Ракушка на шляпе, или Путешествие по святым местам Атлантиды - Кружков Григорий Михайлович
Однако воевать против ветряных мельниц глупости, чья энергия практически неистощима, — хотя и бесполезно, но до́лжно. И на этом пути, кроме шишек, порой обретаются и неожиданные радости. Так в переделкинском писательском доме мне посчастливилось познакомиться с Николаем Ивановичем Балашовым, академиком и членом редколлегии «Литературных памятников», который, как и я, был задет антинаучностью гилиловского сочинения и тогда же написал даже не статью, а целую книжку[3], в которой со всей академической вежливостью демонстрировал его бесконечные ошибки и промахи.
С Николаем Ивановичем мы подружились, я бывал у него в гостях и помню некоторые из его воспоминаний. Особенно врезалось в память одно — так ярко, как будто это было со мной самим. В 1936 году, окончив школу с золотой медалью, он поступил на филфак МГУ и сразу уехал на Северный Кавказ — перевести дух перед началом учебы. Он ходил в одиночку по горам и старался понять, как жить дальше, и думал про отца, расстрелянного в 1933 году, но успевшего за год до этого, сразу после первого ареста, развестись с женой и тем самым спасшего ее, а может быть, и сына от репрессий. Горное солнце, ветер, обвевавший лицо, и стихи Горация, которые он во весь голос декламировал облакам и ущельям, спасали от тоски, передавали ему свою силу — силу жить, не изменяя себе и не сдаваясь. Николай Иванович подарил мне старенькую книжку Горация, по которой он в молодости учил латинские стихи, с карандашными маргиналиями, с размеченными ударениями и ритмическими пометками. Старенькая, ничего не стоящая на чужой взгляд книжечка, почти брошюра. Но я бы не обменял ее даже на сундук пиастров.
Ракушка двенадцатая. Из Бата в Кентербери
(Путь паломника)
Рози Бартлетт привезла нас знакомиться к своим родителям в Ричмонд. Если на метро, это на юго-западной ветке, за ботаническими садами Кьюз, и еще нужно немного проехать на автобусе.
Пол был местным доктором, по-нашему, «участковым врачом». Он был худощав, ироничен и решителен. Отрадой Хилэри была лохматая Полли благороднейшей старинной породы спаниелей, — в точности таких, каких мы видим на английских портретах XVII века.
Дом, в котором они жили, стоял на краю поля для гольфа. С гольфом до этого мы в Москве как-то не сталкивались. Пол вывел нас за калитку поглядеть. Воздух был свежий и сладкий, совсем деревенский. Пол подобрал с травы увесистый белый шарик и вручил Марине на память.
— А что будет, если такой шарик попадет, например, в висок? — спросила она. Ответ Пола был краток и внушителен:
— Instant death (мгновенная смерть).
Пол вызвался в ближайшее воскресенье отвезти нас на экскурсию в Бат, знаменитый город-курорт, куда (как нам известно из классической литературы) зимой съезжалось на воды всё лондонское общество. Поехали вшестером: Пол, Хилэри, Рози, Полли и мы с Мариной.
Маршрут Пол выбрал такой, чтобы проехать через Солсбери и посетить его знаменитый готический собор. Сей собор, как известно, гордится самым высоким церковным шпилем в Англии.
Но я-то глядел со своей колокольни (хоть и пониже, но своей), и Солсбери был для меня, прежде всего, местом, где служил священником преподобный Джордж Герберт, выдающийся поэт метафизической школы. Он был сыном миссис Магдален Герберт, доброй покровительницы Джона Донна, которой он посвящал стихи; так что Джордж и его брат Эдвард (известный как лорд Герберт из Чербери) знали Донна еще мальчиками. Джордж Герберт был не только поэтом, но и прекрасным музыкантом. Он мог бы сделать недурную карьеру при дворе благоволившего к нему Якова I, но после смерти короля все изменилось, и он решил посвятить себя церкви.
