, что мы видели вокруг себя примеры доброты неумной, лишенной чувства реальности. Поэтому демоническая стихия разрушения стала пользоваться таким успехом в литературе… Если бы все наделенные фантазией люди искали действенные и серьезные формы добра, ему легче было бы победить».

О неологизмах в поэме

Одной из важных особенностей поэмы является введение новых слов — неологизмов. С одной стороны, это касается построения слоя технической лексики и выполняет функцию изображения будущего мира чудес и комфорта. Этот слой лексики образуется, как и вообще практикуется в науке, от корней латинских и греческих слов. Уже песнь вторая поэмы обрушивает на нас лавину новых слов. Старт космического корабля (в тексте поэмы — «голдондера») сопровождается работой «магнетринов»; в описании полета появляются прилагательные типа «гироматический» и т. д. Дорисбург взорван «фотонотурбом» — еще более мощным и страшным, чем ядерное, оружием будущего.

Второй слой неологизмов отвечает задаче представить Аниару моделью человечества в целом. Как пишет шведский исследователь Г. Тидестрём, «в гуле голосов мы вновь и вновь слышим и узнаем слова, обязанные своим происхождением санскриту, латыни, греческому, английскому, немецкому, испанскому, чешскому, японскому и другим языкам. Читатель воспринимает голдондер как законченный особый мир сам по себе, но одновременно и как картину Земли и современного общества».

И наконец, третий слой новообразований привлекается автором для создания образов-символов, призванных вписать историю Аниары в историю мировой культуры. Так, например, имя Изагель образовано из двух элементов «Isis» и «gazell», первый из которых возвращает нас к богине древнеегипетской мифологии Исиде. По словам того же Тидестрёма, читатель «находит в поэме соответствия с нашей теперешней ситуацией. Но если он внимателен, он будет слышать время от времени в пространстве «Аниары» эхо давно ушедших веков. Своеобразным способом объединены здесь настоящее, будущее и прошедшее».

«Аниара».— Мартинсон утверждал, что сама мысль написать космический эпос приходила ему в голову задолго до 1953 года, когда им были написаны первые 29 песен поэмы. Само слово «аниара» было придумано им в 1938 году, когда он

прочел книгу английского физика и астронома А. Эддингтона «О материальной сущности мира». В ней рассказывается о движении, происходящем внутри атома. Каждый атом — это своего рода космос, в котором движутся его частицы. Нет никакой очевидной причины для этого движения, но тем не менее оно существует. Чтобы описать его, потребуются слова, которые еще не изобретены. В качестве подходящего примера этого еще неизвестного языка физик приводит набор слов-бессмыслиц из «Алисы в Стране Чудес» Льюиса Кэрролла. Задумавшись над прочитанным у Эддингтона, Мартинсон придумывает слово «аниара» как название для того пространства, в котором движутся атомы (буквально «без никеля и аргона», т. е. без какой-либо опоры в воздухе или на земле, путешествие в пустом пространстве). Но постепенно оно стало названием космического пространства и собирательным понятием для обозначения современного мира. Тогда же оно стало и расшифровываться иначе — как производное от эллинского «aniaros» («скорбный», женск. p. «aniara»), и космический корабль «Аниара» в поэме Мартинсона стал «Кораблем Скорби».

1

Дорис — обозначение планеты Земля в поэме Мартинсона и имя земной женщины. В эллинской мифологии Дорис — супруга морскою божества Нерея.

2

«…к планете Тундр» — к Марсу.

3

«Гироштопор», «вирирует», «гироматическая» — слова, производные от «гиро». Размышляя об огромном расстоянии между техническим знанием человечества и его моральным сознанием, Мартинсон в 40-е годы создает теорию «гиро» или «гиралитета». «Гиро» — это составная часть слова «гироскоп». Как известно, основным свойством гироскопа является то, что его ось стремится устойчиво сохранять в пространстве приданное ей первоначальное направление. От физики Мартинсон переходит к философским рассуждениям. По его мнению, и нашей жизни также присутствует нечто обеспечивающее равновесие в природе, поддерживающее порядок. Солнечный луч, коснувшийся земли, дает жизнь цветку, заставляет распускаться листья. По мнению Мартинсона, это становится возможным благодаря «гиралитету». который осуществляет чудесные превращения жесткого излучения космоса и биохимическую энергию. «Гиро» жизни проявляет себя везде, где жизнь вступает в контакт с ценностями космического порядка, и это на самом деле есть та сила, которая и делает возможной жизнь. Именно этому «гиро», как кажется поэту, угрожают эксперименты проводящиеся в области ядерной физики: «Может так случиться (и это постепенно происходит), что искусственное начнет доминировать на планете и жизнь потеряет свой ритм, свой естественный и гиральный ритм, а это приведет неминуемо к гибели всего живого».

4

Астероид Хондо. — Название этого астероида отсылает нас к реальной трагедии, свидетелем которой стало человечество в 1945 году: Хондо — так называется остров, на котором расположена Хиросима.

5

Леониды — метеорный поток в созвездии Льва.

6

Тор — геометрическое тело, образуемое вращением круга вокруг не пересекающей его и лежащей в одной с ним плоскости прямой. Приблизительно форму тора имеет спасательный круг или баранка. В математике тор — символ бесконечности.

7

Мима — один из наиболее сложных и интересных образом поэмы. Само слово «мима» образовано от греческого «мимос»-имитатор или воспроизводитель, но оно может также восприниматься как сумма двух слагаемых «минимум» и «максимум», а также «микро» и «макро». Этимология слова имеет также отношение к Мимиру — в скандинавской мифологии владельцу источника мудрости.

8

Все будто вмерзло в вечность как в скалу… — аллюзия на «Божественную комедию». Сама ситуация напоминает положение грешников в нижних кругах ада у Данте.

9

…алмазной крошкой вкрапленной в кристалл… — образы алмазов, стекла, льда, кристаллов, пузырьков воздуха не случайно столь часто встречаются в поэме. Эти образы символизируют «ясность», предполагающую не только прозрачность космической среды, в которой движется корабль, но также и определенность, обреченность, с какой пассажиры «Аниары» встречают свою судьбу. С другой стороны — это зловещие символы пустоты, завладевшей человеческими душами. В противовес ясности, доминирующей в современной жизни, Мартинсон в своей поэме создает сложные, многозначные образы, тяготеющие к символам. По его мнению, наше время утрачивает глубину постижения действительности, очень часто наши знания носят намеренно поверхностный характер. Как утверждает поэт, слово в наши дни «сужается» до штампа, лишается своей мистической загадочности. В погоне за отточенными дефинициями человек теряет связь с вечным: «Предавая забвению объединяющие нас символы, «мы легко выскальзываем за пределы гуманизма, утрачиваем понятие духовности былых времен… и скатываемся к голой вещественности, к натурализму, который на самом деле есть просто пустыня и человек в ней осужден». Эти слова поэта перекликаются со строками из стихотворения Рильке (чье творчество Мартинсон ценил очень высоко):