Игорь Северянин - Том 4. Классические розы
17 октября 1980
Toila
Сколько раз!
Сколько раз бывало: — Эта! Эта!Не иная. Вот она, мечта!Но восторг весны сменяло лето,И оказывалось — нет, не та…
Я не понимаю — в чем тут дело,Только больно каждому из нас.Ласково в глаза мои глядела,Я любил ее мерцанье глаз…
Пусть недолго — все-таки роднымиБыли мы и счастье берегли,И обычное любимой имяБыло лучшим именем земли!
А потом подруга уходила, —Не уйти подруга не могла.Фимиам навеяло кадило,Струйки свеяла сырая мгла…
И глаза совсем иного цветаЗаменяли прежние глаза,И опять казалось: Эта! эта!В новой женщине все было — за!
И опять цветы благоухали,И другое имя в этот разЗолотом сверкало на эмали,Вознесенное в иконостас!
Toila
1930
Подругам милым
У меня в каждой местности — в той, где я был, —Есть приятельница молодая,Та, кого восхитил грез поэтовых пылИ поэта строфа золотая.
Эти женщины помнят и любят меня,Пишут изредка сестрински-мягко,И в громадном году нет ничтожного дня,Чтобы жрец им не вспомнился Вакха.
Я телесно не связан почти ни с одной, —Разве лаской руки, поцелуем, —Но всегда стоит только остаться со мной,Каждый близостью странной волнуем.
Я живу месяцами в лесах у озер,На горах, на песках у залива.Иногда же, расширить решив кругозор,Я лечу по Европе шумливо.
И тогда, в каждом городе, — в том, где я был,Как и в том, где когда-нибудь буду, —Встречу ту, для кого я хоть чем-нибудь мил,А такие — повсюду, повсюду!..
Кырвэ
3 окт. 193О
Ужас пустынь
Меж тем как неуклонно таетРать рыцарей минувших дней,Небрежно-буйно подрастаетПорода новая… людей.
И те, кому теперь под тридцать,Надежд отцовских не поймут:Уж никогда не сговоритьсяС возникшими в эпоху смут.
И встреча с новой молодежьюБез милосердья, без святыньНаполнит наше сердце дрожьюИ жгучим ужасом пустынь…
Toila
1930
Так создан мир
Рассеиваются очарованья И очаровывают вновь,И вечное в душе коронованьеСвершает неизменная любовь.
Одна, другая, третья — их без счета, И все-таки она — одна,То увядающая отчего-то,То расцветающая, как весна.
О, весны! весны! Вас зовут весною, И всем страстям названье — страсть.Во многих мы, но все-таки с одною,И в каждой — огорчительная сласть.
1929
В пространстве
Беспокоишься? Верю! Теперь порадуйся, —Путь кремнист; но таится огонь в кремне, —Ничего, что ты пишешь «почти без адреса» —Я письмо получил: ведь оно ко мне.
Утешать не берусь, потому что правильноСкорбь тебе взбороздила разрез бровей:Будь от Каина мы или будь от Авеля,Всех удел одинаков — триумф червей…
Ничего! Понимаешь? Бесцельность круглая.Преходяще и шатко. И все не то.Каждый день ожидаем, когда же пугалоНомер вызовет наш — ну совсем лото.
Но мечта, — как ни дико, — живуча все-таки,И уж если с собой не покончишь ты,Сумасшествию вверься такой экзотики,Где дурман безнадежных надежд мечты…
1929
Модель парохода
(Работа Е.Н. Чирикова)
Когда, в прощальных отблесках янтарен,Закатный луч в столовую скользнет,Он озарит на полке пароходС названьем, близким волгарю: «Боярин».
Строителю я нежно благодарен,Сумевшему средь будничных заботНайти и время, и любовь, и вотТо самое, чем весь он лучезарен.
Какая точность в разных мелочах!Я Волгу узнаю в бородачах,На палубе стоящих. Вот священник.