Он был рукоположен в священники и получил приход в Солсбери. Естественно, служил преподобный Джордж Герберт не в знаменитом соборе, а в своем приходе — в маленькой церкви Святого Андрея на окраине города, но в соборе Солсбери он был похоронен, и я хотел взглянуть на его памятник.
Своему новому призванию Джордж Герберт отдался ревностно и сделал много полезного для своих прихожан. Перед своей ранней смертью (от туберкулеза) он отослал другу пачку своих стихов с просьбой прочесть их и опубликовать — но только «если от того может произойти польза какой-нибудь отчаявшейся христианской душе», в противном же случае — сжечь. Так появилась одна из самых знаменитых книг в английской поэзии «Храм» (1633).
Приведу в качестве примера одно из стихотворений, вошедших в эту книгу:
Молитва Молитва — Божий дух, живящий плоть, Веселье церкви, праведников пир, В земной опаре — истины щепоть, Паломничество сердца в горний мир; Ларь жизни, опрокинутый вверх дном, Пересоздавшие себя уста, Баллиста грешных, обращенный гром, Таран, стучащий в райские врата; Покой и нежность, радость и любовь, В пустыне — манна, после стуж — апрель, Наряд невесты, выбеленный вновь, И Млечный Путь, и жаворонка трель; Благоуханье, благовест со звезд; Души, еще кровоточащей, рост.В этом сонете, построенном, как список метафор, ярко проявляется приверженность Джорджа Герберта метафизической школе Донна. В первой строфе человек изображается как пассивное начало: Божий дух оживляет его косную плоть, небесная истина, как закваска в опаре, творит из него тесто, пригодное для выпекания доброго хлеба. Как робкий паломник, на крыльях молитвы он дерзает подняться в небо, приблизиться к Богу.
Но в начале второй строфы спокойное течение сонета сменяется нетерпением и уже не сдерживаемым страстным экстазом: молящийся переворачивает свою жизнь «вверх дном», его дотоле лживые и грешные уста пересоздают себя в молитве. И дальше, в третьей и четвертой строках, самое поразительное: он уже не робкий паломник, надеющийся войти в «горний мир»; он штурмует небо, как вражескую крепость, он надеется силой стяжать райское блаженство. Его молитва — баллиста, которой он бомбардирует эту крепость, таран, которым он хочет разбить райские врата и войти в обитель спасения. Знаменательна формула: «обращенный гром». Гром небесный, как средство вразумления грешников, всегда направлен сверху вниз; молитва, наоборот, направлена с земли на небо, но должна обладать такой же разрушительной силой, чтобы пробить стену рая, пробить, может быть, глухоту Того, кто не слышит вопль кающегося.
Смелая метафора! Для священника тем более. Но таков метафизический стиль, введенный в моду Джоном Донном: чем парадоксальней, чем рискованней, тем лучше. То же у Джорджа Герберта: во всем, даже в структуре его книги видна игра ума. Недаром, некоторые из его стихов «фигуративные», то есть имеют форму рисунков.
Как известно, среди английских поэтов было много лиц духовного звания. И что примечательно: весьма многие из них имели склонность к игре, к пародии и абсурду. Достаточно вспомнить того же Джона Скельтона — или Роберта Геррика — или Джонатана Свифта. Или — куда уж дальше ходить? — преподобного Чарльза Доджсона (он же Льюис Кэрролл).
Приход Герберта граничил с Уилтоном, одним из стариннейших городов Англии. Тысячу лет назад именно Уилтон, а не Солсбери был центром округи (а еще раньше — большого королевства бриттов), но с возведением собора в Солсбери он потерял всякое значение и превратился в заштатный, хотя и очень живописный городок. Здесь в XVI веке в усадьбе Уилтон-Хаус жила сестра знаменитого поэта Филипа Сидни графиня Пембрук, у которой он подолгу гостил. Здесь был написан знаменитый пасторальный роман Сидни «Аркадия», из которого Шекспир брал идеи и сюжеты, — книга не менее знаменитая, чем его же сонетный цикл «Астрофил и Стелла», породивший настоящий «сонетный бум» в 1590-х годах.
