Евгений Евтушенко - Окно выходит в белые деревья...
«В моменты кажущихся сдвигов..»
В моменты кажущихся сдвиговне расточайте силы зря,или по глупости запрыгав,или по глупости хандря.
Когда с кого-то перья в дракелетят под чей-то низкий свист,не придавайте передрягеуж чересчур высокий смысл.
И это признано не нами,что среди громкой чепухиспокойны предзнаменованьяи все пророчества — тихи.
25-26 октября Переделкино«Не тратьте время, чтобы помнить зло…»
Не тратьте время, чтобы помнить зло.Мешает это внутренней свободе.Мешает просто — черт возьми! — работе, —ну, в общем, это хлопотно зело.
А помните добро, благодаряза ласку окружающих и Бога.На это дело, кстати говоря,и времени уйдет не так уж много.
29 октября 1964 ПеределкиноИЗ «БРАТСКОЙ ГЭС»
КАЗНЬ СТЕНЬКИ РАЗИНА
Как во стольной Москве белокаменнойвор по улице бежит с булкой маковой.Не страшит его сегодня самосуд.Не до булок… Стеньку Разина везут!Царь бутылочку мальвазии выдаивает,перед зеркалом свейским прыщ выдавливает,примеряет новый перстень-изумруд —и на площадь… Стеньку Разина везут!Как за бочкой бокастой бочоночек,за боярыней катит боярчоночек.Леденец зубенки весело грызут.Нынче праздник! Стеньку Разина везут!!Прет купец, треща с гороха.Мчатся вскачь два скомороха.Семенит ярыжка-плут…Стеньку Разина везут!!В струпьях все, едва живыестарцы с вервием на вые,что-то шамкая, ползут…Стеньку Разина везут!!И срамные девки тоже,под хмельком вскочив с рогожи,огурцом намазав рожи,шпарят рысью — в ляжках зуд…Стеньку Разина везут!И под визг стрелецких жен,под плевки со всех сторонна расхристанной телегеплыл в рубахе белой он.Он молчал, не утирался,весь оплеванный толпой,только горько усмехался,усмехался над собой:«Стенька, Стенька, ты как ветка,потерявшая листву.Как в Москву хотел ты въехать!Вот и въехал ты в Москву…Ладно, плюйте, плюйте, плюйте —все же радость задарма.Вы всегда плюете, люди,в тех, кто хочет вам добра.А добра мне так хотелосьна персидских берегахи тогда, когда летелосьвдоль по Волге на стругах!Что я ведал? Чьи-то очи,саблю, парус да седло…Я был в грамоте не очень…Может, это подвело?Дьяк мне бил с оттяжкой в зубы,приговаривал, ретив:„Супротив народа вздумал!Будешь знать, как супротив!“Я держался, глаз не прятал.Кровью харкал я в ответ:„Супротив боярства — правда.Супротив народа — нет“.От себя не отрекаюсь,выбрав сам себе удел.Перед вами, люди, каюсь,но не в том, что дьяк хотел.Голова моя повинна.Вижу, сам себя казня:я был против — половинно,надо было — до конца.Грешен тем, что в мире злобствабыл я добрый остолоп.Грешен тем, что, враг холопства,сам я малость был холоп.Грешен тем, что драться думалза хорошего царя.Нет царей хороших, дурень…Стенька, гибнешь ты зазря!»Над Москвой колокола гудут.К месту Лобному Стеньку ведут.Перед Стенькой, на ветру полоща,бьется кожаный передник палача,а в руках у палача над толпойголубой топор, как Волга, голубой.И плывут, серебрясь, по топоруструги, струги, будто чайки поутру…И сквозь рыла, ряшки, харицеловальников, менял,словно блики среди хмари,Стенька ЛИЦА увидал.Были в ЛИЦАХ даль и высь,а в глазах, угрюмо-вольных,словно в малых тайных Волгах,струги Стенькины неслись.Стоит все терпеть бесслезно,быть на дыбе, колесе,если рано или позднопрорастают ЛИЦА грозноу безликих на лице…И спокойно (не зазря он, видно, жил)Стенька голову на плаху положил,подбородок в край изрубленный упери затылком приказал: «Давай, топор…»Покатилась голова, в крови горя,прохрипела голова: «Не зазря…»И уже по топору не струги —струйки, струйки…Что, народ стоишь, не празднуя?Шапки в небо — и пляши!Но застыла площадь Красная,чуть колыша бердыши.Стихли даже скоморохи.Среди мертвой тишиныперескакивали блохис армяков на шушуны.Площадь что-то поняла,площадь шапки сняла,и ударили три раза,клокоча, колокола.А от крови и чуба тяжела,голова еще ворочалась, жила.С места Лобного подмоклоготуда, где голытьба,взгляды письмами подметнымишвыряла голова…Суетясь, дрожащий попик подлетел,веки Стенькины закрыть он хотел.Но, напружившись, по-зверьи страшны,оттолкнули его руку зрачки.На царе от этих чертовых глаззябко шапка Мономаха затряслась,и, жестоко, не скрывая торжества,над царем захохотала голова!..
