Евгений Евтушенко - Окно выходит в белые деревья...
ЯРМАРКА В СИМБИРСКЕ
Ярмарка! В Симбирске ярмарка!Почище Гамбурга! Держи карман!Шарманки шамкают, а шали шаркают,и глотки гаркают: «К нам, к нам!»В руках приказчиков под сказки-присказкивоздушны соболи, парча тяжка,а глаз у пристава косится пристальнои на «селедочке»[2] — перчаточка.Но та перчаточка в момент с улыбочкойвзлетает рыбочкой под козырек,когда в пролеточке с какой-то цыпочкой,икая, катит икорный бог.И богу нравится, как расступаютсяплатки, треухи и картузы,и, намалеваны икрою паюсной,под носом дамочки блестят усы.А зазывалы рокочут басом.Торгуют юфтью, шевром, атласом,прокисшим квасом, пречистым Спасом,протухшим мясом и Салиасом[3].И, продав свою картошкуда хвативши первача,баба ходит под гармошку,еле ноги волоча.И поет она, предерзостная,все захмелевая,шаль за кончики придерживая,будто молодая:
«Я была у Оки,ела я-бо-ло-ки,с виду золоченые —в слезыньках моченые.
Я почапала на Каму.Я в котле сварила кашу.Каша с Камою горька.Кама — слезная река.
Я поехала на Яик,села с миленьким на ялик.По верхам и по низам —все мы плыли по слезам.
Я пошла на тихий Дон.Я купила себе дом.Чем для бабы не уют?А сквозь крышу слезы льют…»
Баба крутит головой,все в глазах качается.Хочет быть молодой,а не получается.
И гармошка то зальется,то вопьется, как репей…Пей, Россия, ежли пьется,только душу не пропей!..
Ярмарка! В Симбирске ярмарка!Гуляй, кому гуляется!А баба пьянаяв грязи валяется.
В тумане плавая,царь похваляется…А баба пьянаяв грязи валяется.
Корпя над планами,министры маются…А баба пьянаяв грязи валяется.
Кому-то памятникподготовляется…А баба пьянаяв грязи валяется.
И мещаночки, ресницы приспустив,мимо, мимо: «Просто ужас! Просто стыд!»
И лабазник стороною,мимо, а из бороды:«Вот лежит… А кто виною?Все студенты да жиды…»И философ-горемыканиже шляпу на лоби, страдая гордо, —мимо:«Грязь — твоя судьба, народ!»Значит, жизнь такая подлая —лежи и в грязь встывай?!Но кто-то бабу под локотьи тихо ей: «Вставай…»Ярмарка! В Симбирске ярмарка!Качели в сини, и визг, и свист,и, как гусыни, купчихи яростно:«Мальчишка с бабою… Гимназист!»Он ее бережно ведет за локоть,он и не думает, что на виду.«Храни Христос тебя, яснолобый,а я уж как-нибудь сама дойду…»И он уходит, идет вдоль барокнад вешней Волгой, и, вслед грустя,его тихонечко крестит баба,как бы крестила свое дитя.Он долго бродит… Вокруг все пасмурней…Охранка — белкою в колесе.Но как ей вынюхать, кто опаснейший,когда опасны в России все!Охранка, бедная, послушай, милая:всегда опасней, пожалуй, тот,кто остановится, кто просто мимочужой растоптанности не пройдет.А Волга мечется, хрипя, постанывая.Березки светятся над ней во мгле,как свечки робкие, землей поставленные,за настрадавшихся на земле.
Ярмарка! В России ярмарка!Торгуют совестью, стыдом, людьми,суют стекляшки, как будто яхонты,и зазывают на все лады.Тебя, Россия, вконец растрачивалии околпачивали в кабаках,но те, кто врали и одурачивали,еще останутся в дураках!Тебя, Россия, вконец опутывали,но не для рабства ты родилась.Россию Разина, Россию Пушкина,Россию Герцена не втопчут в грязь!
Нет, ты, Россия, не баба пьяная!Тебе страдальная дана судьба,и если даже ты стонешь, падая,то поднимаешь сама себя!
Ярмарка! В России ярмарка!В России рай, а слез? — по край,но будет мальчик — он снова явится —и скажет праведное: «Вставай…»
1964–1997«Как-то стыдно изящной словесности…»
Как-то стыдно изящной словесности,отрешенности на челе.Как-то стыдно натужной небесности,если люди живут на земле.
Как-то хочется слова непраздного,чтоб давалось оно нелегко…Все к Некрасову тянет, к Некрасову,ну, а он — глубоко-глубоко…
Как-то стыдно сплошной заслезненности,сострадательства с нимбом борца.Как-то стыдно одной заземленности,если все-таки есть небеса.
Как-то хочется слова нескушного,чтоб лилось оно звонко, легко,и все к Пушкину тянет, все к Пушкину,ну, а он — высоко-высоко…
14 января 1965«Идут белые снеги…»
Идут белые снеги,как по нитке скользя…Жить и жить бы на свете,да, наверно, нельзя.
Чьи-то души, бесследнорастворяясь вдали,словно белые снеги,идут в небо с земли.
Идут белые снеги…И я тоже уйду.Не печалюсь о смертии бессмертья не жду.
Я не верую в чудо.Я не снег, не звезда,и я больше не будуникогда, никогда.
И я думаю, грешный, —ну, а кем же я был,что я в жизни поспешнойбольше жизни любил?
А любил я Россиювсею кровью, хребтом —ее реки в разливеи когда подо льдом,
дух ее пятистенок,дух ее сосняков,ее Пушкина, Стенькуи ее стариков.
Если было несладко,я не шибко тужил.Пусть я прожил нескладно —для России я жил.
И надеждою маюсь(полный тайных тревог),что хоть малую малостья России помог.
Пусть она позабудетпро меня без труда,только пусть она будетнавсегда, навсегда.
Идут белые снеги,как во все времена,как при Пушкине, Стенькеи как после меня.
Идут снеги большие,аж до боли светлы,и мои и чужиезаметая следы…
Быть бессмертным не в силе,но надежда моя:если будет Россия,значит, буду и я.
18 января 1965«Предощущение стиха…»
