Аполлон Григорьев - Избранные произведения
(27 января (10 февраля) 1858)
(Флоренция)
«О, сколько раз в каком-то сладком страхе…»
О, сколько раз в каком-то сладком страхеВолшебным сном объят и очарован,К чертам прозрачно-девственным прикован,Я пред тобой склонял чело во прахе.Казалось мне, что яркими очамиЧитала ты мою страданий повесть,То суд над ней произнося, как совесть,То обливая светлыми слезами…Недвижную, казалось, покидалаПорой ты раму, и свершалось чудо:Со тьмой, тебя объявшей отовсюду,Ты для меня союз свой расторгала.Да! Верю я — ты расставалась с рамой,Чело твое склонялось надо мною,Дышала речь участьем и тоскою,Глядели очи нежно, грустно, прямо.Безумные и вредные мечтанья!Твой мрак с тобой слился неразделимо,Недвижна ты, строга, неумолима…Ты мне дала лишь новые страданья!
(1858)
Песня сердцу
Над Флоренцией сонной прозрачная ночьРазлила свой туман лучезарный.Эта ночь — словно севера милого дочь!Фосфорически светится Арно…
Почему же я рад, как дурак, что грязна,Как Москва и Citta dei Fiori?Что луна в облаках как больная бледнаСмотрит с влагою тусклой во взоре?
О владыка мой, боже! За душу своюРад я всею (поющей) душою;Рад за то, что я гимн мирозданью поюНе под яркой полудня луною…
Что не запах могучих полудня цветовДушу дразнит томленьем и страстью,Что у неба туманного, серого — вновьСердце молит и требует счастья;
Что я верю в минуту как в душу свою,Что в душе у меня лучезарно,Что я гимн мирозданью и сердцу поюНа сыром и на грязном Лунг-Арно.
Тихо спи под покровом прозрачно-сыройНочи, полной туманных видений,Мой хранитель, таинственный, странный, больной,Мое сердце, мой северный гений.
(17 февраля 1858)
(Флоренция)
«Страданий, страсти и сомнений…»
Страданий, страсти и сомненийМне суждено печальный следОставить там, где добрый генийДоселе вписывал привет…
Стихия бурная, слепая,Повиноваться я привыкВсему, что, грудь мою сжимая,Невольно лезет на язык…
Язык мой — враг мой, враг издавна…Но, к сожаленью, я готов,Как христианин православный,Всегда прощать моих врагов.И смолкнет он по сей причине,Всегда как колокол звуча,Уж разве в «метеорском чине»,Иль под секирой палача…
Паду ли я в грозящей битвеИли с «запоя» кончу век,Я вспомнить в девственной молитвеМолю, что был де человек,Который прямо, беззаветно,Порывам душу отдавал,Боролся честно, долго, тщетноИ сгиб или усталый пал.
(16 февраля 1858)
(Флоренция)
Отзвучие карнавала
Помню я, как шумел карнавал,Завираяся змеем гремучим,Как он несся безумно и ярко сверкал,Как он сердце мое и колол и сжималСвоим хоботом пестрым и жгучим.Я, пришелец из дальней страны,С тайной завистью, с злобою немоюВидел эти волшебно-узорные сны,Эту пеструю смесь полной сил новизныС непонятно-живой стариною.Но невольно я зме́ю во властьОтдался, закружен его миром, —Сердце поняло снова и счастье, и страсть,И томленье, и бред, и желанье упастьВ упоенье пред новым кумиром.
