Владимир Высоцкий - Я не люблю…
Мои похорона, или Страшный сон очень смелого человека
Сон мне снится – вот те на:Гроб среди квартиры,На мои похоронаСъехались вампиры.
Стали речи говорить —Все про долголетие, —Кровь сосать решили погодить:Вкусное – на третие.
В гроб вогнали кое-как,А самый сильный вурдалакВсе втискивал, и всовывал,И плотно утрамбовывал, —Сопел с натуги, сплевывалИ желтый клык высовывал.
Очень бойкий упырекСтукнул по колену,Подогнал – и под шумокНадкусил мне вену.
А умудренный кровососВстал у изголовийИ очень вдохновенно произнесРечь про полнокровие.
И почетный караулДля приличия всплакнул, —Но я чую взглядов сериюНа сонную мою артерию:А если кто пронзит артерию —Мне это сна грозит потерею.
Погодите, спрячьте крюк!Да куда же, черт, вы!Я же слышу, что вокруг, —Значит, я не мертвый!
Яду капнули в вино,Ну а мы набросились, —Опоить меня хотели, ноОпростоволосились.
Тот, кто в зелье губы клал, —В самом деле дуба дал, —Ну а на меня – как рвотноеТо зелье приворотное:Здоровье у меня добротное,И закусил отраву плотно я.
Так почему же я лежу,Дурака валяю, —Ну почему, к примеру, не заржу —Их не напугаю?!
Я ж их мог прогнать давноВыходкою смелою —Мне бы взять пошевелиться, ноГлупостей не делаю.
Безопасный как червяк,Я лежу, а вурдалакСо стаканом носится —Сейчас наверняка набросится, —Еще один на шею косится —Ну, гад, он у меня допросится!
Кровожадно вопия,Высунули жалы —И кровиночка мояПолилась в бокалы.
Погодите – сам налью, —Знаю, знаю – вкусная!..Ну нате, пейте кровь мою,Кровососы гнусные!
А сам – и мышцы не напряг,И не попытался сжать кулак, —Потому что кто не напрягается,Тот никогда не просыпается,Тот много меньше подвергаетсяИ много дольше сохраняется.
Вот мурашки по спинеСмертные крадутся…А всего делов-то мнеБыло, что – проснуться!
…Что, сказать, чего боюсь(А сновиденья – тянутся)?Да того, что я проснусь —А они останутся!..
1971Милицейский протокол
Считай по-нашему, мы выпили не много —Не вру, ей-бога, – скажи, Серега!И если б водку гнать не из опилок,То че б нам было с пяти бутылок!
…Вторую пили близ прилавка в закуточке, —Но это были еще цветочки, —Потом – в скверу, где детские грибочки,Потом – не помню, – дошел до точки.
Я пил из горлышка, с устатку и не евши,Но – как стекло был, – остекленевший.А уж когда коляска подкатила,Тогда в нас было – семьсот на рыло!
Мы, правда, третьего насильно затащили, —Ну, тут промашка – переборщили.А что очки товарищу разбили —Так то портвейном усугубили.
Товарищ первый нам сказал, что, мол, уймитесь,Что – не буяньте, что – разойдитесь.На «разойтись» я сразу ж согласился —И разошелся, – и расходился!
Но если я кого ругал – карайте строго!Но это вряд ли, – скажи, Серега!А что упал – так то от помутненья,Орал не с горя – от отупенья.
…Теперь дозвольте пару слов без протокола.Чему нас учит семья и школа?Что жизнь сама таких накажет строго.Тут мы согласны, – скажи, Серега!
Вот он проснется утром – протрезвеет – скажет:Пусть жизнь осудит, пусть жизнь накажет!Так отпусти́те – вам же легче будет:Чего возиться, раз жизнь осудит!
Вы не глядите, что Сережа все кивает, —Он соображает, все понимает!А что молчит – так это от волненья,От осознанья и просветленья.
Не запирайте, люди, – плачут дома детки, —Ему же – в Химки, а мне – в Медведки!..Да, все равно: автобусы не ходят,Метро закрыто, в такси не содят.
Приятно все-таки, что нас тут уважают:Гляди – подвозят, гляди – сажают!Разбудит утром не петух, прокукарекав, —Сержант подымет – как человеков!
Нас чуть не с музыкой проводят, как проспимся.Я руль заначил, – опохмелимся!И все же, брат, трудна у нас дорога!Эх, бедолага! Ну спи, Серега!
1971Песня конченого человека
Истома ящерицей ползает в костях,И сердце с трезвой головой не на ножах,И не захватывает дух на скоростях,Не холодеет кровь на виражах.
И не прихватывает горло от любви,И нервы больше не внатяжку, – хочешь – рви, —Провисли нервы, как веревки от белья,И не волнует, кто кого, – он или я.