Вот дама из Симбирска. Взяв лохань,Выходит повар: вскоре Астрахань, —И надо чистить стерлядей весенних…
1925
Паллада
Она была худа, как смертный грех,И так несбыточно миниатюрна…Я помню только рот ее и мех,Скрывавший всю и вздрагивавший бурно.
Смех, точно кашель. Кашель, точно смех.И этот рот — бессчетных прахов урна…Я у нее встречал богему, — тех,Кто жил самозабвенно-авантюрно.
Уродливый и блеклый ГумилевЛюбил низать пред нею жемчуг слов,Субтильный Жорж Иванов — пить усладу,
Евреинов — бросаться на костер…Мужчина каждый делался остер,Почуяв изощренную Палладу…
1924
Перед войной
Я Гумилеву отдавал визит,Когда он жил с Ахматовою в Царском,В большом прохладном тихом доме барском,Хранившем свой патриархальный быт.
Не знал поэт, что смерть уже грозитНе где-нибудь в лесу Мадагаскарском,Не в удушающем песке Сахарском,А в Петербурге, где он был убит.
И долго он, душою конквистадор,Мне говорил, о чем сказать отрада.Ахматова устала у стола,
Томима постоянною печалью,Окутана невидимой вуальюВетшающего Царского Села…
1924
Мариинский театр
Храм с бархатной обивкой голубой,Мелодиями пахнущий, уютный,Где мягок свет — не яркий и не смутный —Я захотел восставить пред собой.
Пусть век прошел, как некий Людобой,Век похоти и прихоти минутной,Пусть сетью разделяет он злопутнойМеня, Мариинский театр, с тобой, —
Пусть! Все же он, наперекор судьбе,Не может вырвать память о тебе,Дарившем мне свое очарованье.
И я даю тебе, лазурный храмИскусства, перешедшего к векам,Театра Божьей милостью названье!
1924
«Вот солнце скрылось — луна не взошла…»
(Puristeros)
«Вот солнце скрылось — луна не взошла.Спеши к вервэне: от сумерек мгла.
Ступая тихо в сиреневой мгле,Дай соты с медом, как выкуп земле.
Вокруг железом цветок очерти,Рукою левой вервэну схвати.
И — выше в воздух! Повыше!» Вот такУчили маги, кто жаждал быть маг:
«Натрешься ею — в руках твоих все.Все, что желаешь. Теперь все — твое.
Она прогонит мгновенно озноб,И просветлеет нахмуренный лоб.
Она врачует упорный недуг:Она — экстаза и радости друг.
Заводит дружбу вервэны цветок,Но только помни условленный срок:
Когда нет солнца, когда нет луны,Коснись до стебля, — цветущей струны, —
И вмиг железом цветок очертя,Рукою левой своей схватя,
Повыше в воздух. Повыше! Вот так».— Теперь ты тайной владеющий маг!
1924
Veneris Vena
Вервэна, вена Венеры,Напиток плымный любви!Пою восторженно-смелоБлагие свойства твои:Ты так же, как и Омела,Болезни можешь целить,Злых духов загнать в пещеры,Враждуюших примирить.
Ах, чтили тебя друиды,И маги, и древний галл.Не ты ль — украшенье термы?Не страсти в тебе ль закал?Ведь сок твой исполнен спермы,И ты очищаешь дом,Рассеиваешь обидыВолшебным своим цветком.
Аркан Бесспорной Доктрины(Их было ведь двадцать два)Шестой обозначил цифройТебя, Железняк-трава.С той эры культурьи вихриПоверья метнули в прах,Но их аромат не сгинулИ вечно душист в веках.
Да, в дюжину РозенкрейцерМагическую своюПремудрость вложил ВервэнуВ растительную семью.Я славлю Венеры вену,Будящую — как стихи —Сарказм в лице европейцаИ радость детей стихий!
1924