(Май 1858)
(Чивитта-Веккиа)
«Прощай и ты, последняя зорька…»
Прощай и ты, последняя зорька,Цветок моей родины милой,Кого так сладко, кого так горькоЛюбил я последнею силой…Прости-прощай ты и лихом не вспомниНи снов тех ужасных, ни сказок,Ни этих слез, что было дано мнеПорой исторгнуть из глазок.Прости-прощай ты — в краю изгнаньяЯ буду, как сладким ядом,Питаться словом последним прощанья,Унылым и долгим взглядом.Прости-прощай ты, стемнели воды…Сердце разбито глубоко…За странным словом, за сном свободыПлыву я далеко, далеко…
(Июнь 1858)
(Флоренция)
К мадонне Мурильо в Париже
Из тьмы греха, из глубины паденьяК тебе опять я простираю руки…Мои грехи — плоды глубокой муки,Безвыходной и ядовитой скуки,Отчаянья, тоски без разделенья!На высоте святыни недоступнойИ в небе света взором утопая,Не знаешь ты ни страсти мук преступной,Наш грешный мир стопами попирая,Ни мук борьбы, мир лучший созерцая.Тебя несут на крыльях серафимы,И каждый рад служить тебе подножьем.Перед тобой, дыханьем чистым, божьимСклонился в умиленьи мир незримый.О, если б мог в той выси бесконечной,Подобно им, перед тобой упасть яИ хоть с земной, но просветленной страстьюВо взор твой погружаться вечно, вечно.О, если б мог взирать хотя со страхомНа свет, в котором вся ты утопаешь,О, если б мог я быть хоть этим прахом,Который ты стопами попираешь.Но я брожу один во тьме безбрежнойВо тьме тоски, и ропота, и гнева,Во тьме вражды суровой и мятежной…Прости же мне, моя святая Дева,Мои грехи — плод скорби безнадежной.
(16 июля 1858)
(Париж)
«Мой старый знакомый, мой милый альбом…»
Мой старый знакомый, мой милый альбом!Как много безумства посеяно в нем!Как светит в нем солнце Италии яркое,Как веет в нем жизни дыхание жаркоеИз моху морского, из трав и цветов,Из диких каракуль и диких стихов.Мой старый знакомый, мой милый альбом,Как будто поминки творю я по нем,Как будто бы севера небо холодноеВсе светлое, яркое в нем и свободноеТуманом своим навсегда облекло…Как будто навек все что было — прошло!
(7 ноября 1858)
(С.Петербург)
«И все же ты, далекий призрак мой…»
И все же ты, далекий призрак мой,В твоей бывалой, девственной святынеПеред очами духа встал немой,Карающий и гневно-скорбный ныне,Когда я труд заветный кончил свой.Ты молнией сверкнул в глухой пустынеБольной души… Ты чистою струейПротек внезапно по сердечной тине,Гармонией святою вторгся в слух,Потряс в душе седалище Ваала —И все, на что насильно я был глух,По ржавым струнам сердца пробежалоИ унеслось — «куда мой падший духНе досягнет» — в обитель идеала.
(26 июля 1864)
Два эгоизма
Драма в четырех действиях, в стихах
Они любили друг друга так долго и нежно
С тоской глубокой и страстью безумно-мятежной!
Но, как враги, избегали признанья и встречи,
И были пусты и хладны их краткие речи.
ЛермонтовДЕЙСТВУЮЩИЕ:
Степан Степанович Донской, московский барин, член Английского клуба.
Марья Васильевна, его жена.
Любовь Степановна, или Эме́, сестра его, 30-летняя дева.
Владимир Петрович Ставунин, молодой неслужащий человек.
Николай Ильич Столетний, капитан в отставке.
Кобылович, заезжий петербургский чиновник.
Баскаков, философ-славянофил.
Мертвилов, философ-гегелист.
Петушевский, фурьетист из Петербурга.
Раскатин, молодой поэт, подающий большие надежды.
Ломберов, поэт безнадежный
Подкосилов, опасный сосед.
Отец семейства.
Постин, богатый откупщик.
Корнет.
Доктор Гольдзелиг.
Вера Вязьмина.
Елена.
Дама под вуалем.
Незнакомец.
Маски.
Действие — в Москве.
Действие первое
Аванзала Благородного собрания, налево ряд колонн. Маски и лица без масок входят почти непрестанно. Из залы несутся звуки «Hoffnungs strahlen».
Ставунин в маске и шляпе выходит из залы и медленно идет К креслам направо. Вскоре за ним Капуцин.
Ставунин (про себя)
Безумец! та же дрожь и нетерпенье то же,Как за пять лет тому назад.И для чего я здесь? Чего ищу я, боже!..Чего я трепещу, чему я глупо рад?..Пять лет… Давно, давно… Иль не дано забвеньяДуше измученной моей?..Иль в пустоте ее сильнее и сильнейВоспоминания мученья?..Иль есть предчувствие! Иль точно было намНе суждено расстаться без признанья,И равнодушного страданьяМы выпьем чашу пополам?
Капуцин (ударяя его по плечу, тихо)
