Николай Тарусский - Знак земли: Собрание стихотворений

АВГУСТ

Потеплели огурцыВ их зеленой пирамиде.Суетятся продавцы,Покупателя завидев.Зачерпнув отменный плод,Как врачи, стучат в цветистыйБородавчатый живот:Тот ли самый? Не зернист ли?

И когда от огурцов,Посреди колес горбатых,От веселья продавцов,Голосистых, языкатых,Мелковатою трусцойОтплывает покупатель,Налетает на негоПетушиный, здоровенный,Пламенный и вдохновенный,Праздничный, как торжество,Гам колхозного базара.

Пунцовеют щеки свеклы,Все в крови подземных соков.Вьется кверху корешок,Как китайская косица,А мячи пунцовых щекКроет черная землица.В золотой орде телег,Посреди коней, оглобельИ гогочущих гусей,Белоперых будто снег,Слышен крик кровавозобыхИндюшат и визг свиней.

Сегодня ты готов, борщокИз первой свеклы, из капусты,Где жирный золотой глазокСияет, где ветвится кустикУкропа! Мирный огород,Собравшийся в тарелке этой,Тобою выращен, народ,Под шапкой солнечного лета!Спасибо вам, благодарюТех, что пололи, поливали,Будили песнями зарюИ солнце с песней провожали!1938

ПОКОЙНИЦА

В саду за чаем как-то в знойный деньСтарушка-тетка, не окончив фразыИ поглядев на пыльную сирень,Склонилась набок, повалила вазу,

Рассыпала печенье, поползлаКуда-то вниз, под стол, к лохматой шавке.Не помогли ни фельдшер, ни игла,Ни камфара, ни грелки, ни пиявки.

Почти что не касаясь половиц,Поблескивавших полосою жгучей,Монашки с чинным выраженьем лиц,Однако походившие на щучек,

Откуда-то приплыли, чтоб убратьПокойницу. И разбитная ФеклаЗачем-то стала в зальце протиратьПолы и замутившиеся стекла.

Читать псалтырь явился сын дьячка,Семинарист в цветной косоворотке.С достоинством, немного свысокаВсех оглядев, он выпил рюмку водки.

И все в дому истошным шепоткомЗаговорили; только из гостинойГлухой басок, как отдаленный гром,Зарокотал с гнусавостью козлиной.

Мне было восемь или девять лет,И я о смерти слышал очень мало.Церковный запах ладана и светДрожащих свечек – всё меня пугало.

А табакерка с розовым цветкомИ тетушкин ореховый очешник,Забытые на столике ночномВ ее существовании неспешном,

Меня вогнали в ужас, потрясли.Я рано лег. Я не простился с теткой.Я спал недолго. С кашлем, с хрипом шлиЧасы над головою. Вдруг короткий

Удар отдался в рамах. И грозаНакрыла дом. Все спали. Дом как вымер.Но я проснулся и, открыв глаза,Следил за всполохами грозовыми.

Прислушавшись, я различил и басСеминариста. И в одной сорочкеРешил проститься с теткою сейчас –Немедленно – сейчас же, без отсрочки.

Я распахнул гостиную. В тепле(Там пахло воском, ладаном) старушкаСреди свечей лежала на столе.Я видел нос, привыкнувший к понюшкам,

Казавшийся прозрачным. Все чертыОбуглились. Лицо казалось острым.И длинный стол в свечах средь темнотыВсплывал, сиял, как освещенный остров.

И в сизых кольцах слипшихся волосСеминарист, вспотевший в душном зальце,Вдруг пробасил: «Уж если довелосьВам заглянуть, то я б не отказался

Проветриться. Я скоро возвращусь,Лишь покурю. Мне нужен миг единый!»И вдруг ушел. А я, мальчишка, трус,Один остался в сумрачной гостиной.

Я бормотал Давидовы псалмы,Храбрился, притворялся, что не трушу,А за стеной, среди садовой тьмы,Гроза рыдала в яблонях и грушах.

В порывах ветра форточки тряслисьИ обдавали свежестью и палом.Трещали свечи. Язычки вились,Мотались, танцевали как попало.

Казалось, этот деревянный домВдруг окунули в черное бучило.Вода клокочет, ходит за окном,Как в бочке хмель, как сусло, как бродило.

И грянуло. И полетел псалтырьСо столика. И загудело в рамах,Когда над крышей расколола мирНочной грозы чудовищная гамма.

И распахнуло окна. И, в упорДохнув на свечи черной мокрой пылью,Ворвалась ночь. И страх, и всякий вздорДрожащего мальчишку обступили.

