Болеслав Лесьмян - Запоздалое признание
Ночь
Эта ночь – небывалая! Ночь примерещий…Из далеких загробий приходит сюда.И не важно, как плачут усопшие вещи:Не на всякую смерть есть бессмертья узда…
Все знакомо за гробом! В кормушке знакомойДля слетевшихся духов – безбытья плева!И на все, что случится, глядишь ты с оскомой,Как на лето и зиму глядят дерева!
И спустился Снитрупок по нитке паучьей,Зазирает в окно: мол, кому тут милы?А на Месяце где-то, далеко за тучей,Люди сбросили бога с Тарпейской скалы.
В час воскрешенья
В час воскрешенья Божья мощь Спешит событьям на подмогу.Не все свершится в эту нощь, Как свыше примечталось Богу.
Бывают горла, чей призыв Невозвратимо смолк в могиле,И кровь, которую пролив, От века дважды не пролили.
Труха, какой постыла боль И ужаса, и сокрушенья!И кость, заносчивая столь, Что не захочет – воскрешенья!
Что толку, если трубный глас Нас от минувшего отколет?Есть смех, звеневший – только раз, И плач, который – не позволит!
Одиночество
Вот ветер – он мастер натихнуть.Потемок – по самую крышу.Все глухо, и свету не вспыхнуть —А я что-то вижу и слышу.
В бездолья трясину влекомый,Ко мне кто-то выбросил руку,И, слушая плач незнакомый,Знакомую слушаю муку.
Хрипит, заклинает и стонет…И выскочил я на дорогу,Но вижу: кругом никого нет…А кто-то же звал на подмогу…
То морок берез на болотцеОсипся – и душу тревожит…Никто никого не дождется!Никто никому не поможет!
Трупяки
Коль бедняк умирает, а смерть свое просоДля приманки просыплет, чтоб шел себе босо,То семья постарается, в горе великом,На тернистую вечность обуть его лыком —И, последними не дорожа медяками,Купит лапти ему, что зовут трупяками.И внезапно заметит, везя на кладбище,Как расплакался нищий – от роскоши нищей!
Я – поэт, что хотел от нужды открутитьсяИ напевами вечность разбить на крупицы;И, ограблен, глумлюсь я над жизнью бескрылой —Ведь мои трупяки меня ждут за могилой!То любимой ли дар, от врагов ли подмога —Но в моих трупяках добегу я до Бога!И там буду я шествовать шагом чванливымТо туда, то обратно по облачным гривам.То туда, то обратно – до третьего раза,И я буду бельмом для Господнего глаза!Ну а ежели Бог, с изумлением глядя,Станет брезговать прахом в крикливом наряде,То – покудова тело трухлявится в яме —Там на Бога затопаю я трупяками!
Хата
Как заплачется миру кровинками вишен,Тебе хату срублю, где покой бесколышен.
Размахнусь топором, да расщепится древо,Да небесные гвозди вгоню в его чрево.
Отворю я окно в недреманном распахе,Чтоб по стенам ползли полудневные страхи.
Рассосновая ляжет к ногам половица,Я светлице велю тебе в душу светиться.
Топором догладка обтешу я безбытье,В нем загадки узорные буду чертить я.
Я поймаю рукой неухватчивость мира —Ибо лиственной тайны сильнее – секира.
Привлащу я тебя и к деревьям, и к полю,Тебе пошепту дам свою вольную волю!
Свою вольную волю, чтоб гордостью пыхать,Чтоб моя белым светом владычила прихоть!
Чтоб гляделась тебе моя грозная злоба —Лишь бы в дереве этом не выдолбил гроба!
Лишь бы в бездну летел без комарьего зуда!Лишь бы только не домер до Божьего чуда!
Неверье
Я засыпаю – и только тьма, Не смех, не слезы.И солнце канет в зубец холма, А Бог – в березы.
Из дола, где роз неподдельных нет, Я в сон изыду.Куда же девается этот свет, Пропав из виду?
Неужто, подстерегая взмах Моей ресницы,Все, что родили слеза и страх, Развеществится?
И неужели, таясь на миг У сна в каморе,Не тянет к вечности тот же лик И то же – горе?..
Оно с тобою – теснит везде Смертельной хваткой, —В твоем неверье, в твоей беде И в дреме краткой!
Прохожий
Трава безбрежная у шляха, Лиловой смерти – явь!Просил у трав, просил у праха: «Избавь меня, избавь!»
И путник шел… И отчего-то, Но поманил к себе,Как если бы его забота — Прислушаться к мольбе!
