Ситцевая флейта - Светлана Геннадьевна Леонтьева
Прорываться пытаюсь зерном, васильком ли,
меня в люльке качает земля одержимо,
как родиться в овечьих яслях, на соломе,
в непорочном зачатье? Где тёплые овцы
свои морды просунули, дышат! Как дышат!
Я не знала дыханий таких вот сиротских,
я не знала пророческих запахов мышьих,
я не видела шерсти такой белой-белой!
Не качала беспомощно так своё тело,
не была так безбрежно, отчаянно лишней!
Здесь дощатые стены, лишь ветер, сквозь крышу
завывает метель! Но зачем же, как можно
в январе дождь со снегом, испорчен как климат!
Брут подкуплен.
А Каин, что брат, выел ложью,
метит в братьев, в сестёр. Вот вам фото, вот снимок.
Вот картина, её добывала я с дрожью
поцелуями Климта и криками Мунка,
намывала, что золото сердце под кожей.
Как же это возможно? Такое возможно?
Ну-ка. Ну-ка…
О, какое есть счастье, чтоб птицей из снов мне,
человеком во сны! Обрубая все связи.
Можно выдрать из морока, лести, из грязи,
но как смыть грязь чужую? В каком мне поклоне
и в каком мне прощенье, разбитом на части
выцеловывать из немоты сотню звуков?
И себя добывать из акульей мне пасти?
Дай мне руку!
Моя ДИАЛОГИЯ
Генетический код, словно пулей пробит,
хромосомный набор расщеплён на куски.
Помириться нам как? В алой крови обид,
в горькой памяти ран, как зажить по-людски?
Как рожать не Андриев, Остапов одних?
Научиться нам как, матерям, из простых,
деревенских, крестьянских? Как вправить мозги
заблудившимся детям?
Сожму кулаки
те, к которым пришито людское добро,
и тепло, и любовь…
Но пробито ребро
у Андрия, о, как он во поле лежит:
чуб размётан от ветра, рубаха шатром
размахрилась. О, как же вы, Гоголь, суров!
Сколько много Андриев…о, боль моя, стыд!
Не рожала его я. Но сердце свербит
за предательство родины и матерей
да отцов. Сколько плакальщиц надо позвать?
Сколько надо разрушенных нам алтарей,
сколько памятников сбитых строить опять?
Чтоб понять, осознать – предающий Андрей –
новый Каин. Их много, их целая рать…
О, держи меч свой яростней, родина-мать
в серебре слёз хрустальных. И рви из нутра
арматур и железных штырей гневный крик!
Погляди, там, где солнце – пожарищ дыра.
И пробитое небо гвоздём напрямик.
И пробитая память. И вновь бой идёт,
и Андрий предаёт у российских ворот.
И Остапа терзают. И рвут кости вдрызг.
…Вот такие сыны – нет иных! – родились!
***
Стены Плача, Стены Скорби, лабиринты –
к ним кидаюсь я на грудь. Шершавый камень
мне царапает ладони. Криком крик я,
словно клином клин так извлекают.
О, и мне бы…каждый Плач утешить! Здравствуй!
Из себя исторгла сотню плачей.
Как утешить Ярославну? Застят
слезы мне глаза, гортань! В палачеств
как мне всех своё раздать бы тело?
Как утешить старика Тараса?
Как вложить в уста его шедевра,
мне в его перо святое сказа:
«Не роди Андрея-сына!»
Связок
не хватает в горле – всё помимо.
Смерть предателям! Истёрла все коленки.
Я не предала. Но встану к стенке.
Не лгала, не крала, не жильдила.
Пусть с крылами – всё равно бескрыла,
пусть с любовью – всё равно не люба.
Не чужие, а свои погубят.
Милый, милый.
Незабвенный – завтра же забудет!
…Сиротою лучшими людьми я,
сиротой к настенным я поэтам.