На коне, — толкани — я с коня.Только не, только ни у меня.
Не пью воды – чтоб стыли зубы – питьевойИ ни событий, ни людей не тороплю.Мой лук валяется со сгнившей тетивой,Все стрелы сломаны – я ими печь топлю.
Не напрягаюсь, не стремлюсь, а как-то так…Не вдохновляет даже самый факт атакСорви-голов не принимаю и корю,Про тех, кто в омут с головой, – не говорю.
На коне, — толкани — я с коня.Только не, только ни у меня.
И не хочу ни выяснять, ни изменятьИ ни вязать и ни развязывать узлыУглы тупые можно и не огибать,Ведь после острых – это не углы.
Свободный ли, тугой ли пояс – мне-то что!Я пули в лоб не удостоюсь – не за что.Я весь прозрачный, как раскрытое окно,И неприметный, как льняное полотно.
На коне, — толкани — я с коня.Только не, только ни у меня.
Не ноют раны, да и шрамы не болят —На них наложены стерильные бинты.И не волнуют, не свербят, не теребятНи мысли, ни вопросы, ни мечты.
Любая нежность душу не разбередит,И не внушит никто, и не разубедит.А так как чужды всякой всячины мозги,То ни предчувствия не жмут, ни сапоги.
На коне, — толкани — я с коня.Только не, только ни у меня.
Ни философский камень больше не ищу,Ни корень жизни, – ведь уже нашли женьшень.Не вдохновляюсь, не стремлюсь, не трепещуИ не надеюсь поразить мишень.
Устал бороться с притяжением земли —Лежу, – так больше расстоянье до петли.И сердце дергается словно не во мне, —Пора туда, где только ни и только не.
На коне, — толкани — я с коня.Только не, только ни у меня.
1971«Целуя знамя в пропыленный шелк…»
Целуя знамя в пропыленный шелкИ выплюнув в отчаянье протезы,Фельдмаршал звал: «Вперед, мой славный полк!Презрейте смерть, мои головорезы!»
Измятыми знаменами горды,Воспалены талантливою речью, —Расталкивая спины и зады,Одни стремились в первые ряды —И первыми ложились под картечью.
Хитрец – и тот, который не был смел, —Не пожелав платить такую цену,Полз в задний ряд – но там не уцелел:Его свои же брали на прицел —И в спину убивали за измену.
Сегодня каждый третий – без сапог,Но после битвы – заживут как крезы, —Прекрасный полк, надежный, верный полк —Отборные в полку головорезы!
А третий – средь битвы и бедыСтарались сохранить и грудь и спину, —Не выходя ни в первые ряды,Ни в задние, – но как из-за едыДрались за золотую середину.
Они напишут толстые трудыИ будут гибнуть в рамах, на картине, —Те, кто не вышли в первые ряды,Но не были и сзади – и горды,Что честно прозябали в середине.
Уже трубач без почестей умолк,Не слышно меди, тише звон железа, —Разбит и смят надежный, верный полк,В котором сплошь одни головорезы.
Но нет, им честь знамен не запятнать.Дышал фельдмаршал весело и ровно, —Чтоб их в глазах потомков оправдать,Он молвил: «Кто-то должен умирать —А кто-то должен выжить, – безусловно!»
Пусть нет звезды тусклее, чем у них, —Уверенно дотянут до кончины —Скрываясь за отчаянных и злых,Последний ряд оставив для других —Умеренные люди середины.
В грязь втоптаны знамена, смятый шелк,Фельдмаршальские жезлы и протезы.Ах, славный полк!.. Да был ли славный полк,В котором сплошь одни головорезы?!
1971«Так дымно, что в зеркале нет отраженья…»
Так дымно, что в зеркале нет отраженьяИ даже напротив не видно лица,И пары успели устать от круженья, —И все-таки я допою до конца!
Все нужные ноты давносыграли,Сгорело, погасло винов бокале,Минутный порыв говорить —пропал, —И лучше мне молча допитьбокал…
Полгода не балует солнцем погода,И души застыли под коркою льда, —И, видно, напрасно я жду ледохода,И память не может согреть в холода.
Все нужные ноты давносыграли,Сгорело, погасло винов бокале,Минутный порыв говорить —пропал, —И лучше мне молча допитьбокал…
В оркестре играют устало, сбиваясь,Смыкается круг – не порвать мне кольца…Спокойно! Мне лучше уйти улыбаясь, —И все-таки я допою до конца!
Все нужные ноты давносыграли,Сгорело, погасло винов бокале,Тусклей, равнодушней оскалзеркал…И лучше мне просто разбитьбокал!
1971Кони привередливые