А мир в тиши как будто минул, И солнца край обник;А он на тишь глазами двинул — И словно бы постиг:
«Нет хлеба мне, и нет мне дома! Нет силы для житья.Кому несчастье незнакомо, Тот самый – это я!
Раскинуты у смерти бредни, Мне от врага – расплох.Коль час пробили предпоследний, То сны сметает – Бог!
Но верю я последней дреме, Но сбудется хоть раз!И что набрезжит в окоеме, Я разделю меж нас!»
Клялся на верность обещаний До смертного до дня!И подал длани – обе длани — И вызволил меня!
Злой яр
Былые слезы ночью видит око: Соль – сном!Вон облако, и счастье там, далеко, Все в нем!
Я не забыл безмерностей весенних, Тех чар!Я помню чащу и в древесных тенях — Злой яр!
Там кто-то к горлу нож себе приставить — Ну что ж… —Решился сам! Твердят, что неспроста ведь, Что – Нож!
Болвану солнце грело для того ли, Чтоб – в ночь?А он летит, он победитель боли… Прочь, прочь!
Молитва
В молодые года со стыдливою страстьюЯ молился о том, чтоб не сдаться несчастью,О слезе, что в глазах потаенно росится,Чтобы морок поить, чтобы в слово проситься.
И настала пора содроганья, распада.Было надо стерпеть… Она знала, что надо…И стоял за воротами Ужас, глушащийШум деревьев моих над всевсюдною чащей.
Ныне шорох за дверью – морозом по коже:Я не знаю, зачем бы, не ведаю, кто же…И с нелепыми снами сражаюсь теперь я,Вспоминая слова своего легковерья.
«Я брошен Богом, не сбылось чудо…»
Я брошен Богом, не сбылось чудо…И Богу худо! Я знаю – худо…
Отца погибель схватила с тылу:Спешил домой, а попал – в могилу.
Сестрицу голод сгубил и горе,А все спросили: с какой бы хвори?
Такая боль истерзала брата,Что утешеньем была утрата…
И та, которая всех дороже,Сегодня бьется на смертном ложе.
А мне – шагать по вечерней теми,Шагать проулком – как раз в то время…
К сестре
Ты уснула сама, словно путы распались,Отошла ты тихонько в Господень предел,До фигурки из мела внезапно умалясь…И пленял меня этот размученный мел!
Труп всегда одинок! Ты шагнула к приступку,Где даже я, твой брат,Лишь пошил тебе юбку, дешевую юбку —Дорожный твой наряд.
Что ни смерть, то убийство, прикрытое снами,Пускай убийцы нет…И в уходе любого, кто жил между нами,Повинен целый свет.
Я убийц назову! Все убийцы похожи:Она, и он, и он!..И я сам больше всех: хоть не сам я – но тоже…Я тоже обличен…
Наши вины – кругом, но молчаньем покрыв их,Твердим, что это – рок!Так помолимся Богу, чтоб мертвых и живыхОт лиха уберег!
Так боюсь, что томишься от голода, жажды,Что будет злая весть,Из-за гроба ко мне ты вернешься однаждыИ скажешь: «Дай поесть!»
Что отвечу тогда? Есть ответы у неба,Моя же – немота.В целом свете уже не найти того хлеба,Чтоб ты была сыта.
В ломовик погрузили, обыденно-ловки,Твой гроб, как просто кладь;И нелепицу эту, на грани издевки,Я должен был принять!
Что сковала тебя летаргия, дремота,Я думал, хороня…Но ко гробу посунулся знающий кто-тоИ ободрил меня.
Я дождался, и тронули нашу телегу…И заскрипела в зной.Ровно в полдень тебя увозили к ночлегуПод цокот ледяной!
И остался я сам с этим солнцем и с фурой,Смотрел в колесный след…Здесь на свете сбеднело тщедушной фигурой —И умалился свет!
И в тоску мою впрялось бессильное слово,Будто паучья нить:Я подумал, что нет человека такого,Без кого не прожить!
При покойнике бдеть – горевать по-пустому!В пустом дому ты гость…Вместо глаз, вместо губ – зачернеть чернозему.Смерть смотрит прямо в кость!
Ты сгниешь – это знаю, в темнотах безбытьяТы держишь крестный путь;Но к подземной Голгофе не смею ступить я,В ночлег твой заглянуть.
Труп трезвеет – бескровный, роднящийся к доскам,И ни на грош – мечты!Или Бог пренебрег безымянным огрезком,Не знав, что это – Ты?
Ты, летящий отсюда в далекие страны,О Господи, постой —И прижми к себе этот никем не желанный,Но верующий гной!
Кладбище