ЯРМАРКА В СИМБИРСКЕ
Ярмарка! В Симбирске ярмарка!Почище Гамбурга! Держи карман!Шарманки шамкают, а шали шаркают,и глотки гаркают: «К нам, к нам!»В руках приказчиков под сказки-присказкивоздушны соболи, парча тяжка,а глаз у пристава косится пристальнои на «селедочке»[2] — перчаточка.Но та перчаточка в момент с улыбочкойвзлетает рыбочкой под козырек,когда в пролеточке с какой-то цыпочкой,икая, катит икорный бог.И богу нравится, как расступаютсяплатки, треухи и картузы,и, намалеваны икрою паюсной,под носом дамочки блестят усы.А зазывалы рокочут басом.Торгуют юфтью, шевром, атласом,прокисшим квасом, пречистым Спасом,протухшим мясом и Салиасом[3].И, продав свою картошкуда хвативши первача,баба ходит под гармошку,еле ноги волоча.И поет она, предерзостная,все захмелевая,шаль за кончики придерживая,будто молодая:
«Я была у Оки,ела я-бо-ло-ки,с виду золоченые —в слезыньках моченые.
Я почапала на Каму.Я в котле сварила кашу.Каша с Камою горька.Кама — слезная река.
Я поехала на Яик,села с миленьким на ялик.По верхам и по низам —все мы плыли по слезам.
Я пошла на тихий Дон.Я купила себе дом.Чем для бабы не уют?А сквозь крышу слезы льют…»
Баба крутит головой,все в глазах качается.Хочет быть молодой,а не получается.
И гармошка то зальется,то вопьется, как репей…Пей, Россия, ежли пьется,только душу не пропей!..
Ярмарка! В Симбирске ярмарка!Гуляй, кому гуляется!А баба пьянаяв грязи валяется.
В тумане плавая,царь похваляется…А баба пьянаяв грязи валяется.
Корпя над планами,министры маются…А баба пьянаяв грязи валяется.
Кому-то памятникподготовляется…А баба пьянаяв грязи валяется.
И мещаночки, ресницы приспустив,мимо, мимо: «Просто ужас! Просто стыд!»
И лабазник стороною,мимо, а из бороды:«Вот лежит… А кто виною?Все студенты да жиды…»И философ-горемыканиже шляпу на лоби, страдая гордо, —мимо:«Грязь — твоя судьба, народ!»Значит, жизнь такая подлая —лежи и в грязь встывай?!Но кто-то бабу под локотьи тихо ей: «Вставай…»Ярмарка! В Симбирске ярмарка!Качели в сини, и визг, и свист,и, как гусыни, купчихи яростно:«Мальчишка с бабою… Гимназист!»Он ее бережно ведет за локоть,он и не думает, что на виду.«Храни Христос тебя, яснолобый,а я уж как-нибудь сама дойду…»И он уходит, идет вдоль барокнад вешней Волгой, и, вслед грустя,его тихонечко крестит баба,как бы крестила свое дитя.Он долго бродит… Вокруг все пасмурней…Охранка — белкою в колесе.Но как ей вынюхать, кто опаснейший,когда опасны в России все!Охранка, бедная, послушай, милая:всегда опасней, пожалуй, тот,кто остановится, кто просто мимочужой растоптанности не пройдет.А Волга мечется, хрипя, постанывая.Березки светятся над ней во мгле,как свечки робкие, землей поставленные,за настрадавшихся на земле.
Ярмарка! В России ярмарка!Торгуют совестью, стыдом, людьми,суют стекляшки, как будто яхонты,и зазывают на все лады.Тебя, Россия, вконец растрачивалии околпачивали в кабаках,но те, кто врали и одурачивали,еще останутся в дураках!Тебя, Россия, вконец опутывали,но не для рабства ты родилась.Россию Разина, Россию Пушкина,Россию Герцена не втопчут в грязь!
Нет, ты, Россия, не баба пьяная!Тебе страдальная дана судьба,и если даже ты стонешь, падая,то поднимаешь сама себя!
Ярмарка! В России ярмарка!В России рай, а слез? — по край,но будет мальчик — он снова явится —и скажет праведное: «Вставай…»
1964–1997«Как-то стыдно изящной словесности…»