Возникают рвы, валы, кюветы.
Не стена растёт – лоботомия.
Рассеченье мира. Больно. Бритвой.
Разрывают связи, связки, жилы.
Слышу крики: «на ножи, на вилы,
на ракеты, копья…»
Милый, милый
по другую сторону стоишь ты
баррикады! (На запястье выше
родинки. О, как их целовала
каждую. В постели…) Все три вала
между нами. Я сползу по стенке
и по всем, по этим Стенам Плача
по родным, безудержным, вселенским,
по бездонным, по бездомным, детским,
но в ответ –
не сдам ударом сдачу…
***
«Хочется мне вам сказать, панове!» –
так диалог начинался Тараса.
Родненький мой. До измены сыновьей
время немного осталось! Запасся,
словно бы на зиму банкой варенья,
верностью родине! Деды, отцы где
кровь проливали! Тела, как поленья
в топку кидали, где мины мишенью,
раны разверсты…красна земляника…
Отче! Тарасушко! Плачь превеликий
скоро раздастся над Русской землёю!
Оба спогибнут. Остап пал героем.
…О, как он пел эту арию стоя
за пару глав до скончания боя,
глядя на мертвое тело Андрия:
– Что же ты…братко!
Всклень степь казацкая вся без остатка,
родина рвётся: рука, чрево, матка –
всё наизнанку: крыло, кости, выя.
Есть кто живые?
Мама. Тарас. Украина. Россия.
…Пахнет зловонно предателя тело,
гадко, противно, его тленом съело,
и нечем плакать – клюют очи птицы,
выдрано око, что шарик искрится,
и небо выжгло мозг тот, что Тарасу
вправить, вовек починить не удастся!
Этим вот я истерзалась до капли,
словно прозрела я вдруг, больно так мне:
целый народ! Очень много народу
к панночке спать отправляются сходу.
Где взять отцов нам, Тарасовых сабель?
Мир весь разграблен. Разъят. Испохаблен!
Смыслы поменяны равенства-братства
на: извлеченье из боли богатства,
на: ради выгоды нужно сдаваться,
на: демократство, на лауреатство,
на: развращение, вражество, адство!
Снова выходит Тарас в поле Бульба:
– Стой же! Слезай с коня! (Гневные очи!)
Я породил! –
крик на грани инсульта.
– Я и убью! –
пульс… но нет больше пульса.
Выстрел грохочет.
***
У меня к тебе чувство родства – Рождество!
У меня к тебе праздник, где булки, ватрушки.
У меня к тебе храм, где разверсты его
величаво ворота: девицы, старушки,
волгари, продавщицы, кассирши, толстушки,
забубенные странники, две акушерки,
аллерголог, артист из простых, из губернских,
о, молись, на коленях пред Богом, народ!
О, родимый, из Сормово или мещерский
те, кто строили автозавод!
В Новый год заходился ты на фейерверке,
пил шампанское, ел оливье. Что ещё
нам осталось? Толпой общей в беленькой церкви
повторять вслед за батюшкой (пульс учащён!),
ибо Бог любит всех. Бесталанных, простых,
обездоленных, странных, запойных, ленивых,
всех блудниц, мытарей, сребролюбых, таких,
кто в мехах, кто в рванье. Всех больных. Особливо
всех немощных, всех попранных несправедливо,
всех оболганных. Ибо для Бога нет злых!
Вот стоят они вместе единой толпою
толстосум и бедняк.
Шоферюги, изгои.
Провинившиеся и святые. И все.
Наконец-то могу дать я волю слезе
и подумать: «Дитя в теплых овцевых яслях,
научи нас родиться в кормушке, обмаслясь,
где пучки из соломы, где снизки и свясло,
вол, телёнок и овцы – дыханием греться…»
Научи собирать в нас разверстое сердце
и дыши в нас. Дыши! О, малец сероглазый!
Пряно. Свято. Светло.