Вся сказочная нечисть из угловВдруг поползла, как в гоголевском «Вие».Покойница из светлых рукавовВдруг выпростала руки восковые.

Взыграл ли ветер, кофту шевельнув, –Покойница, казалось, оживала.Задравши нос, кривящийся, как клюв,Порозовела, палец приподняла…

Не помню, закричал я или нет,Очнулся я опять в своей постели.Струила лампа мирный теплый свет.Вокруг меня домашние сидели.

Гроза утихла. Смутный шум ветвей –Вот всё, что от ночной грозы осталось.Мне было стыдно трусости своей:Она внушала искреннюю жалость…

С тех давних пор прошло немало дней,Я научился смерти не бояться.Я жизнь люблю. Она всего ценней.Я связан с нею нерушимым братством.

Но я узнал, что в смерти тайны нет,Что смерть и жизнь – естественны и только.И я – за разум, я – за белый свет,И я за то, чтоб жить с разумным толком!

Коль смерть придет, коль надо умереть, –Так мужественно, скромно, без истерик.Во имя жизни принимаю смерть,Во имя жизни покидаю берег.Июль 1939 Ока

1825

Санкт-Петербург. Еще чернеют рамыВысоких виселиц. Еще телаТеплы. Их сторожит жандарм упрямый.И будто б до рассвета, до бела,Покинувши казненных декабристов,Я медленно на розвальнях влекусьСквозь тишину по переулкам мглистым,Испытывая ужас, боль и грусть.

А в деревянных мезонинахСлегка рокочут клавесины,Девицы скуку льют с лица,Играют в карты, скукой мучась,И вдруг в истерике, в падучейКто брата вспомнит, кто отца.

Вельможа в беличьем халате,На всё, на всё махнув рукой,Забившись в глушь родных пенатов,Пьет водку с мятною травой.Небритый, рыхлый, лиловатый,Следит, не выспавшись, спьяна,За девкой голой, простоватой,Что вихрю пляски отдана.Платок мелькает, будто птица,В руках плясуньи крепостной.Сияют свечи. Пляска длится.Он пьет, на всё махнув рукой.

И я, как Пущин, до Сибири,Заехал к Пушкину в село.Окольцевало, обвелоСугробами старинный дом.За всех, кто гибнет в этом мире,Мы пьем, мы чокаемся, пьем.

Свеча оплыла. Пахнет салом.Рыдает вьюга за окном.Дрожит старинный ветхий дом.Мы пьем, а мир, весь мир, застлалоЖандармским голубым сукном.1937

В ДЕРЕВЯННОМ ГОРОДКЕ

В деревянном городке,Под коньками-флюгерками,Что на крышах, ввысоке,Скачут, дружат с ветерками, –В деревянном городкеС белым голубем в руке,На балконе, над садовымМорем яблонь, груш и слив,Рос я, как юнец здоровый,Неуклюж и молчалив.

В деревянном городкеЯ менялся голубямиС однолетками-друзьями.И, бывало, на конькеТурман сядет, белокрылый, –Мы хлопочем что есть силы,Машем длинными шестами,Бьем в ладоши и кричим.Он сидит вверху над нами,Белокрыл и недвижим.

В деревянном городкеСливы спели, груши зрели.Сладкий привкус карамелиЦелый день на языке.А на улицах старушки –С длинной шпилькой на макушке.Поросенок и теленокРазлеглись на мураве.Слышно, как пищит галчонокВ светлой липовой листве.

В деревянном городке –Запах яблонь, запах липы,Целый день дверные скрипы,Пестрый зяблик на сучке.И малиновка, и славка –Над садовою канавкой.Над рекою гул и гам,Плеск и крики, плеск и крики.Хлещет солнце по ногам,Бьет дыханием клубники.

В деревянном городкеМы, друзья и однолетки,Распахнули как-то клеткиИ пешочком, налегке,С узелками и мечтами –Тропкой, большаком, мостами –В направленьи на Москву –Над цветами, над кустами,С узелками и мечтами,Зашагали сквозь траву.

Деревянный городок,Детство милое, простое,Где впервые, как жучок,Ползал техник Днепростроя;Где водитель кораблейТуркал кротких голубей;Где по крышам лазал летчик,И жужжала сетка пчел;Где лобастый мальчик – зодчийНа песке чертеж нашел!

За тебя, мой городок,Деревянный городок,Пью с героями-друзьями,Будто снова – с голубями,Будто бы на флюгерокТурман сел и бьет крылами!Ну, еще, еще глотокЗа тебя, мой городок!1937

СМЕРТЬ